Хеллоуинские истории. Сборник страшных рассказов и стихов - Надежда Гаврилова

Волшебство, та движущая сила, которая заставляет цветок тянуться вверх, к Солнцу, та энергия, которая вливается в хищного зверя и заставляет его охотиться, а преследуемого – убегать во весь дух, тот чудесный нектар, что даёт мужскому семени способность зачинать новую жизнь, а женскому началу плодородие, та тяга к жизни, что именуется инстинктами самосохранения и размножения, тот могучий двигатель, что заставляет Землю крутится вокруг великого ослепительного солнца и вокруг своей оси заодно, исчезает, беспощадно вытесняемое человеком. В гордыне своей люди отделили себя от прочего животного мира. Перестали доверяться инстинктам. Придумали социальные нормы, призванные подавлять в себе Жизнь. Их новые религии – религии мертвецов. Скованные ложным чувством вины за несовершённые грехи, стыдящееся самих себя в своей природной истинности и естестве, зажатые в узкие рамки обыденности своего серого существования, но надеющиеся заполучить радость и покой после смерти – они не видят Жизнь даже когда она бьётся в их собственных сердцах, заставляя кровь закипать, а дыхание учащаться. В смерти можно найди лишь конец цикла, движимого вперёд волшебством, не более. Но цикл всегда повторяется вновь. Так земля перестаёт приносить плоды на зиму, а с наступлением весны опять начинает плодородить, так засыхают осенью деревья, а затем вновь одеваются в буйную зелень. Но чтобы совсем не существовать недостаточно умереть. Чтобы не существовать, нужно не существовать никогда. Ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Не рождаться и не умирать. Иными словами, не существовать – лишиться волшебства.

Уничтожив волшебство под корень, люди, как и весь мир, перестанут существовать, а не просто умрут. Жизнь и смерть лишь разные стороны одной и той же медали, находящейся в вечном движении. Уйдёт волшебство – и медаль перестанет крутиться, и всё, что было на ней, на обеих её сторонах, рухнет в бездну Небытия, в которой нет времени и пространства, а затем и сама монета сорвётся в эту бездонную пропасть, и вся Вселенная не просто прекратит своё существование, но даже его не начнёт.

Людей нужно остановить. Ночь Белтейн. Семь тысяч пятьсот тридцатый год от Рождения Вселенной. Праздник Огня. Праздник конца зимы и начала лета. Как говорит Коронида, самое подходящее время для завершения жизненного цикла человечества. У неё довольно своеобразное чувство юмора.

Корониду выбрали Майской королевой, меня – Майским королём. «Какая парочка! – сказал тогда Мэл, один из мудрейших друидов нашего круга и по совместительству Хранитель Лабиринта, ибо был он одним из немногих оставшихся на свете минотавров, – Циничная нимфа с садистскими наклонностями и лесной божок, выдающий себя за человека вот уже как триста лет, и даже не удосужившийся хоть раз сменить обличье. Вот уж поистине странные настали времена…». Он как всегда прав. Времена настали такие странные, что более медлить никак нельзя. Мы последние представители своих племён. Последние существа, имеющие связь с волшебством. Последние защитники Вселенной от людского племени, которое, само о том не подозревая, своими принципами устройства общества грозит полным искоренением волшебства из мира, а с ним – и исчезновением в Небытие самого мира в целом.

Я иду по мокрой после недавнего весеннего дождя траве. Смеркается. Для человечества это последний шанс насладиться красотой весенних сумерек. Я не знаю, насколько далеко ушёл от знакомой деревни, да меня это не очень-то и волнует. Через несколько часов от неё всё равно не останется ничего, что можно было бы опознать. Как и от всех прочих людских деревень, сёл, городов и мегаполисов. Майский король лично проследит за этим.

* * *

Размышления вывели меня на знакомую тропинку, и вскоре я оказался перед Праздничным Древом. Оно ещё не было украшено, но всё равно производило неизгладимое впечатление, ибо то был могучий дуб, затмевавший всю поляну своей необъятной кроной, а макушка его была настолько высока, что не хватало даже моих орлиных глаз, чтобы разглядеть её в темнеющем беззвёздном небе. В полночь чрез него заговорит сама Гера, наша истинная богиня и покровительница. Она наделит нас утерянной волшебной силой, даст необходимые указания, и мы с благовенной радостью ринемся их исполнять, сея смерть, хаос и ужас по всему миру людскому.

Это уже скоро начнётся. Кто-то из людей назовёт это Апокалипсис. Его дух витает в свежем весеннем воздухе, такой же лёгкий и свободный, как сама Жизнь. Конец жизненного цикла человечества станет началом Новой эры, эры невиданных доселе существ.

Сперва будет ритуальное жертвоприношение, возложенное мудрецами из Круга на меня. Готов ли я пролить кровь невинного человека? Ответ в голове сложился сам собою, непреклонный в своей пламенной решительности, неумолимый, беспощадный, холодный – но вместе с тем обжигающий свирепым огнём. Резкий, рубящий звук его пронзил золотым остриём все прочие мои мысли точно лезвие гильотины, и впился в мозг, заставляя безмолвно вскрикнуть.

Да!

Да. Во имя спасения Вселенной. И моя цель уж точно оправдает средство, тем более, что других средств просто нет.

* * *

Между тем, поляна постепенно заполнялась самыми разными фигурами. Оторвавшись наконец от размышлений, я оглядел собравшихся. Маленькая, хрупкая и тщедушная Коронида, чей облик так контрастировал с взрывным и высокомерным характером, молча наблюдала за остальными присутствующими, держась чуть в стороне ото всех. Её длинные светлые волосы свободно ниспадали на иссохшую обнажённую грудь, обычно чуть зеленоватый оттенок кожи приобрёл сейчас резкие изумрудные нотки, придавая ей хищный чешуйчатый рельеф, а в огромных небесно-голубых глазах, я уверен, плясали сейчас опасные огоньки грядущего неумолимого пожара. Символическая корона, выполненная из амалигна, чудесного «сплава» металла и дерева, секрет которого людям так и не открылся, венчала её маленькую головку, придавая и без того правильному, по-человечески аристократичному лицу, особое властное выражение. Точно такая же корона красовалась сейчас и на моей голове.

Мэл особенно выделялся на фоне других друидов – огромный, мохнатый, он не нуждался в одежде в принципе. Бычья голова его была отмечена печатью мудрости, недоступной человеческой природе, а тело, казалось, было сшито из железных мускулов и стальных жил. Он сидел на большом, под стать ему, валуне на самом краю поляны, скрестив ноги, и постукивал копытом в такт своим мыслям, ритмично движущимся в его голове под аккомпанемент неизменной старинной мелодии, которую минотавр всегда чуть слышно напевал, пребывая в задумчивости. Однако на этот раз мелодия звучала громче, я различал её диссонансный, не привычный уху, но странным образом ласкающий слух мотив издали, стоя в самом центре огромной поляны. Другие друиды уже заняли предназначенные им места, образуя тем самым тайную замысловатую фигуру, своего рода защитную пентаграмму, и причудливо задвигали руками, вычерчивая в воздухе витиеватые священные символы, исполняя старинный обряд групповой медитации. Они должны настроить свои ауры на нужный лад, похоронным звоном колокола знаменующий Начало Конца, Армагеддон, Апокалипсис, Конец Света или как вам угодно.

Уже совсем скоро.

* * *

Жертвоприношение. Это слово всё звучало в моей почти что человечьей голове, раскатистым громогласным эхом отдаваясь в груди, и, не смотря на все попытки противостоять этому, настойчиво вызывало в памяти долгие годы, если не счастливо, то уж точно мирно и благополучно проведённые вместе с обычными людьми. Честно говоря, некоторые из них мне даже нравились. Взять хоть старика Хэлдона, пивовара, а вместе с тем забияку и грубияна – но всё же славного парня. В сравнении со мной он действительно был совсем юным парнишкой (да и вёл он себя, надо сказать, соответствующе), хотя ему уже давно перевалило за пятьдесят. Весельчак, охотник до всяческих приключений, заядлый выпивоха и травокур, он являл собой почти полную противоположенность мне, однако мы быстро нашли общий язык. Он любил рассказывать всяческие небылицы, которые сам прямо на ходу и придумывал, да и был охоч послушать подобные байки от других. Чем нелепее и несуразнее была очередная услышанная им история, тем громогласнее был басистый смех этого двухметрового, похожего на медведя, человека, тем ярче пылали сполохи по-детски игривого пламени серых глаз, тем сильнее сотрясалась в приступе веселья его пышная, раскрашенная в цвета радуги борода, обычно убранная в одну большую косу, создавая причудливую мешанину красок. Он был единственным человеком, которому я мог свободно излить свою душу и поведать о нелёгкой жизни мелкого лесного божка. Разумеется, он считал все мои истории выдумками, но очень качественными, любопытными и безусловно стоящими его внимания. «Охо-хо, нееет, однажды я точно собрамся и продам душу дьяволу за твою напрочь повёрнутую фантазию», – повторял он мне по выходным за кружкой сваренного им самим пива в таверне, выбрав редкий перерыв между приступами неистового смеха. Мне тоже нравилось слушать его весёлые бредни. Они отвлекали от тяжкого груза воспоминаний и мрачных размышлений о действительности, отгоняли мою вечную непрошенную спутницу-хандру и почему-то благоприятно сказывались на божественной ауре.