Убить Мертвых (ЛП) - Кадри Ричард

А может и не так знакомые.

Я и раньше чувствовал эти перемены, но за последний месяц они стали явными.

Я уверен, что мои шрамы затягиваются.

Единственное, чего я хотел из того, что вынес из ада. Единственное, на что рассчитывал. Я потратил одиннадцать лет и потерял тысячи фунтов крови, плоти и костей, чтобы отрастить себе броню, и после шести месяцев жизни на свету теряю её.

Ненавижу это место.

В аду всё просто. Там нет друзей, лишь вечно сменяющаяся череда союзников и врагов. Там нет жалости, верности или покоя. Ад — это двадцатичетырёхчасовые тусовщики, и приятель, с которым ты вчера делил окоп, сегодня — уже голова на конце шеста, как предупреждение всем, находящимся на расстоянии крика: «Оставь всякую надежду, бесящий меня».

А здесь, в этом мире, всё мягкое, белое, как рыбье брюхо, «нормальные» люди с желе вместо хребтов, и даже без главной почести арены, убей-или-будь-убитым. Небо Лос-Анджелеса не становится коричневым от смога. Метрические тонны дерьма вываливаются изо ртов людей всякий раз, как они открывают их, чтобы что-то сказать. Знаете старую шутку: — Как узнать, что адвокат лжёт? — Он шевелит губами. Здесь, наверху, каждый — Перри Мейсон.

Мало-помалу я готовился к этому моменту, когда больше не мог лгать самому себе.

Я модернизировал своё оружие. Легко.

До того, как сегодня днём мне надрали задницу лакающие крепкое пиво сопляки, моя новая рабочая политика заключалась в том, чтобы пригибаться, когда вижу приближающиеся ко мне пули, ножи и/или палки.

Я всё больше возвращаюсь к худу и чародейству, и всё меньше полагаюсь на мускулы. Это не так забавно, но до сих пор эта перемена помогала мне удерживать свои внутренние органы внутри, где они более уместны и не привлекают мух.

Горячий душ позволяет смыть с себя Элеонору и Зигги Стардаста. С помощью старого полотенца для рук я соскребаю с себя столько обожжённой кожи, сколько получается.

Я даже бреюсь. Это хорошее бездумное занятие, и я уверен, что босс оценит, что я выгляжу так, словно живу в домашнем тепле, когда отправлюсь в его отель.

Не стоило возвращать Уэллсу тот бронежилет после перестрелки в Авиле. В следующий раз, как буду в кукольном домике Стражи, нужно будет стащить какой-нибудь.

Конечно, чтобы носить броню на улице, мне понадобится новая куртка. Но не сейчас. Не в данную секунду.

Я возвращаюсь в спальню с обёрнутым вокруг талии полотенцем, оставляя одежду на полу ванной. Прах мёртвой девушки просеиваю на плитку. За исключением ботинок, сомневаюсь, что когда-нибудь снова надену эту одежду.

В спальне несёт сигаретами, виски и тамале. Я открываю окно.

Касабян снова работает за компьютером.

— Осторожно, из-за тебя Лос-Анджелес будет странно пахнуть.

Возвращаясь в кровать, я испытываю головокружение. Внезапно наваливается усталость. Я сгребаю оружие на край матраса, ложусь и наливаю немного «Джека».

— Сделай одолжение, смотри это в наушниках. Мне нужно прилечь на часок.

— Без проблем.

Касабян берёт наушники, втыкает их, и звук фильма обрывается. Он берёт ещё пива из мини-холодильника и откупоривает крышку.

— Прежде чем отключишься, ты слышал что-нибудь о Мейсоне?

С тех пор, как Касабян стал люциферовым каналом связи с адом, он научился подслушивать и «случайно» натыкаться на информацию, которой не должен обладать. Он личный призрак Люцифера, так что на самом деле его нет в Даунтауне. Даже демоны могут говорить правду, когда думают, что никто не слышит.

Он отвечает: «Не много. Он по уши увяз в делах с некоторыми старыми генералами босса. Изначальная компания Люцифера. Абаддон. Бафомет. Маммон. Они пытаются завербовать младших офицеров для полноценной революции. Но от самого Мейсона я ничего не слышал. Его неплохо изолировали. Он амбициозен, поэтому его держат от греха подальше.

— Это правда?

Касабян ставит пиво и смотрит на меня.

— Я не стану лгать тебе насчёт Мейсона. Я хочу, чтобы он сдох.

— Порядок.

— Поспи. Ты должен хорошо выглядеть для котильона[80].

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Медленный танец я оставлю тебе.

— Просто держи руки подальше от моей задницы.

— Какой задницы?

У меня есть этот виноватый сон. Включается и выключается на протяжении шести месяцев, с тех самых пор, как я бросил прах Элис в океан.

Мы в квартире, курим и разговариваем. По ящику идёт «Третий человек»[81], но звук выключен. Отчаявшийся Гарри Лайм бежит по канализации под Веной. Что я ненавижу в этом сне, так это то, что не могу сказать точно, помню ли я то, что было на самом деле, или что-то придумываю. Исповедь или оправдание перед живущим у меня в голове призраком.

— Сегодня на улице я сорвался на одном нарике. Он просто врезался в меня. От него несло мочой, и мне хотелось придушить его, что я почти и сделал.

— Твой отец выбивал из тебя дерьмо. Подобные мысли появляются у всех, подвергавшихся насилию.

Элис довольно великодушна, когда я становлюсь таким. Она практически во всех возможных отношениях лучший человек, чем я. Не знаю, смог бы я быть с кем-то, чьи основные темы для разговоров — это фильмы, и кого мне хотелось сегодня прибить.

«Тебе нужно держаться подальше от Мейсона и остальных. Они тебе не подходят», –говорит она.

— Да, ты права. Но я уже забил на мир Саб Роза. Если ещё выйду из Круга, то кто я? Должен притворяться, что не обладаю силой? Так я провёл всё детство. Прячась, чтобы люди не узнали, что я то, что мой дед называл «странным случаем».

— Ты не странный случай.

— И кто же я?

— Ты мой странный случай.

— Скажу тебе по секрету. Мейсон тоже странный случай, но ему плевать. Я чертовски восхищаюсь им за это.

Элис закатывает глаза, словно она звезда немого кино.

— Надень платье, королева драмы. Восхищаться чем-либо в нём — это просто пи..ец.

— Это определённо пи..ец. Но это правда. Он безжалостен. Он природная сила. И он всегда будет чуть лучше меня. Видела бы ты его коллекцию старинных книг. Половина из них на латыни и греческом. Он знает такую магию, о которой я даже никогда не слышал.

— Я полагала, тебе не нужны все эти книги и предметы, которыми он пользуется. Ты можешь вытягивать магию из воздуха.

— Возможно. Возможно, этого недостаточно.

— Судя по тому, что я видела и слышала, он завидует тому, что умеешь делать ты, что в свою очередь означает, что ты отлично справляешься.

— Он утверждает, что может вызвать ангела.

— А зачем ему это понадобилось?

— Чтобы обрести тайное знание. Узнать, как Вселенная управляется за кулисами. И доказать, что он может. Он уверяет, что разговаривал и с демонами.

— Ну, это просто чушь собачья.

— Наверное.

— Так вот откуда всё идёт? Зависть из-за демона и ангела?

— Ничего не могу с этим поделать. Полная хрень утверждать нечто подобное. А если он может это делать, то я не знаю. Он станет моим героем, и мне придётся повесить дома над кроватью его постер, как с Брюсом Ли.

— Надеюсь, тебе нравится этот диван, потому что ты уговариваешь себя спать сегодня ночью на нём.

— Мейсон говорит, что заключает сделку с какими-то демонами, чтобы обрести ещё большую силу.

— Я не верю в ангелов и демонов.

— Почему?

— Меня воспитали католичкой.

Она тушит сигарету и закуривает новую. До того, как я разозлил её, она была в настроении Роберта Смита[82], так что курит сигареты с гвоздикой[83]. В квартире пахнет как в туалете для девочек младших классов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Он худу из Беверли-Хиллз. Собирается стать крупной шишкой в Саб Роза. Он далеко планирует. Я в пролёте.

— И что? Раз Мейсон — твоя большая страсть, будь больше похож на него и строй какие-нибудь планы.

Я с минуту курю и смотрю, как Джозеф Коттон следует за подружкой Гарри Лайма по дороге от его могилы.