Пешка - Джоан Виндж

— Не знаю… Он сказал, что случайно проходил мимо.

— Он никогда ничего не делает случайно.

— Я знаю, — покорно согласилась Элнер. Она пожалела, что я не присутствовал при их разговоре и не мог сказать ей, зачем он приходил. — Увидев, что вас нет, он спросил о вас. — Мне стало интересно, не рассказал ли ему что-нибудь Дэрик. — Возможно, он приходил, просто чтобы позлорадствовать, — добавила она.

Горькая досада, охватившая вас внезапно, поразила и меня и Элнер. Ее большие, в морщинах, руки, дрогнув, опять сцепились в замок. Элнер и сама не знала когда, но она начала мне верить.

— Вы и вправду считаете, что он выиграет?

Элнер неопределенно пожала плечами.

— Те командиры, которым нужна дерегуляция или Страйгер, не собираются менять свою точку зрения. И найдется еще много других, которые без колебаний присоединятся к ним и провалят нас просто потому, что кроме собственных интересов их ничто не беспокоит. — Элнер сидела и смотрела на фальшивый облик мира в фальшивое окно. — У них нет доступных мне нервных окончаний; я не в силах дотянуться до них и заставить отреагировать, заставить почувствовать, что это важно…

— Так однажды сказала и Джули…

— Что?

— Что если б только она могла заставить людей сочувствовать то, что чувствует она, когда люди бьют друг друга… может быть, они не мучили бы друг друга так сильно. Члены Конгресса живы, и, значит, у них должны быть нервные окончания. Острие гвоздя едва видно, и кончик пальца не намного больше, но вы сможете заставить какого-нибудь сукиного сына подскочить, если он достаточно острый. Вы верите в это, иначе бы не сидели здесь.

Элнер кивнула и слабо улыбнулась:

— Но в наши дни трудно найти хороший острый (гвоздь. И это одна из причин, почему я не лезу из кожи вон, чтобы занять кресло в Совете: настоящее равноправие может существовать только между человеческими созданиями одного и того же уровня… Я устала от бесплодных попыток.

Мрачные картины будущего, которые я возвратил Элнер, поплыли у нее перед глазами, медленно затягивая мой образ, как тучи — луну… Борьба против смертельных последствий дерегуляции, жизнь, контролируемая Та Мингами, стерильная и пустая…

— Думаю, мы с вами больше не увидимся, — сказала Элнер так, словно только что потеряла последнего друга.

— Но я еще здесь, — возразил я, внезапно почувствовав себя не таким опустошенным: Элнер-то было еще хуже. — Я еще могу быть вашим помощником. Я остановился в клубе Аргентайн…

Элнер медленно покачала головой, отводя глаза:

— Харон… прислал мне другого помощника. У вас теперь другие обязанности. Вы работаете на Центавр.

Как будто мне нужно было напоминать…

— Нет, я…

— Кот, — мягко, но решительно сказала Элнер, желая меня остановить. — Я больше не являюсь вашей обязанностью. — Она увидела черные круги у меня под глазами, напряженное и изможденное лицо — лицо безысходности. — Пожалуйста… сделайте то, что вы должны сделать для Брэди, и уходите, пока Центавр не разрушил вашу жизнь. — Элнер накрыла ладонью мою руку. — (И пока вы не разрушили чью-нибудь еще.) — Она пыталась не думать так, не хотела думать, не могла справиться с собой… надеялась, что я не услышу.

Я уставился в пол и в затянувшемся молчании смотрел в мозг Элнер, на свой собственный образ — темный и туманный. Я был не в силах попрощаться с Элнер и уйти вот так.

— Леди, — сказал я, накрыл раневой ладонью ладонь Элнер, лежавшую на моей руке, и сжимал ее до тех пор, пока нам обоим не стало больно. Я отпустил Элнер, чувствуя ее удивление. — Вы еще не проиграли голосование, и Страйгер еще не выиграл должность в Совете. Вы знаете, что не сдадитесь, пока все это не кончится. Знаете, что не могу сдаться и я. Где-то должен быть рычаг, которым можно воздействовать на Страйгера. Чего бы это ни стоило… — Я положил ладонь на сердце. Я дал обет.

Элнер хоть и качнула головой, но на лицо ее потихоньку возвращался румянец, а в мысли — краски.

— Вы уже знаете, как это трудно… но, да — вы, конечно, правы. Еще не закончилось. — Она принужденно улыбнулась, и я понял, что ее упорство расставит все точки над i. — Есть старая поговорка: «Что должно быть сделано, то может быть сделано». Я придержу свое отчаяние на черный день; пока не уверюсь, что он — черный.

Улыбка ее становилась все теплее, пока не стала той улыбкой, какую помнил я.

(Чего бы это ни стоило), — подумал я, в последний раз посмотрев сквозь нее в ее мысли. Я вышел из внутреннего офиса не попрощавшись и молча пошел через внешний офис, даже не взглянув на незнакомца — ее нового помощника.

Пока я преодолевал пространства комплекса Конгресса, дымка тепла ее улыбки внутри меня рассеялась, и я почувствовал себя еще более потерянным. Я не клялся ей торжественно, что мы непременно справимся со Страйгером: кому нужны ложные утешения? Но мои слова чересчур ее обнадежили. Интересно, сколько пройдет времени, пока Элнер поймет это? Может, не поймет никогда. Но, даже если уже поняла, я все равно знал, что Элнер будет держаться. Она знает, что ей важно. Я не хотел, чтобы Страйгер потерял все: я не боролся за какую-то там высшую истину или справедливость благополучие вонючей Человеческой Расы. Но хотел срезать его, поскольку знал, что Страйгер выбивал дерьмо из бездомных и потерянных, о которых никто не станет беспокоиться. И еще потому, что, когда Страйгер смотрел мне в глаза, он хотел сделать то же самое и со мной.

Всем было наплевать. Элнер права. Если я скажу им, что сотворил Страйгер и кто он на самом деле, они мне ни за что не поверят. А если и поверят, если я и обращусь в «Независимые», введу это в Сеть, толку все равно не будет. Исход голосования не изменится. Мои извивающиеся щупальца вытянулись, чувствуя проходящих сквозь меня незнакомцев, исследуя, измеряя их мысли. Прохожие только выглядели, как человеческие индивидуумы, а по сути были лишь инструментами, которых командиры и иже с ними использовали для нажатия нужных кнопок. Я спрятал сжатые кулаки в карманы куртки и не замечал, что делаю, пока боль в руке не заставила меня выругаться.

Двое только что разминувшихся со мной прохожих выругались тоже и затрясли руками; потом испуганно и в замешательстве переглянулись. Я понял, что, забывшись, я спроецировал свою боль на них. Я двинулся дальше, поспешно собирая мозги в кучу, а прохожие, бормоча что-то, пошли в другую сторону.

Я стоял на платформе ближайшей транзитной остановки и смотрел на здание, из которого только что вышел. Взгляд скользил вверх по скошенному фасаду, который, пройдя сквозь следующий городской уровень, терялся в солнечном свете. Я размышлял о том, чего же будет стоить заставить подскочить всех самодовольных ублюдков в Конгрессе. Может быть, когда дело коснется их свободы или боли, то они семь раз подумают, прежде чем допустить такое…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});