О вас, ребята - Александр Власов

Умывшись и приклеив листы подорожника к ссадинам и синякам, Тимошка надел кумачовую повязку и обошел поле битвы. Но напрасно искал он Матюху — его нигде не было.

— Кто видел Шпонкина? — спросил командот.

Все видели Матюху во время драки. Многие были очевидцами его расправы с «очкарем», но никто не знал» куда девался Матюха после схватки с бойскаутами.

Еще больше огорчились ребята, когда, обыскав весь полуостров, не нашли ни флага, ни мачты. Только сейчас догадались они, зачем бойскауты нагрянули в штаб Красных Пчел.

— Надо Семену сказать — пусть даст еще кумача! — предложил командир первой десятки. — Чтобы снова такое не получилось, — установим у флага караул. А на ночь будем спускать флаг и уносить его с собой.

Тимошка согласился. Красные Пчелы выстроились и пошли к заводу.

Семен очень неодобрительно выслушал отчет командота и переспросил:

— Значит, флаг украли?

Тимошка кивнул головой.

— Ну что ж… Флага нет — и отряда нет! — отрезал Семен. — Расходитесь по домам… Красных Пчел больше не существует! Остались одни полыновские сопляки, которые не сумели уберечь свою честь! Р-разойдись! Рассыпься!..

Мальчики не тронулись с места — стояли в десятках, понурые, смущенные.

— А вы как думали? — с обидной иронией продолжал Семен. — Флаг — это так, баловство? Тогда возьмите тряпку зеленого или серо-буро-малинового цвета и балуйтесь сколько влезет! А с красным цветом не шутите! Это цвет нашего революционного знамени! И кто у вас украл его? Нэпмановские отпрыски! Вы думаете, у вас этакая пустяковая потасовка была — мальчишки с мальчишками передрались? Нет! Сегодня вы участвовали в сражении на маленьком отрезке огромного фронта классовой битвы! И вы проиграли это сражение!

Тимошка обиженно поднял рассеченную бровь над заплывшим глазом. Семен заметил это движение и обрушился на командота:

— Ты мне свои синяки не показывай! Флаг где?.. Грош цена твоему геройству! Где флаг, спрашиваю?

— Здесь флаг! — раздался громкий голос.

Все головы повернулись вправо. К отряду, стоявшему у проходной завода, бежал Матюха. В руках у него алело изорванное, мокрое полотнище.

— Здесь флаг! — повторил Матюха. — Выловил его… На целую версту течением унесло — еле догнал!

Семен взял флаг, расправил его, разгладил на груди ладонью, придерживая подбородком, потом крикнул отрывисто и торжественно:

— Отр-ряд! Смир-рно!.. Командоту — принять флаг!

Тимошка жадно протянул руку и со всей силы сжал кумачовое полотнище с потускневшей от воды пчелой.

— Рекомендую выбрать знаменосца! — сказал Семен. — Да посильнее!

— Матю-ю-уху! — загорланили Красные Пчелы…

* * *

После драки на территории штаба Красных Пчел Борька Граббэ затаил против Матюхи лютую ненависть. Командир бойскаутов думал, что вся эта история была заранее подстроена полыновскими мальчишками. Матюху стали подкарауливать. У его дома несколько раз устраивали засады. Опасаясь тяжелых кулаков Матюхи, бойскауты приходили с увесистыми камнями в карманах, а Борька носил с собой большой перочинный нож.

Но Матюхе везло. Не попадался он в расставленные сети.

После каждой неудачной попытки расправиться со знаменосцем Красных Пчел Борька приходил домой желтый от ярости. Он хлопал дверями, грубил матери, и только присутствие отца заставляло его сдерживаться.

Старый Граббэ держался в семье холодно и надменно. Он и в своей мелочной лавчонке оставался верен себе. Торгуя, пуговицами, кнопками, брючными крючками, Граббэ сохранял то же выражение лица, какое было у него в те ушедшие навсегда времена, когда он хозяйничал в большом антикварном магазине. Раньше Граббэ вел деловую переписку со многими титулованными особами и даже членами царской семьи. Одним он доставал экзотические безделушки Востока и Юга, другим — редкие картины, третьим — фарфор. Агенты Граббэ сновали повсюду и добывали нужные вещи из-под земли.

Так было. А сейчас — пуговицы, в лучшем случае — гребенки и подтяжки.

Сохраняя на лице холодность и надменность, внутри Граббэ весь клокотал, обливаясь желчью. Был он труслив. Завидев милиционера, переходил на другую сторону улицы. А дома любил строить из себя отъявленного врага советской власти.

— Ну, скаут! Воробьев гоняешь? — спросил он как-то у Борьки.

Тот буркнул что-то нечленораздельное.

— Обмельчали люди! — произнес Граббэ, неприязненно посмотрев на сына. — Неужели тебя не тянет на что-нибудь большое, серьезное? Неужели ничем не горит твоя душа?

— Горит! — вспыхнул Борька. — Еще как горит!.. Попадись он мне…

— Кто же это вызвал у тебя такую горячую симпатию?

— Есть тут… один…

— Хм!.. Один… — Граббэ сделал презрительный жест рукой. — И этот один, вероятно, подставил тебе ножку или показал фигу? И возгорелась твоя душа?.. Нет! Ты не будешь знать больших чувств, настоящего горения! Если бы твоими врагами были все, все, все!.. Тогда бы ты понял!..

Старый Граббэ помолчал, пожевывая плоские, без всякого изгиба, губы.

— Мне бы твои годы… У меня бойскауты подсчитывали бы не синяки!.. Нашлось бы дело посолидней!..

Борька понял отца.

— Посолидней… За это и отвечать посолидней придется!

Старый Граббэ горько рассмеялся.

— З-завидую большевикам! Их дети так не рассуждали!.. Помню, в беспокойном пятом году у моего магазина выставили городового — на всякий случай… Стоял он широченный — полвитрины загораживал… Среди бела дня проскочил мимо него оборвыш. Года на два младше тебя… Мазнул рукой и прилепил к витрине большевистскую прокламацию. Прямо за спиной городового…

А сейчас удивляемся: «Как это, мол, могло совершиться? Почему революция? Нельзя ли ее по боку?» А позвольте спросить: какими силами, с кем? С тобой, что ли?..

Подобные разговоры Борька слышал не раз. Они разжигали в нем глухую ненависть. Возникла она давно и все время подогревалась отцом.

Борька любил деньги и часто получал их от отца на карманные расходы. Выдавая сыну деньги, старый Граббэ обязательно говорил:

— Ты бы уже мог иметь свой счет в банке, если бы…

Борька любил хорошо одеваться. Старый Граббэ, купив ему обновку, спрашивал:

— Сколько у тебя костюмов?

— Два.

— А у меня в твоем возрасте была дюжина, и не каких-нибудь, а парижских. И у тебя бы было, да…

Он не заканчивал фразу, но сын догадывался, что кроется за этой недомолвкой. И получалось так, что у Борьки все оказывалось в прошлом, хотя ему только-только исполнилось пятнадцать лет. Он мог бы иметь счет в банке, дюжину парижских костюмов, даже рысаков, на которых однажды намекнул отец. Мог бы, если бы не… Под этим «если бы не» старый Граббэ подразумевал революцию. И Борька с ранних лет научился смотреть на мир глазами отца.

Ненависть к окружающему проявилась сначала во вражде к полыновским ребятам. Став командиром бойскаутов, Борька травил мальчишек, как только мог. Но старого Граббэ не радовала эта жестокая забава. Он толкал сына на большее и добился своего.

Последний откровенный разговор заставил Борьку задуматься. И смешной показалась ему вся эта война между бойскаутами и полыновскими мальчишками. Он почувствовал, что готов на большее. Хитрости, силы и ненависти у него хватало.

* * *

Красные Пчелы торжествовали. Бойскаутов будто вымело из города. Они уже не ходили по улицам с гордым непобедимым видом. Лишь изредка попадались полыновцам круглые зеленые шляпы. А Борька Граббэ — тот и вообще перестал носить форму. Бойскауты притихли, при встречах не задирались. Драк больше не происходило. Нападений на флаг с пчелой не было.

Матюха иногда высказывал недовольство таким долгим перемирием. Он мечтал о жарких схватках, в которых можно было бы показать свою удаль и геройство. Но большинство ребят не стремилось к войне.

Отряд Красных Пчел занял прочные позиции на трудовом фронте. Мальчишки приводили в порядок заводской двор, очищали от хлама проезды и проходы между цехов. Поручали им и более трудные работы.

Однажды вышел из строя нефтепровод, по которому подавали нефть из цеха в цех. Что-то закупорило трубу. Выход был один — заменить ее. На это потребовалось бы не меньше недели.

На подсобные работы хотели поставить Красных Пчел. Но командот предложил Семену другой способ.

— Труба хоть и узкая, а я, например, протиснусь, — сказал Тимошка. — Разреши попробовать! Скорей будет!

Семен недоверчиво улыбнулся, но, подумав, рассудил, что в предложении Тимошки есть резон.

Отвернули кран, запиравший горловину трубы, спустили всю нефть, и командот втиснулся в узкое скользкое отверстие. За Тимошкой тянулась веревка, привязанная, к его ноге.

— Как я дерну, — дергай и ты, отвечай! — напутствовал его Семен. — Дернешь — значит, все в порядке, а не ответишь — буду знать, что неладно… Мигом вытяну за веревку!