Сюита для скрипофона - Мария Фомальгаут

Бегу… прыгаю – с песчинки на песчинку через вселенную. Бегут за мной – злые, как черти, еще бы, увел у них очередной артефакт, очередное сокровище, – маленький шаг к большой победе…

Ты подожди, любимая, все наладится, заберу тебя отсюда – с собой, в звезды, ты не думай, я не какой-нибудь странник, там, по ту сторону пространства и времени ко мне обращаются не иначе как ваше величество… Отвезу тебя на планету, всегда повернутую к звезде одним боком, там никогда не заходит солнце, там мой дом – в зоне вечного рассвета, там…

Прыгаю…

Ловлю опору…

Не нахожу…

Падаю в бездны космоса…

Это что…

Вот черт, ни раньше, ни позже…

Хочу обойти стороной, понимаю, что обходить некуда, хочешь, не хочешь, иди напрямую… а там уже оцеплено все, полиция, журналюги, люди столпились, им-то какое дело…

Кто это так… взорвал себя, что ли, на глазах у всех… или с крыши упал… ну да, скорее с крыши… здорово его раскурочило… Опять какой-нибудь из этих, у которых жизнь не удалась… А у кого она вообще удалась, вы мне скажите. И ничего, живем…

Прохожу мимо.

Не удерживаюсь, смотрю в бескровное лицо.

Мир валится на меня всей своей массой.

– Вы знали этого человека?

– Знала.

Так-так, а говорили, что не знаете… за дачу ложных показаний знаете, что бывает?

– Догадываюсь.

– Так когда вы врали, тогда или сейчас?

– Тогда.

– Точно?

– Точно… это… Эрик.

– Э-эрик… он такой же Эрик, как я Наполеон Бонапарт.

– А настоящее имя у него какое?

– У него этих имен… – следователь отмахнулся, – что на нем десять ограблений, знали?

– Нет.

– Что двоих охранников убил, видно, тоже вам не сказал…

– Нет.

– Что наркотики употреблял, знали?

– Да… не думала.

– Сами не пробовали?

– Нет.

– А это что?

Смотрю на чашку – не понимаю, ах да, вечером оставила, не вымыла, это Эрик не допил, я потом прихлебнула кофе, еще вкус такой мерзкий…

– Это он пил?

Сама пугаюсь своего голоса:

– Он.

– Ловкий был парень…

– Да уж… как он по крышам туда-сюда, прямо жуть брала… Куда только не проникал…

– Допрыгался…

Выходят. Как-то быстро они провернули свой обыск, аккуратненько так, сразу видно, дело свое знают. Остаюсь – наедине с собой, и даже как-то странно, что не забрали, не увели, не…

Распахиваю окно.

…такой же Эрик, как я Наполеон Бонапарт…

Озябший ветер кутается в занавески.

…что на нем десять ограблений, знали?

Щелкаю чайником.

…что двоих…

Смотрю в звезды, жду, во что он их сложит сегодня.

…что наркотики употреблял, знали?

Ночь заглядывает в окна.

…Да не с Марса я… по картам вашим не объяснишь…

Жду.

2012 г.

Это ваше

И вот скажите мне, что у него на уме?

Что ничего хорошего, это понятно, у таких не бывает на уме ничего хорошего. Замышляет что-то, так смотрит, что казалось бы, убил на месте, если бы мог. Вот каждый раз к двери подхожу, думаю – точно, убьет. Даром, что здесь умереть невозможно – убьет.

А куда денешься, если двери наши рядом находятся, догадался идиот какой-то, поставил. Вот так вот выходишь, а он уже в коридоре стоит. И хоть бы Здрассте сказал, или еще что, а то ведь ничего, ни-че-го-шень-ки, вот так вот подойдет к ящику, он у нас один на двоих, вытащит наши допуски, мой и его, на номера посмотрит, мне протянет:

– Это ваше.

И всё.

Вот не люблю таких, вот терпеть не могу, уж лучше бы поругались с ним, или я не знаю, что. А то вот так – это ваше – и всё. Другие люди на других этажах обнимаются, целуются, а-аа-а, сколько лет, сколько зим, давно не виделись. Где-то и поругаться уже успели, выходят из дверей, друг другу тумаков навешают или еще чего…

Ладно, нечего об этом вспоминать.

А как не вспоминать, если сейчас опять то же самое будет. Вот только зарезал меня ревнивый муж, скотина паршивая, черт его принес раньше срока домой, вот только отмучилась, отызвивалась в реанимации, вот только…

И все. И снова открываю дверь в коридор, и он уже стоит в коридоре. Нет, не муж, а этот самый. Уже стоит перед ящиком, вынимает разрешения.

– Это ваше.

И мне сует. Как собаке кость. Обидно так, тут еще злоба на мужа накатывается, так и хочется вслед ему крикнуть – дурак, или что похуже.

Ладно, некогда.

Иду через коридор, за занавеску, сейчас опять начнется, поздравляем, у вас девочка, ути пуси, какие мы красивые… И дальше по кругу, первый раз в первый класс, Иванова, не вертись, платье на выпускной, первая любовь, еще раз тебя с этим хлыщом увижу, ноги повырываю, кому, мама, мне или ему, обоим, блин… Потом развод с хлыщом, мама причитает, ах, что за мужчина был, счастья ты своего не ценила…

Ладно, что я себя накручиваю… Может, в этот раз все хорошо будет, может, выбьюсь в люди, на обложку журнала, ну, когда мне предложили эту роль, я, честно сказать, не поверила, подумала, что это розыгрыш…

Иду по коридору, и этот обгоняет меня, уходит за свою занавеску, куда торопишься, все там будем…

Пару раз видела его там, в мире между занавеской и дверью, то он где-то снимался, то изобретал какой-то гаджет, то устраивал государственный переворот. С тех пор стала понимать, почему он мне даже не кивнет, когда встретимся, что ему мелкая сошка какая-то…

Это ваше.

Вот так, опять. Протягивает конверт с моим разрешением. И все. И обидно до слез, хочется разорвать этот конверт и швырнуть ему в лицо, да пошел ты, да не нужно мне ничего от тебя, да…

Вот вы мне скажете, тебе-то что до него, не обращай внимания.

А не получается не обращать внимания, люблю я его, люблю. Сердцу, блин, не прикажешь…

Идем по коридору, хоть бы обернулся, что ли, хоть бы что, а тут ничего. и что у него на уме, нехорошее у него что-то на уме, черт пойми…

Говорила уже с ними. С кем, с ними… ну, с этими… которые наверху. Нет, я не про тех людей что выходят из дверей этажом выше. Я про тех, которые сверху, над всеми над нами. Ходила к ним, спрашивала, нельзя ли как-нибудь меня к кому-нибудь другому в коридор поставить, сил моих больше нет. Разводили руками, говорили, ну да, конечно, посмотрим, у нас тут знаете, сколько таких заказов, не вы первая, не вы последняя..

Так до сих пор и смотрят.

– Это ваше.

Беру бумагу у него из рук.

– Спасибо!

Как же, ответит он мне Пожалуйста, тут скорее люди в коридоре пойдут обратно, чем он ответит.

А я его видела.

Только сейчас спохватываюсь – я его видела. Там. По ту сторону занавески. В той жизни он был премьером Конфедерации, подмявшей под себя полмира, и готовой подмять под себя вторую половину мира.

Такой на меня и не посмотрит.

– Это ваше.

Просыпаюсь, как от удара. Только сейчас вспоминаю, кто я, кто он, стоящий у почтового ящика, что за коридор тянется от двери к занавеске. Но вспомнить – это полбеды. Сейчас, главное, не забыть, что было там, по ту сторону двери, откуда я вышла в коридор, было же, было же, было…

Ну же…

Точно. Вспоминаю. Даже горделиво приподнимаю голову, ага, все-таки и я выбилась в люди, в правительственные залы, ваше превосходительство, что вы об этом думаете… Кончилось все, правда, не бог весть, отравили-таки, а я даже не знаю, какая сволочь отравила…

Не забыть, не забыть… ваше превосходительство. Бегу наверх, к тем, кто наверху, прошу, чтобы снова родиться там, там, в маленькой стране, продолжить свой путь. Краем глаза вижу, что и этот тоже бежит в высшие инстанции, просит, чтобы его оставили там же…

Ну-ну…

Кричу.

Только сейчас понимаю – кричу, как никогда не кричала, в детстве и то так не было. А куда денешься, и не хочешь кричать, а кричится само собой, чувствуешь, что паришь в невесомости, Плавучий остров падает сквозь облака. Еще думаешь про себя, на землю упадет или на воду – да какая разница, один хрен, разобьемся насмерть.

Тихонько думаю, какая сволочь это подстроила, если на Плавучем острове были мы оба – и я, и он, ваше превосходительство, вашей стране придется войти в состав Конфедерации – только через мой труп, господин премьер, только через мой труп.

Как будто сглазила.

Плавучий остров стремительно приближается к земле. Премьер подбирается ко мне, хочет то ли помочь, то ли наоборот, уже не успеваю понять.

Вспышка света.

И темнота.

Последним усилием воли сжимаю в руке столовый ножичек, чтобы перерезать ему глотку, если он подберется ко мне. А он подберется, уже там, в коридоре, за дверью…

…вхожу в дверь.

Он уже стоит в коридоре, сжимает ножичек.

Вот черт…

Здесь, конечно, не умирают. Потому что уже умерли.

Хотя… кто сказал, что не умирают…

Сжимаю нож за пазухой, только бы не промахнуться, только бы рука не дрогнула. А ведь самое обидное, первой я ударить не смогу, а если буду ждать, пока он нож выхватит, фиг я его пырнуть успею…