Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки - Яшар Кемаль

Очнулся я, услышав голос Ибрагима:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — машинально отозвался я.

— Выставка открылась два дня тому назад, — начал он.

— Не надо про это, — перебил я его. — Лучше расскажите, как пристрастились к рисованию. Начните с детства.

— Все спрашивают только об этом.

— И все же расскажите.

— Моя мать вышивала узоры на пяльцах. Мне это очень нравилось. По вечерам я садился напротив нее, следил за каждым ее движением. Забросил игры. Потом стал умолять мать, чтобы она дала мне попробовать. Мать боялась, что я все испорчу, но в конце концов все-таки разрешила. У меня получилось так хорошо, что мать просто поразилась. Семи лет отец послал меня в школу. Однажды учитель дал нам задание нарисовать пасущегося ишака. Никто в классе не сумел этого сделать. Увидев мой рисунок, учитель похвалил меня: «Молодец» — и показал его всем. С тех пор я только и делал, что рисовал. Окончив трехлетку, я, как и все, пошел работать в поле. Но все время не выпускал из рук тетрадки: что ни увижу — птицу, волка, облако, дерево, лошадь, ишака, пахаря, моющуюся женщину, — сразу же начинаю рисовать. Девятнадцати лет попал в тюрьму. Было мне очень одиноко и тяжко. И там я продолжал рисовать. Прочитал книгу о рисовании. Стал работать масляными красками. Потом начал прирабатывать, рисуя портреты заключенных. Десять лет просидел — и все время занимался рисованием. Недавно прошел воинскую службу. Это моя первая выставка. Меня очень радует проявленный к ней интерес. За один день продано более полутора десятка картин.

— Какие у вас замыслы?

— После этой выставки начну работать над большими полотнами. Прежде я изображал по преимуществу деревенскую жизнь. Теперь мне хочется писать города, людские толпы на улицах, базары. Разумеется, я буду продолжать работу и над деревенской тематикой.

— Балабан! Что говорят о ваших картинах и рисунках крестьяне? Грех, мол, это и все такое?..

— Правду сказать, и мать, и все наши односельчане сначала ворчали. Потом попривыкли. Теперь, окончив картину, я вешаю ее в нашей деревенской кофейне. Выслушиваю все мнения. Выставка, которую вы сейчас видели, прошла сперва в нашей деревне. Заметили вышивку с изображением невестки? Ее делали я, мать и наша невестка. Раньше мать и близко не подходила к моим картинам, но она оказала мне большую помощь в работе над «Невесткой». Если б не она, я трудился бы долгие годы. Теперь всем нравятся мои работы.

— Спасибо. До свидания.

— Всего доброго.

Да будут неутомимы твои руки, Ибрагим Балабан из деревни Сеч, что близ Бурсы!

Из книги

«АЛЛАХОВЫ ВОИНЫ»

(1978)

Воинов Аллаха узнают по их глазам

Как-то в Менекше я уселся на покрытом галькой берегу моря. День был солнечный. Море непрерывно меняло свой цвет: от лилового к бутылочно-зеленому, от зеленого к синему. Пароходы, моторки и лодки как будто висели в воздухе.

Услышав за спиной легкие шаги, я обернулся. Ко мне подошел мальчик с подносом.

— Уста посылает вам кофе, — сказал он.

— Спасибо, дружок, — ответил я. — Спасибо.

Отойдя к большому камню, что стоял поблизости, мальчуган разочарованно протянул:

— Неужели вы меня не узнали? Я Кайя. Мы с вами несколько раз встречались. По ночам.

— Темно было. Лица твоего я не запомнил, а вот голос узнаю.

— Я всего один раз-то и говорил. Как же вы могли узнать мой голос?

— Твой голос мне знаком, — только и повторил я.

Внезапно он начал рассказывать о себе:

— Родился я в одном фракийском касаба. Зовут меня, я уже сказал, Кайя.

К нам подошел сам уста. Уселся рядом.

— Как ты попал к уста? — перебил я Кайю.

— Лучше не спрашивай, — вмешался в разговор уста. — Положение у него было просто аховое. Вот и прибился ко мне.

Уста — мой старый товарищ, хозяин «Семейного казино» в Менекше. Ему уже за семьдесят, он на пенсии. Недавно умерла его жена. И год тому назад — сын. Другой сын жив, летом дает напрокат лодки, зимой же его тут не бывает. Уста управляется в одиночку.

— Как же ты все-таки попал к уста, Кайя?

— Мы пришли сюда с боксером-аби.

— Кто он, этот боксер-аби? Как его зовут?

— Имени я не знаю. Знаю только, что он боксер. Провел много боев в Стамбуле. Говорит, что стал бы чемпионом города, но в последнем бою поскользнулся, упал, а ему засчитали поражение. Если б не эта неудача, он был бы чемпионом всей Турции, а потом и всего мира.

— Издеваешься над ним? — вмешался уста.

— Валлахи, нет.

— Этот щенок, — сказал уста, — над всеми издевается. Да так, что сразу и не поймешь. А когда поймешь, как будто нож в сердце вонзается. Боксер, должно быть, и убежал от его языка.

— Да нет же, он просто ушел. Скучал, тосковал все время. Так и буду тосковать, говорит, пока не стану чемпионом мира. Или умру.

— Как ты с ним познакомился?

— Я ходил на матч. Когда схватка кончилась, все стали расходиться. Я был очень голоден. Как раз перед этим убежал из приюта, который находится около Шехзаде. Идти мне было некуда. Своих товарищей из Сиркеджи я не нашел. В тот день они ждали облавы, вот и разбежались кто куда. Можно было что-нибудь украсть, да только не хотелось. Опостылело мне воровство. А может быть, я боялся, что меня поймают. Я стоял около стадиона под деревом и ждал…

— Чего ты ждал? Кого ждал?

— Сам не знаю. Чего-то. Кого-то. Так у нас принято. Стоим и ждем. Если увидишь ребят, которые стоят и ждут, знай — это нашенские.

— Кто же вы такие?

— Как вам сказать… Блатные.

— И ты тоже блатной?

— Да.

Он явно потешался надо мной.

— Этот щенок и над тобой издевается, — заметил уста.

Кайя встрепенулся, похоже, даже обиделся.

— Нет, над ним я не буду подшучивать. Он сам хороший «хитрец». — (Слово «хитрец» Кайя употреблял в каком-то своем особом смысле.) — Лучше нас знает все это.

— Может, и так, — согласился я. — Чего же ты ждал, объясни.

— Я хотел бы рассказать вам всю свою жизнь, — неожиданно произнес Кайя.

— Почему?

Парень посмотрел на уста.

— Он расспросил меня о тебе, — сказал тот, — а когда узнал, кто ты такой, сварил кофе и понес его тебе.

— Ну что ж, расскажи, Кайя.

— Где точно, в каком городе или деревне я родился — не знаю. И когда родился — тоже не знаю. Ни года, ни месяца, ни дня. Есть у меня две сестры и один брат, все старше меня.

— Начни с того, как ты познакомился с боксером, потом — все остальное.

— Это целый роман в тридцати шести частях, — улыбнулся уста.

— Да, в тридцати шести частях, аби, — подтвердил мальчик. — Жизнь у нас, прямо сказать, хоть и тяжелая, но интересная.

— Ты учился где-нибудь?

— Да. В сиротском приюте в Болу.

— Ну так что, расскажешь ты мне о боксере?

Он почему-то снова заволновался.

— Конечно. Сперва о боксере, потом — обо всем остальном.

Лет ему было на вид одиннадцать-двенадцать, но говорил он совсем как взрослый. Впрочем, это свойственно многим детям. Они рассуждают по-взрослому, пожалуй только с большей человечностью. Да и выглядел Кайя как-то странно — то ли ребенок, то ли старик. Лицо крохотное, поблекшее, с острыми чертами. Что-то в нем ощущалось печальное, болезненное. Лишь по временам оно вспыхивало оживлением, но тут же гасло.

— Я стоял и ждал под деревом, и вдруг ко мне подошел боксер-аби. «Сколько дней ты не ел?» — спросил он. «Не так уж много», — ответил я ему.

— Как он узнал, кто ты такой? Как узнал, что ты голоден?

— Странное дело, — проговорил Кайя каким-то извиняющимся тоном. — Мы все сразу узнаем друг дружку. То ли запах какой-то особый, то ли голос, то ли еще что. Мы ведь Аллаховы воины, аби, и не похожи на других людей.

Уверен, что это выражение — «Аллаховы воины» — он придумал тут же, на месте. Ему самому оно очень понравилось. Он то и дело уснащал им свою речь.

— Аллаховы воины и по виду не похожи на других. Глаза у них не такие, как у всех… «Пошли», — сказал мне боксер-аби и повел меня в Долмабахче. Зашли мы с ним в одну забегаловку. «Ешь сколько влезет, — сказал боксер. — Денег у меня навалом». Ну и нажрался же я! Живот стал тугой как барабан. Вышли мы из этой забегаловки и присели на сквере. Боксер начал рассказывать о себе. Какой он великий и непобедимый. Долго рассказывал. Кино, да и только, аби… От моего уста, аби, я никуда не уйду. Такого хорошего человека, как он, я еще не видел. Все равно что родной отец. И боксер хороший человек, но с моим уста ему все же не сравниться… Мы поужинали и снова вернулись на сквер. Боксер все рассказывал о себе. Жаловался, что с ним поступают несправедливо. Зажимают, не дают ходу. Судьи против него. И еще он говорил, что все равно побьет всех своих противников. Он покажет этой федерации бокса, каков он на деле. Все только глаза выпучат…