Журнал «Вокруг Света» №10 за 1990 год - Вокруг Света

Я ехал в Юлис, небольшой городок в 30 километрах от Парижа, к своему старому знакомому Бертрану, с которым мы не виделись 18 лет, со времени его первой и единственной поездки в СССР. Начало семидесятых характеризовалось потеплением советско-французских отношений, и у французов было модно проводить отпуск в экзотической стране — СССР, чьи успехи виделись невероятно масштабными, а проживание было сказочно дешевое. Модным стало изучать русский язык, и для любителей русского поездка обходилась еще дешевле — курсы языка получали дотации от Общества дружбы СССР — Франция. Этим тогда и воспользовалась мать Бертрана, Мариша, решив приобщить детей к русской культуре. Вместе с Бертраном она привезла с собой дочь Беатрису.

Бертрану шел девятнадцатый год, он готовился к службе в армии, и потому, наверное, ему было не до курсов и вообще не до русского языка. Все его время делилось между настольным теннисом и фотографией. Поэтому и запомнил его голубоглазого, что вовсе не характерно для темноволосого француза, с фотоаппаратом в одной руке и теннисной ракеткой — в другой. Даже когда мы просто гуляли по Москве, Бертран брал с собой ракетку, а в сумке у него обязательно валялось несколько теннисных шариков на всякий случай. Беатриса отлично рисовала. Мариша шутила порой, что по точности изображения рисунки Беатрисы превосходят фотографии Бертрана. Тот вяло возражал, понимая, конечно, что двух женщин переспорить невозможно.

Поезд остановился на станции Бюрсюр-Иветт, я нажал красную кнопку на двери и с группой студентов вышел на мокрую от дождя платформу. Красные и черные черепичные крыши, тихие тенистые садики, каменные старинные заборы, увитые плющом,— от Бюра веяло спокойствием, неторопливостью, он весь был преисполнен чувства собственного достоинства.

Бертран, как и договаривались, ждал меня на привокзальной стоянке. Чтобы избежать пробок на автодорогах и парижских заторов, многие французы, особенно из пригородов, предпочитают оставлять личный транспорт у ближайшей станции и дальше держат путь на общественном. Бертран на вид совсем не изменился. Такой же худой, с такими же радостными, светящимися голубыми глазами. Однако радость в них сразу погасла, когда я спросил у него о Беатрисе.

Ну как я мог знать о трагедии, которая произошла?! Оказывается, Беатриса повесилась два года назад, после возвращения из Америки. Она поехала за океан изучать английский, или правильнее теперь говорить, американский язык и продолжать совершенствовать себя как художник по эмали. Учеба шла успешно, и во Францию Беатриса приехала уже вполне сформировавшимся мастером, но вот беда — она стала употреблять наркотики. Там, в Америке, в окружении молодежи, балующейся кокаином и гашишем, она не была чужой. Но, вернувшись во Францию, в семью, где не пьют даже пива, Беатриса ощутила себя белой вороной. Она стеснялась своего пагубного пристрастия, часто убегала из дому, но пересилить себя не смогла и решила расстаться с жизнью.

— Талантливая у меня сестренка была,— вздохнул Бертран.— Я думал, мать не переживет этого. А теперь еще и брат Давид туда же, колоться стал. Только благодаря матери он и держится, но уж его-то мать не упустит.

Мы медленно поднимались по склону, поросшему куманикой, затем прошли небольшим парком, и перед нами вырос, словно из-под земли, современный город. Небо прояснилось, и многоэтажные дома играли серебром мокрых стекол, радуясь наступившему после дождя затишью.

— Ну вот мы и дома. Патриция приготовила ужин,— сказал Бертран уже в лифте.— Не знаю, как ты, а мне всегда, когда идет дождь и на улице сыро, есть хочется. Сейчас сезон для устриц, в октябре они самые жирные и вкусные.

При упоминании об устрицах мне стало тоскливо. В сырую погоду обычно хочется горячего борща, а не осклизлых, холодных, пусть и деликатесных, моллюсков.

Жил Бертран и его жена, по нашим понятиям, шикарно: на двоих — большая четырехкомнатная квартира с кухней, прихожей, огромной ванной, чуланчиками и темными комнатками. Правда, мебели в квартире почти не было — сказывался недавний переезд, но зато всякой техники было навалом — от компьютера до автоматической стиральной машины. Однако хозяевам этого казалось мало. Они мечтали переехать в отдельный домик на окраине города.

— Мы живем в «аш-эль-эм»,— пояснил Бертран,— и регулярно вносим квартплату, а она постоянно растет. Если мы приобретем дом или полдома, нам не придется больше об этом думать. К тому же дом всегда можно продать, если будут нужны деньги.

— И переехать снова в «аш-эль-эм»! — добавила Патриция.— Идите к столу.

— У вас вчера был прием? — поинтересовался я, показывая на гору столовых ножей, вилок и ложечек на кухне.

— Да нет,— улыбнулась Патриция,— я только что вымыла посуду. Оказалось, что, экономя электроэнергию, воду и моющие средства, посуду моют один-два раза в неделю, забивая под завязку посудомоечную машину. Не гонять же ее по пустякам!

Все мне было интересно в доме у Бертрана. Питались здесь по-особому, строго придерживаясь диеты, к которой долго привыкали. Патриция и Бертран не ели ничего мясного и ничего жареного. Они не употребляли ни чая, ни кофе, не говоря уже о напитках, олицетворяющих общество потребления, таких, как «кока-кола», «пепси», «севен-ап», «спрайт» и прочих. Вместо этого пили минеральную воду и заваривали травки: липовый цвет, зверобой, ромашку. Рафинада старались избегать, обходясь кленовым сиропом и желтым тростниковым сахаром, который кололи щипцами.

— Мы стараемся «жить натурально»,— пояснила Патриция.— По возможности едим все в сыром виде, за исключением рыбы, конечно.

«Жить натурально», как мне показалось,— удобный предлог для того, чтобы поменьше времени проводить на кухне. Мы уже отпробовали устриц (их едят сырыми, хотя всем известно, что в 1922 году они стали возбудителями эпидемии брюшного тифа в Париже), зелени и фруктов и готовились приступить к сырым грибам.

— Не опасно? — спросил я.

— Эти грибы не ядовиты,— сказала Патриция,— хотя сейчас все труднее и труднее с натуральными продуктами. Никто не может поручиться, что они не содержат вредных веществ, которые обычно выводятся из пищи при ее тепловой и прочей обработке. «Жить натурально» становится все накладнее. Зелень, выращенная без применения удобрений, стоит в полтора раза дороже. Кстати, Чернобыль дошел и до нас: в отдельных районах запретили выпас скота, сбор трав и грибов.

— Грибы нужно подсолить, дай, пожалуйста, соль,— попросил Бертран,— вот, в деревянной солонке.

В солонке лежал серый камнеподобный кусок и пестик. Бертран натолок себе нужное количество соли и присыпал грибы.

— Натуральная? — не выдержал я, глядя на него.

— Да, чистая, морская, нерафинированная,— пояснил Бертран.— Родители Патриции присылают. Они живут на побережье и сами выпаривают ее на солнце. А вообще все продукты, подвергшись машинной обработке, теряют заложенную в них изначально энергию и оказываются раздавлены техникой. Чтобы придать привлекательность таким продуктам, их упаковывают в изящные коробки, а под глянцем в результате скрывается гнилье. Сейчас о качестве товара, увы, меньше заботятся, чем о его внешнем виде.

Бертран знал, что говорит, сам работал над созданием новых оригинальных упаковок.

— А все-таки зачем ты переехал в Юлис? — задал я главный вопрос.

— «У Палермо — Этна, у Парижа — мысль. Константинополь ближе к солнцу. Париж ближе к цивилизации» — так писал Виктор Гюго. А Юлис близок к Парижу.

Я ошибся, когда думал, что знакомство с новеньким городом ограничится семьей Бертрана и прогулкой по Юлису. Патриция позвонила в мэрию, и — я готов был подпрыгнуть от радости — мэр согласился на встречу со мной.

Из рассказа Поля Лориндана

— Главная проблема — это галстук,— сказал мэр,— когда я без него, мне говорят, что мэру не должно появляться так на людях. Но как только я надену его, меня считают даже дома при исполнении. Если вы разрешите, я немного распущу узел, да и вы будете чувствовать себя свободнее.

В кабинете мэра было прохладно, но не холодно. Это как раз та температура, которая больше всего располагает к работе. На столе — только необходимые бумаги. И все же обстановку нельзя было назвать строгой. В развешанных на стене картах, схемах угадывался какой-то беспорядок, присущий только французам, пусть даже и серьезным.

 

— Юлис молод,— начал свой рассказ мэр.— В административном плане город оформился лишь в 1977 году. Приехал сюда в феврале министр внутренних дел республики и объявил о присвоении Юлису статуса коммуны. Создание университета в Орсэ, комиссариата по ядерной энергетике в Сакле, а также строительство нескольких институтов в округе заставили подумать о жилищном строительстве, и в генеральной схеме развития парижского района появились условные обозначения застройки плато Юлис.