Портрет в коричневых тонах - Исабель Альенде

не заснув, вновь пришла в сознание из-за очередного и уже далеко не нового ночного кошмара, которые, сколько себя помню, никогда не оставляли меня в покое. Только теперь я поняла, что, оказывается, существует прямая связь между моим обожаемым дедом и этими демонами в чёрных пижамах. Рука, отпустившая меня во сне, это, несомненно, рука Тао Чьена. А тот, кто медленно наклоняется, это и есть сам Тао Чьен.

Отметина, неумолимо простирающаяся сразу во все стороны по брусчатке улицы, есть не что иное, как кровь Тао Чьена. Прошло чуть больше двух лет, как я официально живу вместе с Фредериком Вильямсом, однако ж с каждым разом я всё сильнее проникаюсь и дорожу своими взаимоотношениями с Иваном Радовичем, без которого уже не представлялось возможным постичь свою судьбу. Именно в этот период моей жизни снова и совершенно неожиданно появилась моя бабушка по материнской линии, Элиза Соммерс. Она вернулась такой же, какой и была, окутанная прежним сладким, с нотками ванили, ароматом – различного рода нужда или же забвение, казалось, обошли её стороной. Я узнала бабушку с первого взгляда, хотя уже прошло семнадцать лет с тех пор, как женщина была вынуждена оставить меня в доме Паулины дель Валье. За эти годы я не видела её даже на фотографии, а имя её в моём присутствии произносили крайне редко. Образ бабушки пребывал до того нечётким и вдобавок опутанным различными обстоятельствами моих смутных воспоминаний, отчего практически не изменился. Когда же она реально возникла на пороге двери нашего дома с чемоданом в руке, то мне на миг показалось, что мы распрощались только вчера, а всё случившееся за эти годы представлялось мне какой-то иллюзией. Единственное новшество заключалось в том, что бабушка как бы уменьшилась в росте, нежели я когда-то себе помнила, хотя подобный эффект произошёл скорее потому, что и я за годы разлуки с ней успела значительно подрасти. Ведь в последний раз, когда мы жили вместе, я ещё была пятилетней соплячкой и смотрела на бабушку снизу вверх. Между тем она оставалась столь же смелой, как настоящий адмирал, с теми же молодым лицом и строгой причёской, хотя волосы чуть заметнее были раскиданы прядями по голове. Женщина по-прежнему носила то же самое жемчужное ожерелье, которое лично я видела на ней всегда, и которое, а я теперь точно это знаю, не снимала, даже когда ложилась спать. На самом деле ей обо всём не переставал рассказывать Северо дель Валье, кто в это время поддерживал связь с моей бабушкой, но продолжал молчать, потому что рассказывать о себе та ему не разрешала. Элиза Соммерс клятвенно обещала Паулине дель Валье, что никогда впредь не предпримет попыток каким-либо образом связаться с внучкой, что, впрочем, и выполняла неукоснительно, пока смерть женщины не освободила её от собственного же обещания.

Когда Северо написал моей бабушке, чтобы рассказать о случившемся, та немедля упаковала вещи, заперла свой дом, как не раз поступала подобным образом и ранее, и села на корабль до Чили. Оставшись вдовой в 1885 году, ещё будучи в Сан-Франциско, она решила отправиться в продолжительное странствование до Китая, везя в Гонконг для захоронения забальзамированное тело своего мужа. Тао Чьен бóльшую часть жизни провёл в Калифорнии и был одним из немногочисленных, кто добился-таки американского гражданства. И всё же он постоянно заявлял о своём желании, заключавшемся в том, чтобы его кости были погребены именно на китайской земле, ведь только так душа точно не затеряется в необъятности вселенной и непременно найдёт дверь на небо. И даже такой предусмотрительности оказалось недостаточно, поскольку я уверена, что призрак моего уникального деда до сих пор присутствует в нашем мире где только захочет, ведь, пожалуй, и не найдётся иного объяснения такому моему чувству, будто дедушка находится где-то рядом, а точнее по-прежнему окружает меня собою. И это далеко не одно воображение, бабушка Элиза подтверждала мне его присутствие и другими доказательствами, например, знакомым запахом моря, временами окутывавшим меня саму, а также голосом, шепчущим единственное волшебное слово – моё имя на китайском языке.

- Привет, Лай-Минг, - вот такое приветствие я и услышала от своей необыкновенной бабушки, как только мы с ней увиделись.

- О поа! – только и воскликнула я в ответ.

Я не произносила этого слова – а на кантонском наречии китайского языка оно и означает бабушка по материнской линии – с тех давних времён, когда ещё жила вместе с ней на верхнем этаже специализирующейся на иглоукалывании клиники в китайском квартале Сан-Франциско. Надо же, я так его и не забыла. Она положила руку мне на плечо и тщательно меня осмотрела сверху донизу, после чего ещё раз подтвердила увиденное кивком головы и наконец-то меня обняла.

- Меня радует, что ты не стала столь же красивой, как твоя мать, - сказала она.

- То же самое говорил и мой отец.

- Ты высокого роста и этим пошла в дедушку Тао. А Северо мне говорит, что ты такая же сообразительная, как и он.

В нашей семье, как правило, при малейшей неловкой ситуации всегда подаётся чай, а так как я чувствую себя скованной и не нахожу себе места практически постоянно, то не мешало кому-нибудь и мне приготовить далеко не одну чашку. Великая польза этого напитка состоит в способности оказывать на меня благотворное действие, а, значит, я сама вполне могу справиться с собственными нервами. Я умирала от желания обхватить за талию свою бабушку и станцевать с ней вальс, а затем несколько торопливо и сбивчиво рассказать ей о своей жизни и, наконец, высказать вслух упрёки, что я годами невнятно бормотала где-то внутри себя, хотя на деле ничего подобного так и не произошло. Элиза Соммерс не тот тип человека, кто допускает непринуждённость и какого-либо рода вольности по отношению к себе самой; поначалу её достоинство оказалось даже несколько пугающим, и должна была пройти далеко не одна неделя, прежде чем мы смогли разговаривать друг с другом без всякого напряжения. К счастью, подоспевший чай, а также присутствие Северо дель Валье и Фредерика Вильямса, кто в этот же момент вернулся с очередной из своих прогулок по поместью одетым, как настоящий исследователь Африки, смягчили сложившуюся давящую обстановку. Как только дядя Фредерик снял свой тропический шлем и тёмные очки и увидел Элизу Соммерс, как в его линии поведения проявились заметные перемены: мужчина выпятил грудь, голос же сразу стал на тон выше, да и сам он нахохлился, точно птица.