Ключ для хранителя (СИ) - Саринова Елена

– Скажите, а почему вы решили, что я тогда умерла?

– Веточка, я, конечно, могу приукрасить, углубить и расширить свой рассказ. Это, как говорится, профессиональное заболевание, но, кроме меня там было еще, как минимум четыре человека, видевшие то же самое, что и я.

– А бабушка как то, после всего произошедшего, объяснилась с вами?

– А твоя бабушка, – горько усмехнулась Катерина Ивановна, вытирая с глаз слезы. – тогда мне сказала, что тема эта закрыта. И, если я не хочу остаться без подруги, то больше поднимать никогда ее не буду. Ну, и я, естественно, сделала правильный выбор. Поэтому мы с тобой и сидим сейчас здесь. И, все-таки, выпьем, детка, за любовь. Так?

– Почему бы и нет? – ответно скривилась я и подняла свою рюмку. Правда, вкуса замечательной малиновой наливки так и не почувствовала…

– Ой, Катерина Ивановна! Аподарок то! – треснув себя по лбу, подпрыгнула я с каминного приступка.

Мы уже давно покинули кухню «открытий и откровений» и сейчас расположились у вновь разожженного очага. Женщина сидела в кресле, держа в одной руке вафельку, а в другой – кружку с чаем. Я же подсела поближе к огню.

Пакет с озвученным ранее содержимым, благополучно брошенный мной несколько часов назад, тут же нашелся на столе под бабушкиной фотографией. Бабушкина подруга, по-детски улыбаясь, замерла в предвкушении:

– Ну, чем порадуешь старую женщину?

– Пусть эта кокетливая и совсем еще не старая женщина закроет глаза, – сурово приказала я.

Катерина Ивановна покорно согласилась по всем пунктам требований и через секунду ей на плечи легла ажурная шерстяная шаль с длинными кистями.

Эту вещь я, месяц назад, будучи в командировке, в Омске увидела на местном блошином рынке и сразу же, не торгуясь, купила. Шаль была одновременно легкой, нежной на ощупь и теплой, не смотря на крупный цветочный орнамент. А еще она, очень эффектно оттеняла карие глаза женщины:

– В вашей, насквозь дырявой школе, нужно обязательно беречь свое здоровье. Так что, носите и вспоминайте меня.

– Веточка, она такая красивая и, действительно, теплая, – уверила меня Катерина Ивановна, крутясь у зеркала в коридоре. – Спасибо тебе большое. Только, к чему такая патетика? Ты куда-то надолго из Тюмени уезжаешь?

– Нет, что вы. Просто фраза получилась… романтичная.

– Фраза получилась избитая, – заключила филолог и потянула меня за рукав. – Пойдем ка назад, к камину, раз тебя все твое детство было от него не оттащить, и рассказывай мне о своих планах на будущее…

– Я… – застала меня женщина врасплох. – хочу попробовать, все-таки, поискать своих родственников или близких людей нашей семьи в Рязани. И начну с этой самой Натэи. Ведь не зря же она мне являлась в предсмертном бреду. Да и имя, согласитесь, редкое. Проще будет навести справки.

Катерина Ивановна так громко вздохнула и так сострадательно на меня посмотрела, что я, вдруг, ярко представила себе ее, стоящей над моим живописно окровавленным трупом и готовой произвести «контрольный выстрел» в голову:

– Ну что еще?.. Ладно, добивайте…

– Знаешь, Ветвяна! Если бы ты приезжала ко мне в гости по чаще, то узнавала бы такую важную информацию порционно, – вступилась за свой «убийственный» образ женщина. – А так, получай, как говорится, оптом. Хотя, мне кажется, ничего из того, что ты сегодня узнала сверхъестественным не является, в отношении твоей «нестандартной» бабушки, конечно…

– Катерина Ивановна, – устало заныла я. – объявляю вступительную часть законченной. Не томите публику, пожалуйста. Мы с Клеопатрой ждем…

Женщина скептически глянула на зевающую у камина кошку, глубоко вздохнула и начала:

– Боюсь, детка, с поисками ваших с Нилой родственников будет большая трудность.

– Ну, тут вы меня совсем не удивили. Я и сама знаю, что дело это даже не одного года.

– Ветвяна, это дело даже не одной жизни… Ни вы с Нилой, ни ее муж или сын, да и вообще, никто из вашей семьи никогда не жил в Рязани.

– Та-ак. И откуда же вы это узнали? Неужели от самой Неонилы Марковны, в порыве внезапного откровения? – процедила я, чувствуя, как внутри закипает злость.

– Ага, как же… Дело в том, что я, перед ее уходом на пенсию решила сделать подруге «подарок» – похлопотать о ее ветеранстве труда. И, хотя Нила даже слышать об этом не желала, отправила, втайне от нее, запрос в тот самый Рязанский детский дом, где она, якобы много лет проработала. Через месяц мне пришел ответ. В письме говорилось, что Неонила Марковна Полунич никогда не являлась воспитанницей и, тем более преподавателем данного заведения.

– Может, в Рязани несколько детских домов? – цепляясь за «соломинку» спросила я, уже понимая, что дело здесь в ином.

– Веточка, я целый год после этого, письмами-запросами и телефонными разговорами выясняла «рязанское» прошлое твоей семьи. Меня работница их городского архива узнавала по голосу. И все без толку. Полянских в Рязани семь, Полевич – три и ни одного Полунич или просто сочетания «Неонила Марковна»… Хочешь, я тебе покажу официальные ответы? У меня все сохранилось.

– Не надо, – отрешенно бросила я и встала с каминных ступенек. – Ну, почему кругом одно вранье? Вся наша с бабушкой жизнь – сплошные тайны. Наше прошлое – в тумане. И все это, ради чего? Катерина Ивановна! Мы что, беглые преступники?! А, может, моя бабушка – глава сицилийской мафии… или вообще, она мне не бабушка, а отец, поменявший пол? А я, не ее внучка, а ребенок какой-нибудь принцессы в изгнании? Или…

– Ветвяна, прекрати! Сядь! – глаза женщины были полны осуждения. – Сядь и успокойся!.. Вот так… Главное, что ты должна знать и пронести с собой по жизни, как самое большое воспоминание – ее любовь. Любовь, способную свернуть горы, сделать невозможное, воскресить. Ведь, в этом ты не сомневаешься?..

На ночной улице было по-весеннему зябко. Катерина Ивановна вышла проводить меня за калитку и долго стояла, глядя вслед. Я же, медленно шла по узкой придорожной тропинке, из вредности и плохого настроения загребая, уже промокшими насквозь летними замшевыми ботинками траву, припорошенную вечерней росой. Только на крыльце дома, бессмысленно глядя на навесной замок, опомнилась и потянула руку в карман пыльника… «У вас что, любовь до гроба?» – мысленно вопросила лежащие рядом на ладони ключ и платок. «Тянешь один, получаешь оба?». Потом открыла замок, злорадно оставила его, вместе с «влюбленным» ключом на лавке в сенях и зашла в темный холодный дом…

В ближайших планах на будущее было как следует выспаться перед предстоящей с утра обратной дорогой. Но, на сегодня осталось еще одно дело. Дело, на которое я могла решиться, только находясь именно в таком состоянии: злости, обиды и тоски… Я положила платок на стол, развернула его и пристально посмотрела на бабушкину цацку, обвитую, как змеей, черным кожаным шнурком. Медальон был плоским и круглым, схожим по размеру с недавно введенными в оборот десятирублевыми монетами. Но, в отличие от них, серебристо голубого цвета. С рисунком, точнее, гравировкой, изображающей… цветок ириса. Лепестки его были художественно сужены и удлинены. Он, будто распахнул их навстречу солнцу. Но, все же это был именно ирис, любимый бабушкин цветок.

– Ну что ж, Неонила Марковна. Я, как твоя полноправная наследница, отныне и до конца своих дней буду носить твой медальон… в память о тебе, твоей любви и… нашем общем с тобой прошлом, – торжественно произнесла, потом зажмурилась и осторожно опустила цацку прямо под свитер.

Медальон прохладно шлепнулся на мою голую грудь, чуть выше солнечного сплетения и я с глубоким вдохом распахнула глаза… Сначала мне показалось, что в кожу больно впились острые кошачьи когти. Продолжалось это всего несколько секунд, пока я, в ужасе не прихлопнула цацку рукой. Боль тут же стихла и от маленького куска металла волнами по телу пошло умиротворяющее тепло. Потом, будто заполнив меня до краев, цацка удовлетворенно успокоилась. «Она меня опознала и приняла…», – мелькнуло в голове.