Культура Возрождения в Италии - Якоб Буркхардт

ораторы, как Бернардинода Сиена[930], очень прилежно и буквально вникают в дела повседневного человеческого общения и его нравственную сторону. Немногие сегодняшние теологи могли бы попытаться произнести утреннюю проповедь хотя бы о «договорах, возмещениях, государственных откупах (monte) и выдаче замуж дочерей» — подобную той, что была однажды произнесена Бернардино во Флорентийском соборе. Непредусмотрительные проповедники легко совершают при этом ошибку, начиная с такой горячностью обрушиваться на отдельные категории людей, ремесла и должности, что возмущенные души слушателей тут же начинают искать возможности дать себе разрядку в практических действиях против них[931]. Одна из проповедей Бернардино да Сиена, произнесенная им однажды (в 1424 г.) в Риме, имела помимо сжигания на Капитолии украшений и колдовских средств еще и другое следствие. «После этого, — говорится здесь[932], — была также сожжена ведьма Финичелла, потому что с помощью дьявольских средств она умертвила многих детей и околдовала многих людей, и весь Рим сошелся туда, чтобы на это посмотреть».

Однако основная цель проповеди, как было замечено выше, состояла в умиротворении раздора и в отказе от мести. Цель эта достигалась, как правило, лишь к концу цикла проповедей, когда поток всеобщей готовности к покаянию постепенно увлекал за собой весь город, когда сам воздух сотрясался[933] от крика всего народа: «Misericordia!» Тогда приходил черед радостных мирных договоров и объятий — даже в том случае, если противоборствующие партии разделяла череда взаимных убийств. Ради такого святого случая уже изгнанным из города позволялось специально для этого сюда возвратиться. Кажется, такие «paci»{498} в основном соблюдались даже тогда, когда проходило возвышенное настроение умов, и в этом случае память о монахе благословлялась на протяжении многих поколений. Однако случались и зверские, чудовищные кризисы, как, например, между семействами делла Валле и Кроче в Риме (1482 г.), когда сам великий Роберто да Лечче напрасно возвышал свой голос[934]. Незадолго до Страстной недели он еще обратился с проповедью на площади перед Минервой{499} к бесчисленной собравшейся там толпе; однако в ночь перед Великим четвергом{500} произошел ужасный уличный бой перед дворцом делла Валле возле гетто. Наутро папа Сикст отдал приказание снести этот дом до основания, после чего отслужил обыкновенные для этого дня службы. В Страстную пятницу Роберто, с распятием в руках, снова выступал с проповедью; однако он, как и его слушатели, мог только рыдать.

Склонные к насилию, находившиеся в разладе с самими собой натуры зачастую под впечатлением проповедника покаяния принимали решение уйти в монастырь. Среди них было много разбойников и преступников всех разновидностей, а также много безработных солдат[935]. Здесь играло роль восхищение, заставлявшее людей попытаться в меру сил приблизиться к святому монаху хотя бы в смысле внешней жизненной позиции.

Наконец, завершающая проповедь является отчетливо произносимым благословением, смысл которого заключается в словах: La pace sia con voi{501}! Большие толпы сопровождают проповедника в соседний город и слушают там весь цикл его проповедей еще раз.

При той колоссальной силе воздействия, которой обладали эти люди, клиру и правительствам желательно было не иметь в их лице хотя бы противников. Одним из средств для достижения этого было придерживаться того, чтобы в таком качестве выступали лишь монахи[936] или духовные лица, имевшие хотя бы посвящение низшего разряда, так чтобы орден или соответствующая корпорация до некоторой степени несла за них ответственность. Однако провести здесь вполне определенную границу было невозможно, поскольку на церковь, а значит, и на пульт проповедника долгое время предъявлялись притязания во всевозможных общественных целях: для чтения судебных постановлений, оглашения решений властей, лекций и пр., и даже в случае собственно проповедей слово иной раз предоставлялось гуманистам и мирянам (с. 150 слл.). Однако и без того уже существовала некая промежуточная категория людей[937], которые не были ни монахами, ни лицами духовного звания, но тем не менее отказались от мира: то были весьма многочисленные в Италии отшельники, и такие люди зачастую являлись в города, не получив никакого задания, и привлекали к себе толпы людей. Подобный случай произошел в Милане после второго французского завоевания (в 1516 г.), разумеется, во время большой общественной сумятицы: один тосканский отшельник, быть может из партии Савонаролы, долгие месяцы занимал пульт проповедника в соборе, самым жестоким образом обрушивался на церковную иерархию, поставил в соборе новый подсвечник и алтарь, творил чудеса и оставил это место лишь после ожесточенной борьбы[938]. В эти решающие для судеб Италии десятилетия повсюду множатся пророчества, а их, если уж они начались, бывает никак невозможно удержать в рамках какого-то определенного сословия. Известно, например, с какой истинной непреклонностью пророков держались перед разграблением Рима отшельники (с. 84 сл.). За недостатком у них красноречия такие люди вполне могли направлять также и посланцев с символами, как, например, тот аскет из-под Сиены, который (в 1496 г.) [в 1429 г.] послал в перепуганный город «отшельничка», т. е. своего ученика, с черепом на палке, на которой висела еще и записка с угрожающим библейским изречением[939].

Однако и сами монахи также зачастую вовсе не щадили государей, власти, клир и свое собственное сословие. Правда, проповеди, содержащей непосредственный призыв к свержению тиранического дома, какой была проповедь фра Джакопо Буссоларо{502} в Павии в XIV в.[940], в последующие времена больше не наблюдается, однако здесь можно встретить мужественное порицание, направленное даже против папы в его собственной капелле (с, 404 прим. 129), и простодушные политические советы в присутствии государей, полагавших, что в них нисколько не нуждаются[941]. На площади перед замком в Милане в 1494 г. слепой проповедник из Инкоронаты (т. е. августинец) посмел крикнуть из-за пульта, обращаясь к Лодовико Моро: «Господин, не показывай дороги французам, иначе будешь раскаиваться!»[942]. Были прорицавшие монахи, дававшие, быть может, не столь уж политизированные, но такие ужасающие картины будущего, что их слушатели теряли голову. Целое общество таких монахов — двенадцать францисканцев-конвентуалов — проследовали вскоре после выборов Льва X (1513 г.) по различным местностям Италии, в соответствии с тем как они их между собой поделили. Тот, что проповедовал во Флоренции[943], фра Франческо да Монтепульчано{503}, вызвал всевозрастающий ужас у всего народа, поскольку его выражения, разумеется, скорее усиленные, чем ослабленные, достигали также и тех, кто в давке не мог пробиться к нему поближе. После одной такой проповеди он внезапно умер от «боли в груди»; тогда весь народ сошелся для