Сексуальная жизнь наших предков - Бьянка Питцорно

найти в нём какие-то семейные черты. Встреча в аэропорту застала её врасплох: опасаясь реакции Джиневры, она тогда не стала привлекать к себе лишнего внимания. Теперь же, обменявшись традиционными приветствиями, она могла спокойно взглянуть на Мириам, хотя, кажется, не обнаружила никакого сходства с Ферреллами, – как, в прочем, не видела этого сходства и в её отце. Может, не стоило верить всему, что писала в дневнике бабушка?

Её, однако, удивило, как тепло дядя Тан поприветствовал Мириам и с какой нежностью та ему ответила – словно их связывало нечто, о чём Ада не подозревала.

– Значит, ты наконец вернулась, – сказал доктор, погладив Мириам по смуглой щеке. – Мужественное решение. Молодец!

Потом он пожал руку её мужу:

– Рад встретиться с Вами лично. Конечно, мы уже разговаривали по телефону, но иметь возможность взглянуть человеку в глаза – совсем другое дело.

Геррит отвечал вежливо, на очень правильном итальянском, но в его речи нет-нет да и проскакивали устаревшие слова или излишне вычурные обороты, как это часто бывает у тех, кто учит язык по книгам.

Ада почувствовала себя лишней. Насколько она знала, уехав учиться на север Италии, Мириам почти тридцать лет не появлялась в Доноре. Грация Аликандиа и ещё пара-тройка друзей ежегодно получали лаконичные рождественские открытки, в которых иногда проскальзывали скудные новости: что она продолжила учёбу за границей, защитила диплом, обосновалась в Голландии, в возрасте сорока двух лет вышла замуж...

Но то, что Мириам всё это время общалась с дядей Таном, что они постоянно перезванивались, оказалось для Ады совершенной неожиданностью и даже пробудило в ней некоторую ревность.

«Дома ему придётся многое мне объяснить», – подумала она, окончательно войдя в роль подозрительной жены. И тут же, не посоветовавшись с ней, дядя, по-прежнему державший Мириам за руку, предложил:

– Почему бы нам не поужинать вместе? У вас ведь нет других планов? Армеллина будет только рада накрыть еще на двоих.

С учетом того, что до «Виллы Гранде» было рукой подать (в Доноре вообще всё близко по сравнению с большими городами), они пошли пешком. Дядя шагал медленно, но когда Ада предложила взять его под руку, наотрез отказался. Едва переступив порог, голландец рассыпался в комплиментах стилю либерти.

– Это сюда ты приходила играть в детстве? – спросил он, нежно приобняв жену за плечи.

Ужин оказался скромным, как того требовало состояние здоровья старика, зато разговор пусть и не до конца, но всё же утолил Адино любопытство. Как оказалось, Мириам действительно прервала отношения с семьёй, за исключением сестры Сперанцы, но поддерживала связь с доктором Бертраном. Она часто писала ему, рассказывая о своей жизни, пару раз в год звонила, часто советовалась по разным вопросам и даже хотела пригласить свидетелем на свадьбу, если бы в таком возрасте столь далёкое путешествие не доставило ему больше неудобств, чем удовольствия.

Из разговора стало ясно, что в первые годы после отъезда дядя Тан также помогал Мириам деньгами, но и слышать не хотел о возмещении долга.

– Так почему же ты не рассказал об этом никому из нас? – удивлённо спросила Ада. Впрочем, Армеллина утверждала, что уж она-то всегда обо всём знала. Сама Мириам в ответ лишь отшутилась:

– Донна Ада никогда бы не согласилась, она всегда старалась держаться от меня подальше. Вот ведь самодовольная женщина! Даже и не знаю, Ада, как ты, да и Лауретта тоже, не сбежали из дома.

– Это только потому, что дядя их защищал, – проворчала Армеллина. – И Адита, став взрослой, всё-таки упорхнула.

Из разговоров Ада узнала другие подробности, уже известные дяде с Армеллиной: что Мириам закончила в Париже факультет декоративно-прикладного искусства и моды, что диплом защищала по творчеству Мариано Фортуни[70] (работами которого увлеклась, прочтя в La Recherche[71] статью Орианы[72] о его платьях), что переехала в Амстердам и работала в художественной галерее, а позже открыла ателье, где шила одежду для торжеств, аксессуары и театральные костюмы, эскизы к которым придумывала сама (и добилась в этом некоторого успеха). Но в Донору Мириам возвращаться отказывалась – даже когда с разницей всего в пару лет скончались родители. Сестра Сперанца ежегодно навещала её в Амстердаме – именно она в итоге стала свидетельницей на свадьбе, когда Мириам после долгих лет отношений с Герритом ван Ладингой всё-таки решила за него выйти. Муж, известный торговец антиквариатом и предметами искусства, руководил сетью магазинов, где коллекционировал и продавал мебель, гравюры, рукописи, ноты, украшения и картины – по возможности старинные, хотя порой встречались и работы малоизвестных современных художников.

– Геррит недавно прочёл книгу одной дамы, американского искусствоведа 1920-х, где говорилось о местных алтарях XV века, – объяснила Мириам, – и сразу же загорелся желанием посетить наши церкви и музеи. Он много путешествовал по другим областям Италии, но здесь ещё не бывал.

– Мириам сопротивлялась, ни за какие коврижки не желала возвращаться, – перебил её муж. – А мне так хотелось увидеть город, где она родилась, и поместье, где прошло её детство! Я мечтал об этом с тех пор, как мы познакомились! Тем более теперь, когда родители ушли в мир иной, почему бы не приехать?

«Лучше бы рассказали, почему она в пятнадцать лет уехала из дома и почему так враждебно относилась к собственной семье», – подумала Ада, когда разговор свернул на другую тему. Она вспомнила, что подростком сама бунтовала против бабушки, но до таких крайностей никогда не доходила, а потом, став взрослой, вернулась домой и все ей простила. Какими же