Молчание - Леони Вебер

пор, даже спустя столько лет после войны. Если он думал, что Хельмут был охранником в концлагере, он мог отдать его под суд. И тот получил бы справедливое, по мнению Уве, наказание. Но он ничего не сделал. Почему? – этот вопрос не давал мне покоя со вчерашнего вечера.

– Я думаю, потому что он его любил. Хельмут был хорошим отцом. И то, что папа узнал про него, стало ударом. Поэтому не смог сдать. Он просто уехал, разорвал все связи, продолжая любить.

– А Урсула? Причем тут она? Почему она так легко позволила себе промолчать, дать сыну отречься от себя? Она же не виновата.

– Я немного разузнала по всяким архивам. Кажется, родственники Урсулы тоже были нацистами. Она чувствовала свою вину за них, как и Хельмут за брата. Они всю жизнь ощущали себя виноватыми за преступления своих родственников. И за то, что сами были молчаливыми сообщниками.

– Ну да, только так можно объяснить эту их странную историю.

– На самом деле мы никогда не узнаем правду. Потому что нас там не было. Мы ничего не видели, а дедушка и бабушка молчали. Так что это лишь предположения, составленные из писем. Кто знает, может, их история гораздо глубже.

Ирма права. Здесь столько непонятных деталей, которые так и не прояснятся. А все из-за молчания.

– Вы расскажете своему отцу все, что узнали о дедушке и бабушке? – поменяла я тему.

– Нет, он тоже никогда не узнает правду. Он умер пять лет назад.

– От чего? – вырвалось у меня.

Ирма опять глянула на меня нахмурившись.

– От инфаркта. Ничего интересного или таинственного. Думаю, стресс от этой драмы с его родителями тоже сказался на здоровье.

Я резко остановилась посреди дороги.

– Что такое? Мы уже дошли? – спросила Ирма.

Я не ответила, потому что была во власти своих воспоминаний.

– Летиция, с тобой все в порядке? – Ирма подошла ближе и протянула руку ко мне, но я отшатнулась. Этот жест вывел меня из транса. Я поняла, что выглядела очень странно: стою, смотрю в одну точку с выпученными глазами и приоткрытым ртом.

– Нет, еще минут десять идти, – пробормотала я.

Мы двинулись дальше.

– А вот когда ваш отец умер вы… ну, как вы это пережили? И ваша мама… ее же нужно было поддержать… Как вы это сделали? – я поняла, что задаю нетактичные вопросы уже когда они прозвучали, и Ирме наверняка было неприятно об этом говорить, ее лицо как-то поменялось, когда она вспомнила о смерти отца, но мне нужно было знать.

– Ну, все было непросто. А зачем тебе это? – Ирма пыталась поймать мой взгляд своими синими глазами. Я наклонила голову к сжимающимся и разжимающимся ладоням.

– Просто… Неважно. Уже все равно ничего не изменить, – это правда. Мои отношения с мамой ничто не спасет. Я не исправлю своих ошибок, во-первых потому что уже слишком поздно, а во-вторых, потому что я никогда не преодолею свои особенности, пусть даже Ирма даст мне подробную инструкцию, как вести себя в подобных ситуациях.

Ирма что-то говорила, но я уже не слушала, глаза у меня остекленели, я опять сосредоточилась на своих переживаниях.

– Летиция, – я чуть не налетела на Ирму, которая остановилась, повернувшись ко мне лицом. – Не замыкайся в себе. Ты же сама вынесла из истории Урсулы и Хельмута, что молчать вредно.

– Что? – я не поняла, к чему она ведет.

– Нет, ты не должна рассказывать что-то мне, мы знакомы пару дней, но у тебя же есть близкие. Поговори с ними о том, что тебя мучит.

Я не стала уверять ее, что на самом деле меня ничего не мучит, потому что она бы все равно мне не поверила. Мы продолжили путь молча.

Но через пять минут на меня что-то нашло.

– Нет, я хочу вам об этом рассказать.

Ирма обернулась.

– Я слушаю.

– Год назад умер мой дедушка. Папа мамы. Он тоже умер от инфаркта, – я стиснула левую руку в кулак, и со всей силы сжимала его правой. – Мама его очень любила. Прямо как Уве Хельмута. И ей было тяжело. А я не смогла ее поддержать. Потому что я… У меня синдром Аспергера. Но я думаю, он меня не оправдывает. Мама всегда верила, что я смогу его преодолеть. Папа говорил, что не смогу, у меня так запрограммирован мозг, но она верила. И я верила благодаря ей. Но у меня не вышло. Она ждала моей поддержки, а у меня в голове была пустота. Я не могла ее обнять, ненавижу, когда ко мне прикасаются, я не могла подобрать слов. Я стояла с бездушным лицом. Я не понимала, что она чувствует не только потому что никогда не различаю чувств и эмоций, но и потому, что не была близка с дедушкой. Да я видела-то его три раза в жизни, потому что он жил далеко и сразу понял, что со мной особо не поболтаешь.

Ирма подошла на шаг ближе ко мне, но я, наоборот, отступила и заторопилась закончить. Если она что-то скажет, я не доскажу.

– Я отстранилась от нее, бросила наедине с горем. Просто я правда не знала, что делать. Я ничего не понимала. И она во мне разочаровалась. Она так хотела семью, где все друг друга поддерживают, эти теплые отношения. Я родилась, и она узнала от врачей, что у меня аутизм, а это большое препятствие, потому что от меня не будет эмоциональной отдачи. Я говорю это словосочетание, но даже не понимаю, что оно значит, – я чуть не рассмеялась. – Но она не смирилась, она верила, что я буду обычной. Я ее разочаровала. Через полгода они с папой развелись. И она сказала, что мне стоит пожить с ним. Это моя вина. Она не хочет меня видеть из-за… меня.

Я подняла глаза на Ирму. Ее лицо что-то выражало.

– Мне очень жаль, Летиция. Но это не твоя вина.

– Конечно, не моя. У меня же синдром Аспергера, он все оправдывает. Только мне от этого еще хуже.

– Слушай, посмотри на Хельмута и Урсулу. У них не было никакого синдрома, но их отношения с семьей тоже были драматичными. Они молчали, когда нужно говорить, не знали, что делать, и как себя вести.

– И что?

– А то, что похожие сложности испытывают и люди без Аспергера. Да, у тебя все усиливается этим, но это же не значит, что одна ты такая ужасная, а остальные идеальны. Дело в том, что жизнь и отношения с людьми сами по себе очень сложные. Особенно отношения близких людей друг с другом.

– Вы призываете меня к тому же, к чему моя мама? Забыть про аутизм и пытаться быть как обычный человек? Я же говорю, у меня не выйдет.

– Я призываю тебя к тому, чтобы ты перестала