У дороги - Герман Банг

Катинка не ответила. Она сидела и смотрела, как работают плотники.

– Только бы погода не испортилась, – сказала она одному из них.

– Да-а, – отозвался он, поднял голову– верхушки деревьев заслоняли небо– и рукавом отер пот с лица. – Оно все дело– в погоде.

Катинка с Марией повернули обратно. Пора было возвращаться домой. Они вышли на площадь. Колокола звонили к вечерне, перекрывая уличный шум.

Накануне поездки они пекли пироги. Катинка, засучив рукава, так усердно месила тесто, что даже волосы у нее были обсыпаны мукой, как у мельника.

– Сюда нельзя, сюда нельзя! – Кто-то стучал в запертую дверь кухни.

Катинка решила, что это Хус.

– Это я! – закричала Агнес Линде. – Что тут происходит? Ее впустили, и она тоже принялась за дело. Ставили тесто для сладкого пирога – вымешивать его надо было долго-долго.

– Это для Хуса, – объяснила Катинка. – Он сластена. Любит сдобное тесто.

Агнес Линде месила тесто с такой силой, что оно пошло пузырями.

– Ох, уж эти мужчины. Им еще и пироги подавай, – сказала она.

Катинка вынула из печи противень.

– Попробуйте печенье, – сказала она. – С пылу с жару. Щеки ее горели, как медный таз.

К дневному поезду на станцию пришли фрекен Иенсен и Луиса-Старшенькая. Началось перестукиванье и дипломатические переговоры через кухонное окно.

– Учуяли, прости меня Господи, – сказала Агнес Линде. Она устало опустила руки и сидела в неловкой позе, зажав в коленях миску с тестом.

Мария вынесла им на перрон тарелку с печеньем.

Луиса от восторга так заерзала на скамье, что двое проезжих коммивояжеров смогли рассмотреть из окна поезда довольно большую часть ее «украшения».

Когда поезд отошел, в кухне открыли окна. На скамье Луиса-Старшенькая и фрекен Иенсен за обе щеки уписывали печенье.

– Ах, до чего же вкусно, фру Бай! Ну просто пальчики оближешь…

– Да, фру Бай хозяйка, каких мало, – сказала фрекен Иенсен.

– Ну, пошла молоть мельница, – сказала в кухне Агнес и снова взялась за тесто.

Бай распахнул окно конторы– оно приходилось как раз над скамьей.

– На что ж это похоже! – сказал он. – Мне не перепало ни крошки!

– Поделиться с вами, господин Бай? – спросила Луиса. – Разе вы тоже любите сладкое?

– Отчего нее, если кто-нибудь уделит мне кусочек, – «кавалерийским» тоном заявил Бай.

На перроне послышались возня и повизгиванье.

– Что там случилось? – крикнула из кухни Агнес.

– Мы подкармливаем птенчика, – сказала Луиса-Старшенькая. Она вскарабкалась на скамью и, выставив напоказ свое «украшение», совала в рот Баю печенье.

– Ой, он кусается! – вскрикивала она.

Именно в подобных случаях вдова Абель говорила:

«Ах, они все еще сущие младенцы, – они ведь совсем не знают жизни…»

Луиса-Старшенькая понесла к кухонному окну пустую тарелку. Крошки она подобрала пальцами. Сестрицы Абель не любили, когда что-нибудь пропадало зря.

Луиса заглянула в кухню через окно.

– Ах, если бы мама знала, – медоточивым голосом сказала она.

– Выходит, еще не пронюхала, – сказала Агнес, не отрываясь от теста.

Луисе-Старшенькой передали через окно фунтик с печеньем.

– Такую малость не стоит и тащить домой, – сказала Луиса старушке Иенсен, когда они вышли на дорогу.

Еще не дойдя до лесной опушки, они уписали все печенье. Луиса-Старшенькая бросила фунтик на землю.

– Луиса, детка, Боже сохрани… Фрекен Линде такая остроглазая… еще, чего доброго, заметит…

Фрекен Иенсен подобрала бумажку. В кармане она бережно расправила ее и завернула в нее три печенья, припрятанные для Бель-Ами.

Катинка устала. Как была, с засученными рукавами, она присела на колоду для разделки мяса и посмотрела на свои изделия.

– Это и в сравнение не идет с тем, что мы пекли дома к рождеству.

Она стала рассказывать, как они готовились к рождеству– ее мать, сестры и все домочадцы… Из теста для хвороста Катинка лепила поросят – бросишь их в кипящее масло – плюх – а они ломаются.

А братья старались потихоньку стянуть что по-вкуснее, – мать вооружалась большим половником и охраняла блюдо с хворостом.

А когда кололи миндаль, братья тоже не упускали случая утащить ядрышки, – бывало, от фунта миндаля остается меньшее половины…

В дверь постучали. Это был Хус.

– Сюда нельзя! – сказала Катинка, не открывая. – Через час… Приходите через час.

Хус подошел к окну.

– Подождите в саду, – сказала Катинка. Она заторопилась поскорее кончить работу и послала Агнес занять Хуса.

Агнес просидела с ним полчаса. Потом ушла.

– Управляющего Хуса занимать слишком уж легко, – рассказывала она Андерсену. – Ему надо одно – чтобы его оставили в покое и не мешали насвистывать в свое удовольствие.

– Где же Агнес? – спросила Катинка, выйдя в сад.

– Кажется, ушла.

– Когда лее?

– Да, наверное, час тому назад… Хус рассмеялся.

– Мы с фрекен Линде очень расположены друг к другу. Но разговор у нас не клеится.

– Сейчас будем укладываться, – сказала Катинка.

Они вошли в дом и стали упаковывать съестные припасы в большую корзину. Горшки для устойчивости перекладывали соломой.

– Плотнее, плотнее, – приговаривала Катинка, нажимая ладонями на руки Хуса.

Она открыла секретер и отсчитала несколько серебряных ложек и вилок.

– И еще я хочу взять веер, – сказала она. Она порылась в шкафу.

– Ах, он, наверное, в ящике.

Это был ящик, где хранилась шкатулка с котильонными орденами и подвенечная фата. Катинка открыла шкатулку с ленточками.

– Старый хлам, – сказала она.

Она сунула руку в шкатулку и небрежно поворошила ленты и ордена.

– Старый хлам. – И она снова стала искать веер.

– Подержите мою фату, – попросила она. Она протянула Хусу фату и шерстяной платок. – Вот он, – сказала она. Веер лежал на дне шкатулки.

– А это ваш подарок, – сказала она. Шаль лежала в сторонке, обернутая в папиросную бумагу. Катинка вынула ее из шкатулки.

Хус так сильно сжал позолоченную фату, что на тюле остались следы осыпавшейся позолоты.

Пришел вечерний поезд. Они вышли на платформу.

– Уф, – сказал стройный машинист в нескромно обтянутых панталонах. – Сущее наказанье вести поезд в праздничные дни. Опаздываем на тридцать минут!

– И парит, как в бане, – заявил Бай.

Катинка оглядела вагоны. Из каждого окна высовывались потные лица.

– Правда, – сказала она. – И охота людям ездить. Машинист рассмеялся.

– А на что же тогда железная дорога, – сказал он. Он протянул Баю и его жене два пальца и вскочил на подножку.

Поезд тронулся. Молодой машинист все высовывался из окна паровоза, улыбался и кивал.

Катинка махала концом синей шали. И вдруг изо всех окон ей закивали и замахали пассажиры, – они смеялись, выкрикивали шутки и приветствия.

Катинка тоже кричала и размахивала шалью, и пассажиры махали в ответ, пока поезд не скрылся из глаз.

После чая Хус отправился домой. Он должен был приехать на станцию в шесть утра.

Катинка стояла в саду у изгороди.

– Ты лети, лети, кузнечик,Принеси погожий день! —

воскликнула она.

В лицо ей пахнуло ароматом деревьев. Она улыбалась, глядя в ясное синее небо.

«До чего же малютке к лицу синее», – думал машинист в нескромных панталонах. На своем маршруте он замечал все до мелочей.

– Помни, завтра в пять надо быть на ногах, – сказал Бай, заглядывая в кухню.

– Сейчас, Бай, сию минуту. – Катинка скоблила чуть пригоревший пирог. – Вот только управлюсь…

Она уложила пирог в корзину, еще раз оглядела все припасы. Потом открыла дверь и выглянула во двор. Там ворковали голуби. И больше не было слышно ни звука.

На западе угасал последний розовый отсвет. Среди подернутых дымкой лугов вилась река.

Как она все-таки любила эти места!

Она закрыла дверь и вошла в спальню.

Бай положил свои часы рядом с ночником у кровати. Он, видно, хотел проверить, долго ли Катинка будет «копаться». Но не дождался, уснул, и теперь лежал весь в поту и храпел при свете ночника.

Катинка тихонько погасила ночник и разделась в темноте.

Когда подъехала коляска, Катинка стояла в саду. Ее голубое платье было видно еще с поворота дороги.

– С добрым утром, с добрым утром… Вы привезли хорошую погоду.

Она выбежала на платформу.

– Приехал, – закричала она. – Мария, неси скорей корзины…

Бай без пиджака показался в окне спальни.

– Здорово, Хус. Не хватит нас солнечный удар, а?

– Да нет, ветерок обдувает, – ответил Хус, слезая с козел. Они уложили корзины с провизией в коляску и сели пить кофе на платформе. Малыш-Бентсен так осовел со сна, что Баю пришлось трижды гонять его взад и вперед по команде «тревога», чтобы растормошить.

Катинка пообещала привезти Бентсену с ярмарки пряничное сердце, и все стали рассаживаться в коляске. Бай пожелал править лошадьми и уселся на козлы, рядом с Марией, которая так туго затянулась в корсет, что при каждом ее движении раздавался скрип.