Валеркина охота - Виктор Павлович Решетников

…А Валерка никак не мог налюбоваться своим трофеем. Он разглядывал чудно загнутые перья хвоста, расходящиеся в разные стороны. Вот она — знаменитая тетеревиная лира, удивительно, словно замшевые красные брови.

Захаров обернулся:

— Да пойдем же! Ладен петух, но не стоять теперь — насмотришься, когда мать щипать станет.

До чего ж радостно было возвращаться!

«Вот это загон! И они стреляли и мы, да еще и отец охоту увидел».

А Захаров искоса поглядывал на Валерку, улыбался. Он искренне радовался Валеркиному восторгу и про себя удивлялся этой необычной удаче. Необычной…

Ведь Валеркин тетерев улетел. Погорячившись, Валерка промахнулся, и он наметанным охотничьим глазом углядел вдруг возможность поправить дело и чуть выше дернул ружье.

Два тетерева улетали рядом и на миг слились, оказались на одной линии, и добрый патрон с крупной самодельной катанкой не подвел — он сбил их.

Словно обломившись, расступилась роща — вышли на опушку. Под большой березой ожидали охотники, и Валерка, не выдержав более степенности, какую решил напустить на себя, побежал вперед, высоко поднял своего тетерева и, на бегу уже, закричал громко и радостно:

— Э… Э… Эй!.. Тетерева убили!..

Вальдшнепы

Потеплело. Снег остался островами только в густых ельниках да белел по оврагам. Словно увязнув в прошлогодней листве, умолкли беспокойные ручьи, отдав свою воду большим и малым лесным речкам, которые бурливо, под самые берега, неслись теперь в одну главную реку, едва успокоившуюся после ледохода.

Зацвели по полянам весенние медуницы, вынося на мохнатом стебельке скромные свои цветы, заквакали вечерами на болотах зеленые лягушки, и наступила короткая пора массового пролета лесных куликов — вальдшнепов.

По краям вырубки, прячась в жухлой траве, росли сморчки — первые весенние грибы. Крепкие, свежо пахнущие, они удивляли необычностью формы, и не верилось, что выросли из-под самого снега.

— Ты пробовал их? — лесник ползал чуть не на коленях и срывал сморщенные шарики грибов.

— Не, мамка говорит — ядовитые.

— Ядовитые, это точно. Только яд у них несильный, да и горячей водой вымывается: покипяти с четверть часа, воду слей и жарь на здоровье, только крышкой прикрой, а то стреляют, словно порохом начиненные.

— Как стреляют? — не понял Валерка.

— Натурально. Щелкнет и летит со сковороды до самого дальнего угла. Воздух, должно, их разрывает.

Лесник разломил гриб и показал Валерке множество перегородок, образующих пустоты.

Валерка и сам разломил гриб. Разглядывал.

— Владимир Акимович! Муравьи!

— Что муравьи?

— Внутри живут.

— Ну?

— Правда! Рыженькие. Дом в грибе устроили.

— Муравьи — народ хитрый, где хочешь поселятся.

За разговорами они набрали уже порядочно грибов, сложили их в предусмотрительно взятую лесником корзинку и, выбрав на вырубке пеньки поровней, сели скоротать время до начала тяги.

Почти скрылось за верхушками деревьев солнце, глубокая тень опустилась на вырубку, и только противоположная сторона ее оставалась поверху освещена прозрачными красками весеннего заката.

Лес приумолкал к вечеру и отчетливей звучали теперь многочисленные птичьи голоса:

— Вас кто прислал? Вы зачем сюда?

— Вот так раз! Вот так раз! — Щелкали, торопились дрозды, а одна задиристая пичуга упорно твердила: — Иди, бить буду! Иди, бить буду!

— Тррр… ра! — с непостижимой быстротой, точно выпустив очередь из автомата, протарабанил по сухой лесине большой пестрый дятел, и далеко разнесло эхо эту необыкновенную трель.

— Хорошо!.. Вот ничего бы другого и не нужно. Сиди, птиц слушай, воздухом дыши… А каков воздух?! В такие вечера сама земля дышит, сумей только понять дыхание ее, и все роднее сделается, дороже… — Лесник задумчиво наклонил голову.

Валерка сидел тихонько, точно и впрямь впитывал каждое мгновение, ловил каждый звук, с затаенным восторгом различая в разноголосице дроздов раскатистые трели зябликов. Но вдруг спохватился:

— Владимир Акимович, пойдемте. Не прозевать бы вальдшнепов.

— Вальдшнепов? Нет, не прозеваем, время еще есть, сиди. Внезапно оба обернулись к глухой стене леса у края вырубки. Там раздался треск, и частые, шумные шаги, удаляясь, затихли: точно кто-то стоял все время в лесу и слушал, не выдавая себя, каждое их слово.

— Что это?.. — сдавленно прошептал Валерка и расширенными глазами глянул на лесника, потом на ружья, аккуратно лежащие на пеньке в добрых двадцати шагах.

Лесник еще секунду сосредоточенно слушал, потом тихо сказал:

— Лось!.. Однако сходи, принеси ружье. Хороши мы охотники: расселись, а ружья бросили.

Валерка сбегал, принес ружья, положил рядом и, все еще настороженно посматривая на немую стену леса, сел.

— Владимир Акимович! А медведь так же топочет?

— Медведь? Может и громче, может неслышно… Да и лось не всегда шумит, иной раз крадется, как кошка. Однако медведь — зверь похитрее. Как из-под земли вырастает… Врасплох.

— А вы встречались так с медведем? Врасплох?

Опять разнеслась над лесом автоматная очередь дятла. Лесник обвел взглядом вырубку, качнул головой:

— Встречался однажды, но лучше расскажу тебе о другом, сейчас вот почему-то вспомнилось, и к тому же мало чем от встречи со зверем случай тот отличается… Однако не просидеть бы охоту… Ну да успеем: солнце только наполовину зашло.

— Было это весной сорок пятого. Я тогда года на четыре моложе тебя был, а по тем временам это уже возраст. Вздумали мы с приятелем на фронт убежать. Война кончалась — боялись, повоевать не удастся, и вот забрались украдкой в военный эшелон и за одни сутки прямо в Германию укатили. Жили-то мы в ту пору в Белоруссии, а поезда почти без остановок шли. Ну, и в первый же день Сережка, попутчик мой, скулить начал:

— Холодно, поесть бы… — да я и сам уж не радовался затее: вдали-то от дома все иным оказалось.

Словили нас солдаты наши, уши надрали и привели к командиру. А он отругал солдат за наши красные уши, усадил, накормил, а потом втолковал нам, что войну и без нас закончат, что лучше нам домой ехать. Конец войны теперь решен, а вот дома дел прибавится: в школе учиться нужно, помогать