Сулла бы одобрил - Юрий Никитин

похожее на тошноту.

Неужели эволюция пошла вспять, а никто не замечает? Куда ушли аскеты, изо дня в день доказывавшие своей жизнью примат духа над плотью?

Почему высшей радостью стала кулинария, развлечения и разгул животного начала, именуемого спортом?

Кто это сказал еще в прошлом веке, что «…дурак стал нормой, еще немного – и дурак станет идеалом»?

Вот уже стал. Это называется демократией на марше, все выше и выше, свободнее и свободнее. Счастье без границ, уже не знают, какой еще принять закон, чтобы полнее высвободить скота в человеке.

Дурака уже не называют дураком, нетолерантно, дурак теперь основа современного общества, его краеугольный камень. Его воспевают как наиболее свободную личность, сбросившую оковы нравственности, религии и прочих старых предрассудков.

Но дураку нельзя давать свобод, сам упадет в пропасть и других заведет. Человек должен держать себя в ежовых рукавицах строжайшей дисциплины и мучительных ограничений. Ни шагу вправо, ни шагу влево, за прыжок на месте – расстрел как попытку бегства от режима, который сам же написал для себя и прикрепил к стене!

Расстроенный, уже с кучей идей, из которых не знаю какую выбрать, я с великим усилием замедлил то, что называю метаболизмом, хотя какой на хрен метаболизм, вернулся в замороженный мир существ прошлого уровня.

С минуту смотрел на застывшего Фальстафа, замедлил еще и еще, пока Фальстаф не начал двигаться в привычном темпе.

Он вздрогнул, когда вспыхнул большой экран над столом и высветилось мое красивое и мужественное лицо, за которое вообще-то малость совестно, увлекся, надо бы выбрать время и состарить для солидности.

– А, это ты, Берлог!.. А у меня чуть сердце не выскочило. Подумал, «Алкома» взбунтовалась, сейчас насиловать будет. Что-то забыл?

– Да, – ответил я с экрана из встроенных в рамку динамиков. – Забыл спросить, если к вам будут репрессии…

Он насторожился, вытащил из нагрудного кармашка смартфон, прислушался к приглушенному голосовому сообщению.

– Что?.. Невероятно!.. Ладно, ждем, расскажешь подробно.

Я молча смотрел, как он сунул смарт обратно, повернул ко мне голову с вытаращенными в изумлении глазами.

– Саруман уже вышел от директора, – сообщил он. – Говорит, что насчет энергии тот и словом не обмолвился… Да и сейчас вот вывожу на экран… смотри…

На дисплее, что на стене напротив, появились графики затраты энергии, где сперва резкий скачок мощностей, затем такой же резкий возврат к прежним значениям.

– Ума не приложу, – выговорил он в недоумении. – Мы же пол-Москвы обесточили!..

– Это не наше дело, – заметил я. – Техники знают, почему и как. Но нам лучше этот вопрос не поднимать, во избежание расследований. А так вроде бы и не тратили на внеплановые работы.

– А график? – спросил он.

– Сбой программы, – сказал я бодро, подумал, что надо было заодно и график поправить, чтобы вообще стереть все следы. – Ошибка в вычислениях. С квантовыми это сплошь и рядом.

Он шумно поскреб всей пятерней в зарослях джунглей затылка, лицо оставалось озадаченным.

– Но мы же в самом деле энергии потратили море, сам знаешь, но… все восстановилось! Все аккумуляторы полные!.. В смысле, как и были.

Я сказал с небрежностью:

– Все со временем прояснится. Ты о другом думай. О смерти коллеги уже доложил? Сообщи, пусть заберут. Пророни слезу о покойнике, скажи, как тебе лично будет недоставать…

Он вздохнул, лицо на мгновение омрачилось.

– Да, вообще-то грустно. Но на самом деле ты жив, дружище!.. Это была не смерть, а переход на другой носитель. «Алкома» справилась, у нас девочка умненькая, на диете не сидит, за фигурой не смотрит, готова брать еще и еще, все время сладкого просит!.. Но все равно не понимаю, мы же столько энергии истратили… однако все, что затратили на перенос, вернулось взад!.. Перенесло тебя и вернулось!.. Но как, как?

Я ответил в подчеркнутой нетерпеливости:

– Оставь это вопрос на потом, есть задачи поважнее. Перенос такой впервые, многое не знаем. Будут и сюрпризы, не все удается рассчитать даже нам. Пока примем как данность, тем более что есть подумать о чем-то еще. Важном.

Он вскинул взгляд на экран, я улыбнулся ему, показав ровные белые зубы, которых у меня нет.

– Что ты придумал там, в странном мире?

Я ответить не успел, в коридоре послышались шаги, распахнулась дверь. Саруман вошел тяжело, почти не отрывая подошвы от пола, прошаркал до своего кресла и тяжело рухнул в продавленное почти до пола сиденье.

Кресло под его весом отъехало на полшага, он с пыхтением развернулся в нашу сторону, Фальстаф смотрит с ожиданием крупных неприятностей, а я с сочувствием молодого организма к старому и поношено-обтрепанному.

– Жуть, – прохрипел Саруман и, вытащив большой клетчатый платок, вытер лицо и в крупинках пота лоб. – Кто бы поверил, что эта зараза докатится и до нашего НИИ…

Фальстаф спросил жадно:

– Как прошло?

Саруман ответил замучено:

– Даже не понял. Вроде бы утечки не обнаружили, или оказалась совсем крохотной, хотя не понимаю… А вызывали к директору по другой причине. Намного более важной, как он сказал. Политически и общественно мотивированной, это его слова. Для дальнейшего продвижения к светлому и бесконфликтному будущему.

Фальстаф, который возликовал было, снова опустился в кресло, оттуда спросил задушенным голосом:

– Хватит пугать, бей уже.

Саруман вытащил из кармана большой помятый платок, вытер мокрый лоб, но не тронул растопыренные по обе стороны широкий лысины снежнобелые волосы, на некоторых остались блестеть мелкие бусинки влаги.

– Что случилось?

– Пришла разнарядка, – ответил Саруман несчастнейшим голосом. Он снова вытер лоб, захватив и красные распаренные уши, и, не убирая платок, договорил: – Говорит, сверху прислали по сети. Наверное, чтобы не смотреть нам в глаза.

– А вызывал тогда зачем?

Саруман сказал слабым голосом:

– Побоялся, что проигнорируем, а над ним тоже начальство, что за такими вопросами следит особо, это ж не какая-то там сраная наука! Вот и подтвердил, что во имя справедливого общества… вы только подумайте!.. Мы должны принять на работу научными работниками с десяток дебилов… тьфу, даунов!..

Фальстаф вскинулся, словно ему под нос вместо пиццы подсунули свежую коровью лепешку.

– Чего-чего?

Саруман перевел дыхание, сказал надсадным голосом:

– Директор успокаивает, хотя сам как в воду опущенный. Говорит, для нашего НИИ это меньше процента. Пробный камешек, так сказать. В Штатах четверть отдана сексуальным меньшинствам, а даунов должно быть в любом научном коллективе не меньше десяти процентов!

Фальстаф фыркнул:

– И с таким отношением к науке хотят вернуть в ней приоритеты?

Саруман сказал с тяжелым сарказмом:

– Главное, социальная справедливость! Чтобы никто не ушел обиженным. Боюсь, следующим шагом будет выделение квоты для негров, а где их взять?

Он