Решающее лето - Памела Джонсон

Элен повернулась ко мне, впилась в меня мучительно напряженным взглядом, словно хотела проникнуть в глубину моего мозга и прочесть мысли.

— Ты понимаешь, Клод? Я хотела заставить его покончить с собой. Я пыталась сделать это. Мог ли ты думать, что я такая? В этот момент я подумала: «Что бы ни говорил Клод, но я была виновата в смерти Эрика… А, семь бед — один ответ». Я жалею, что мне не удалось заставить Эвана сделать это.

Губы ее дрожали. Она снова посмотрела на меня, и взгляд ее теперь был почти враждебным. Но она тут же овладела собой и улыбнулась мне почти спокойно.

— И все это было вчера утром? — спросил я.

— Да. Теперь осталось совсем немного. Эван выслушал меня, потоптался на балконе, затем вдруг махнул мне рукой и скрылся в комнате. Я вошла в дом и встретила его на лестнице. Как ни в чем не бывало он сказал: «Дай мне таблетку мединала». Я дала ему таблетки, он вежливо поблагодарил и ушел к себе.

— Ты принимаешь мединал? — спросил я.

— О да. Полтаблетки на ночь. Когда у меня приступы мигрени, это помогает. Эван несколько раз просил у меня мединал, но он на него не действует. Он спит, только когда пьян. Так вот, — снова заторопилась она, — весь день он вел себя вполне хорошо, почти так, как в день моего приезда, и вечером тоже все было спокойно. Но когда ты позвонил, я почувствовала, что должна тебе рассказать. Я поняла, что больше не могу одна нести этот груз.

Она бросила на меня быстрый взгляд, словно чего-то не договаривала. Я подумал: что она скрывает? Гордое сознание, что ей довелось участвовать в чужой трагедии или что ей суждено играть в ней столь роковую роль?

— Ну, что ты думаешь по этому поводу? — наконец спросила она.

— Ты прекрасно знаешь, что Эван никогда не сделал бы этого, — ответил я, — ты знала и тогда.

— Нет, не знала.

— Знала. Если бы ты думала, что он способен прыгнуть вниз, ты бы тут же сама закричала на него и велела сейчас же уйти с балкона. Твоя роль во всей этой истории меня ничуть не тревожит, так и знай. Я не верю тому, что ты на себя наговариваешь…

— Я так рада, — с облегчением вздохнула Элен. — Но не суди о других по себе, Клод, иначе тебя ждут удары.

— И тем не менее я считаю, тебе не следует возвращаться в Прайдхерст.

Она посмотрела на меня. Взгляд ее широко открытых глаз показался мне тусклым и погасшим.

— Разумеется, я вернусь. И тебе следует тоже как можно скорее туда приехать.

— Я приеду завтра после полудня. Раньше никак не могу.

— Обещай, что ты не задержишься.

— Обещаю. Но я хотел бы, чтобы ты поехала завтра вместе со мной.

— Я не могу. Я боюсь надолго оставлять Чармиан одну. Что делать, Клод?

— Не знаю. Хотя бы поскорее все кончилось.

— Да. — Она продела свою руку сквозь мою и умолкла.

— А теперь поговорим немного о моих делах, — через какое-то время сказал я. — Я хотел бы рассказать тебе о Колларде и о моей поездке.

Она покачала головой.

— Не сегодня. Сейчас ни о чем другом не могу думать.

— Тогда позволь дать тебе один совет.

— Какой?

— Не придавай такого значения своим поступкам, Элен. Не казни и не терзай себя. И пожалуйста, не веди больше таких игр с Эваном. Разве ты не понимаешь, что для него это только игра? Это отвлекает его от скверных мыслей. Только благодаря подобным полуистерическим фокусам он способен на время забыть свои страхи. Ведь он проделывал это и с Чармиан, терзал ее своим ужасом перед тюрьмой. Он в какой-то степени искренен. Возможно, он и сам поверил, что способен прыгнуть с балкона. Но в глубине души он вполне хладнокровно оценивает подобные мелодраматические ситуации, и ему все равно, кому за это придется расплачиваться. Ему самому терять нечего.

Но Элен уже не слушала меня. Она то и дело нервно поглядывала на стенные часы, сверяла их со своими, рылась в сумочке, ища помаду и пудреницу, смотрелась в зеркальце.

— Я должна успеть на поезд пять пятнадцать. Здесь не трудно поймать такси?

Она была недосягаема. С тяжелым чувством ждал я, пока она умывалась, поправляла прическу. Я проводил ее на вокзал и посадил в поезд. За минуту до того, как захлопнулась дверь вагона, Элен вдруг сказала:

— Я, может быть, все-таки решусь. — Больше она не проронила ни слова.

Глава пятая

— Нет, ничего страшного. Даже лучше, что ты не приедешь. — Голос Элен звучал глухо, словно сквозь вату. — Я сама собиралась позвонить тебе и сказать, чтобы ты отложил свой приезд до конца недели.

Я позвонил в Прайдхерст часов в одиннадцать, чтобы сообщить о внезапной болезни Крендалла и о том, что я смогу приехать, вероятно, не раньше следующего дня.

— Он достаточно поиграл в страхи, мне кажется, — пояснила Элен, — знаешь, как дети во время войны играли в воздушную тревогу. Сегодня утром спустился к нам необычно тихий, извинился передо мною и Чармиан. Мне кажется, он был искренен, и теперь ему гораздо лучше. Он словно сбросил с себя какую-то тяжесть. Теперь он будет держаться. Ты можешь отложить свой приезд до субботы. Я позвоню тебе, если что-либо изменится.

— Мне все это не очень нравится. Этот «тихий» Эван внушает мне тревогу.

— Возможно, ты и прав. Но кризис прошел, и, может быть, лучше пока не трогать его. Как ты считаешь?

— Надо подумать. Мне необходимо найти кого-нибудь, чтобы оставить с больным Крендаллом, и к тому же я должен дождаться клиента из Канады. Возможно, у него есть интересные предложения, жаль было бы упустить случай. Но если я нужен, бог с ним, с Крендаллом и всем остальным тоже, — я немедленно приеду.

— Нет, здесь все благополучно пока, — уверяла Элен. — К тому же Эван не будет пить эти дни — он должен встретиться с адвокатом в Лондоне.

Мы поговорили еще с минуту о наших делах, как вдруг Элен сказала: — Он вернулся, — и повесила трубку.

Крендалл жил в многоквартирном доме, где, кроме глухого швейцара и приходящей уборщицы, другой прислуги не было.

— Думаю, в Сахаре и то не так одиноко, — жаловался Крендалл. — Это начинаешь понимать, только когда тебя свалит болезнь, но, слава богу, я болею не так часто.

Он пришел в галерею в половине десятого утра совсем больной, жалуясь на озноб и головную боль. Когда я спросил, зачем он явился, Крендалл ответил, что боится упустить Макивера:

— Если он придет и не застанет меня, он пойдет куда-нибудь еще. Нельзя рисковать.

Он просидел, съежившись, за своим столом до десяти часов, а потом вдруг встал, отошел к стене, привалился к ней и вдруг медленно сполз на пол — потерял сознание. Оставив галерею на попечение секретарши, я отвез его домой и вызвал врача. Но мысли Крендалла, несмотря на высокую температуру, были по-прежнему заняты делами.