Поколение одиночек - Владимир Бондаренко

Не для того мне тополь машет с бережка И цвет у неба дымно-голубой, Чтоб мог руководить функционеришка Моей непроходимою судьбой.

А Саша со своим веселым и неуёмным пером пошел дальше гулять по редакциям – «Столица», «Экслибрис НГ», «Российская газета». Кто еще вовремя и интересно сделает интервью с любыми звёздами, репортаж с любой точки действия. Его круг журналистских интересов огромен: от Александра Солженицына до Бориса Гребенщикова, от Аллы Пугачевой до Александра Проханова. Добрая сотня мировых и всероссийских звёзд. И потому, по контракту его приглашали к себе самые гламурные журналы. Кто так заинтригует читателя, придумает массу фантастических подробностей? Кто выудит сенсационные подробности?

Но, честно говоря, вынужденный уход из «Книжного обозрения» добавил грусти в его глаза и в его стихи. Он заслуженно считал эту газету своим детищем. Когда Саша работал в «Книжном обозрении» я какой-то период до создания газеты «День» работал дверь в дверь, в журнале «Слово», того же ведомства по печати, организовал там рубрику «Русское зарубежье». Впервые в России печатал, пожалуй, всех известных русских эмигрантов, от Владимира Максимова до Григория Климова. Иногда я предлагал Саше напечатать у них, к примеру, Зинаиду Шаховскую, иногда он предлагал мне беседу с известным актером или режиссером. Из незаметной торгово-бухгалтерской газеты «Книжное обозрение» усилиями Щуплова стало и общественной трибуной и высоко-художественным литературным изданием. (Кстати, и журнал «Слово» тех лет тоже стал влиятельным изданием). Конечно, изгнание чиновниками из собственного же детища стало для Щуплова жизненной трагедией. Я бы сравнил с этим изгнанием только уход Третьякова из «Независимой газеты».

Еще не война, но болеют войной.И жёваный воздух налит тишиной…Да что же случилось с тобою, страна?Кому отфутболена наша вина?..

Какая на листьях тяжелая пыль?И первые страхи ночами слепят?..Какой после сказки покажется быль?…но спят палачи. И котлы не кипят.

В его личном троецарствии (когда поперемежку царили то личная неустроенная шумливая судьба, то трон занимала живая оперативная журналистика, и, казалось многим, журналист Александр Щуплов станет заметной вехой в общественной жизни страны, то, в итоге, и в результате все-таки поэзия, царица цариц, занимала свое главенствующее положение), лишь смерть внесла окончательные коррективы, определив законное место поэзии Александра Щуплова среди первых в своем непутевом, но и неугомонном поколении. Щуплов и сам похож на своё поколение.

Еще одна общая черта у Щуплова с Оденом, семейную неустроенность, нередкую для подобных им людей, им как-то сглаживали любимые коты.

В обалденном Болдино моёмМы живем с Максимкою втроём.У него усы – во всей красе,А в глазах – презренье к колбасе.Мышки ему тоже не нужны,Как бы они не были нежны.Ведь какая нежность от мышей,Пошуршать – и сон прогнать взашей.Вот такое стережет зверьёКратовское Болдино моё…

Проучился в московском пединституте имени Ленина, давшем немало поэтов. В 1972 году закончил. А уже в 1976 году вышла первая книжка стихов в «Молодой гвардии» под заголовком «Первая лыжня». Лыжня оказалась удачной, книжку заметили, взяли на работу в то же самое издательство «Молодая гвардия», редактором в альманах «Поэзия». Его поддержали и Николай Старшинов, и Евгений Евтушенко, и Вадим Кожинов. Даже после скандальной истории с «Серебряной изнанкой» и неудачной женитьбой жизнь в литературе продолжалась. Да и не любил он никогда унывать. От скомороший ушел в историческую поэзию, благо закончил исторический факультет, историческая тема была в его поэзии одной из главнейших до самого конца жизни. Любил Аввакума и вообще тянулся к староверам, как знатокам всего былого на Руси, древних слов, древних знаний («И Аввакум сгорал в своём огне, / и Аввакум подбрасывал солому…»), не любил Петра и всё его нерусское скабрезничанье («Что такое Пётр? Ломатель косточек, сам себя сгубивший сгоряча?.. Кто он? Дьявол, выпрыснувший усики?/ Пытошник, презревший небеса?..») В этой его нелюбви к Петру сидит и что-то старинно-московское. Александр Щуплов явно не питерский поэт. У него и имперский размах не питерский, а скорее, монгольский, золотоордынский, даром, что четвертинка крови была монгольская… И старину любил стародавнюю, старомосковскую, никак не европейско-питерскую. В его последней, предсмертной, необычной, странной поэме, с каким-то внутренним ритмом, но без привычных размеров и рифм «Девять набросков сценариев», написанной уже тяжело больным человеком, опубликованной уже после смерти в журнале «Арион», и герой такой же необычный, какой-то стародавний.

Он любил мой родной город Петрозаводск, любил бродить по его старинным кладбищам, подобно Константину Паустовскому с «Судьбой Шарля Лонсевиля», находя среди могильных порушенных плит своих героев, того же когда-то реально жившего мещанина Солнышкова. История о Солнышкове, совмещенная с историями других схожих героев, скорее напоминает лубочные истории и народные баллады староверов. Так бы и выписывал любовно слово за словом его народные сценарии из жизни. По сути, чем начинал в поэзии под присмотром Николая Старшинова с его прибаутками и солеными частушками, тем и закончил. Круг жизни завершился. Лишь на новом, самом высоком уровне, не имитируя «Милорда глупого» или сочинения Болотова, а творя собственный фольклор. Он был осознанно дурашливый поэт, оставляя умные слова для других, спасая своей дурашливостью подмороженную нынешней мертвечиной поэзию. Этакий консерватор XXI века, знающий все современные моды и стили, даже сам формирующий их в журналистике, но сам скидывающий современные одежды в поэзии ради давно забытого, но тёплого заячьего пугачёвского тулупчика. Прямо как Велимир Хлебников: «В пугачевском тулупчике я иду по Москве».

Дурашливость в поэзии – начало,Хотя и ум, конечно, не конец!Но с умными поэзия теряла.А с дураками обрела венец.

Имея связи во всех газетах и журналах, зная законы и желтого и чёрного пиара, он не хотел этим пользоваться для пропаганды своих стихов. Он щедро писал о других, но не требовал себе сиюминутной славы. Он чересчур ценил свое слово, ценил свою поэзию, чтобы всовывать её насильно нынешним рекламодателям. Пошло.

Хоть и назвал Александр Щуплов свою главную книгу «Стихи для тех, кто не любит читать стихи», как всегда смысл-то у него перевернут. Эти стихи для тех, кто не может жить без стихов. Он всегда любил играть со смыслом, со словами, с сюжетами, с прозвищами, любил играть словами. Но не как жонглер, а как сотрясатель нежных слов, переворачиватель жизни, перелопачиватель ветра. Жил легко и безрассудно, на жизнь смотрел нежно и грустно, и даже свои бесстыдные стихи умудрялся делать невинными, ибо уж очень щедро он дарил себя всему миру.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});