Балатонский гамбит - Михель Гавен

— Спасибо, Жан, — приглушенно произнесла в трубку.

Он поднялся. Надел брюки, рубашку, не застегивая ее. Встал в проеме двери, прислонившись к косяку. Маренн сидела за столом, рассматривая снимки и графики, что-то отмечала карандашом. В узких американских джинсах, длинной широкой клетчатой рубашке, с небрежно закрученными в узел волосами. В пепельнице рядом дымилась темно-коричневая сигарета с золотым фильтром. Почувствовав, что он смотрит на нее, обернулась.

— С добрым утром!

— С добрым утром! — он подошел, обнял ее за плечи, взглянул на стол. — Ты говорила, мы проснемся вместе и будем смотреть на море. Я проснулся, а тебя нет. Ты опять смотришь какие-то рентгены и кардиограммы. Ты говорила, мы будем вдвоем, больше никого. А тут опять целая очередь больных.

— Что делать, — она откинула голову, прислонившись к нему. — Люди болеют, Йохан, борются за жизнь, я не могу отказать им в помощи. Болезням все равно, что происходит в моей жизни. Но ты вставал раньше, — она улыбнулась, повернув голову, поцеловала его торс. — Эти белые розы, совершенно свежие, которые лежали на моей груди. Я проснулась с их запахом. Так много. Я никогда не узнаю, откуда они берутся.

— Никогда.

— Я проснулась на белых лепестках. Я даже не могла мечтать, что придет такое время, когда меня снова будут осыпать белыми розами. Спасибо.

Он наклонился, поцеловал ее в губы, она ответила на его поцелуй. Потом, протянув руку, взял со стола фотографию в рамке. Прочел надпись.

— «Билл Смит. Буду помнить вечно, мэм». Что за Билл Смит? — он взглянул на нее с иронией. — Очередной английский лейтенант? Судя по обмундированию, военно-морская авиация США. Какой-то негр или индус, не пойму, — придерживая ее за плечи, он поднес фотографию, чтобы она тоже могла видеть. — У фрау появились фото американских военных. Это теперь твой типаж? Голубоглазые арийцы больше не в моде? Рейхсфюрер бы не одобрил такое лицо.

— Он помесь с индейцем.

— Ацтеки, инки, майя — это очень романтично, в твоем стиле.

— Красивый крепкий парень, глаза как шоколад, кожа цвета оливкового масла. Капитан американских ВВС.

— Мне даже страшно.

— У него было обожжено больше пятидесяти процентов тела, почти полная потеря зрения, памяти. Он был практически безнадежен, — она вздохнула. — Но я его вылечила. Он снова вернулся в строй.

— Ты ездишь во Вьетнам? Я вижу, ты в американской военной форме, — он присмотрелся. — Бригадный генерал?! Ты догнала меня по званию, — взяв сигарету из пепельницы, затянулся, потом отдал ей.

— Как и в рейхе, исключительно по медицинской части. Во Вьетнаме я бываю нечасто, — она с нежностью поцеловала его руку. — В основном на базе на Окинаве. Там находится госпиталь, куда привозят раненых. Я беру с собой Натали. Она смотрит, как и что я делаю, учится. Она очень способная. Джилл никогда бы не смогла стать хирургом. Наталья сможет, именно военным хирургом, как я.

— Я говорил, она на тебя похожа.

— Мне позвонил Эйзенхауэр. Сказал, что его морпехи здорово поджарились в Индокитае. Их надо перевернуть на другую сторону, чтобы они окончательно не подгорели. Это такой американский юмор. Вы — самый лучший военный хирург, у вас самый большой опыт, лучшая репутация. Соединенные Штаты могут на вас рассчитывать? Я сказала, да, все поняла, сэр. Собираю самолет и вылетаю. Он мне — о'кей, как это у них принято. Мы вас оформим бригадным генералом. Устроит? Я говорю — не нужно, мне и так хорошо. Но он все равно оформил.

— Теперь мне придется ждать тебя с войны? — он с нежностью провел рукой по ее волосам. — Никогда бы не подумал в сорок пятом.

— Почему с войны? Просто из госпиталя. А еще с Ближнего Востока и из Алжира. А еще из Африки, где постоянно дерутся папуасы.

— Я в курсе, папуасы — это твоя любовь, очень боевой народец. Просто какие-то скрытые арийцы. Но хорошо, что за них много платят.

— Это наша с Клемми тема. Мне звонит леди Клемми и говорит: Мари, мы должны продолжить дело герцогини Сэтерлэндской и выполнить свой долг. Вы со мной, Мари? Люди страдают, мы должны им помочь. И я отвечаю ей: конечно, Клемми, я всегда готова. Англия может на меня рассчитывать, как и Соединенные Штаты. Она начнет собирать благотворительные пожертвования, а я буду лечить этих папуасов, тогда как Уинстон все поддержит своим грандиозным авторитетом и напишет пару-тройку статей о политической ситуации в этой стране папуасов. Весь мир озаботится их проблемами, и все мы будем выглядеть очень убедительно в глазах мировой общественности, претендуя на очередную, например, Нобелевскую премию мира.

— И они, конечно, все влюблены в тебя…

— Кто, папуасы? Еще не хватает, чтобы ты ревновал к ним, — она ущипнула его за палец.

— Я надеюсь, Мари, — он посмотрел на нее с иронией, — ты не дашь мне поводов, хоть они и герои все подряд, как эти морпехи и летчики, — он кивнул на фотографии. — Целый госпиталь морпехов.

— У них есть девушки. На базах их хватает. Специально для того, чтобы морпехам было чем заняться в этом плане.

— Знаем мы этих девушек, — Йохан усмехнулся. — У нас они тоже были, только назывались по-другому — помощницы СС.

— Ох, штандартенфюрер. Откуда такие воспоминания?

— Не скажу. Сам не помню толком. Зачем? А как же страсть, о которой когда-то говорил доктор Виланд, наш милый доктор Виланд, как же любовь, та, настоящая, — он посмотрел ей прямо в глаза. — Твои морпехи тоже о ней думают. Смотрят на тебя и думают обо всем этом, с ума можно сойти от ревности. Все так на тебя смотрели, а потом шли в бой. И эти смотрят. Не думаю, что в военно-полевой половой сфере с тех пор, как мы воевали, что-то сильно изменилось. Я вижу, ты и оделась по моде этих морпехов, чтобы им нравиться, — он провел рукой по ее рубашке, остановившись на груди. — Ты можешь позволить себе такую одежду, как когда-то могла позволить носить мундир СС.

— Это я скорее тянусь за Клаусом. Он носит, и мы с Джилл не отстаем. Моя давняя подруга Шанель сказала, что сделала мне джинсы и вышила собственноручно. Будете носить? Я говорю: Коко, сколько мне лет? Она говорит — это неважно, у французской женщины возраста нет, так говорил еще тот английский лейтенант, которого мы обе с ней любили, а он любил нас, по очереди. Генри до сих пор для нее — икона. Только скажи, что он был не прав в чем-то, она этого не позволит. Кроме того, говорит она, сестра Сэтерлэнд, если узнают, сколько вам лет, то узнают, сколько мне, а это недопустимо. Так что будете носить — и точка. Вот и ношу, чтобы никто не узнал, сколько лет, не мне, а самой Коко. А недавно она прислала мне платье, такое же, как черный тюльпан, но совершенно прозрачное и с разрезами от талии, так что его можно носить без нижнего белья. Я ей сказала, что у меня нет мужа, чтобы ему показывать. Она поморщилась, и сказала, что муж для этого не нужен, нужны любовники, а у тебя их целый полк.