Королева Бедлама - Роберт Маккаммон

— Еще и шести не было, — подсказал мужчина. Мэтью подумал, что он, наверное, муж Лизбет, и «Семью звездами» они владеют совместно.

— Мы с Томом слыхали, что миссис Свенскотт болеет. — И снова карие глаза пристально посмотрели на Мэтью. — В своем доме. А потом она просто исчезла. Вы знаете, где она?

— Знаю, — ответил Мэтью одновременно и с облегчением, и настороженно.

— Так зачем вам для опознания нужен портрет? — спросил Том. — Ну, раз вы знаете, где она?

— Вина, пожалуйста! — крикнул кто-то из посетителей в строну бара. И это было очень удачно для Мэтью, потому что бармену пришлось вернуться к работе, и от вопроса удалось уйти.

Однако недалеко.

— Так где миссис Свенскотт? — спросила Лизбет.

— Она действительно больна, — ответил Мэтью. — К сожалению, ее возможности общения очень сильно снизились.

— Я бы и не сомневалась. Учитывая, что ей пришлось вынести.

— Вы имеете в виду смерть ее сыновей?

— О нет, — ответила женщина, и губы ее сжались. — Это, конечно, было очень плохо. Но я о той трагедии.

— О трагедии? — переспросил Мэтью. — А что это была за трагедия?..

Вернувшийся Том услышал последнюю фразу.

— Несчастный случай или преступная небрежность, на ваше усмотрение. Ни то ни другое доказать не удалось, но мистера Свенскотта признали ответственным, и суды отобрали почти все. Конечно, его предприятие было застраховано, но репутация погибла. И это стыд и позор, потому что оба они — люди хорошие и достойные. Он всегда был со мной любезен, хотя с его женой я не была знакома. Но когда пять человек погибли, и еще двадцать с лишним были на грани смерти, кого-то нужно было назначить ответственным.

— Пять человек погибли? Как?

— Плохое вино, — сказал Том. — Чем-то загрязненное. Никто так и не узнал, как и чем. Случилось это в «Белом лосе», на Арк-стрит, сразу за Четвертой улицей. Теперь, конечно, там уже никакой таверны — на таком месте никто снимать помещение под таверну не станет. Когда это было? — повернулся он к Лизбет.

— В девяносто седьмом, — ответила его жена. — В середине лета.

Эту дату Мэтью отметил. Джоплин Поллард говорил, что Деверик купил оптовую фирму в Филадельфии в девяносто восьмом, но купил ее у человека по имени Айвз, который остался здесь управляющим. «Древняя история — для деловых людей».

Один вопрос он должен был задать, хотя ответ знал заранее.

— А каковы были ваши отношения с мистером Свенскоттом?

— Он был здешний оптовик, — был ответ, которого Мэтью ждал, но который все же заставил его поежиться от мысли, в какой глубокий и темный колодец он заглядывает. — Снабжал все здешние таверны. Вино, мясо, эль… все вообще.

Вот тут вспомнились слова, которые сказал в холодной комнате Мак-Кеггерса Роберт Деверик: «У моего отца было одно кредо. Он говорил… что коммерция — это война. И он в это горячо верил».

Плюс еще фраза, которую Роберт Деверик сказал насчет кредо своего отца у себя в доме: «Коммерсант, — говорил он, — должен быть воином, и если кто-то тебе бросает вызов, то ответом может быть только его уничтожение…»

— Ответом может быть только его уничтожение, — произнес он мысль вслух.

— Простите? — переспросил Том.

— Нет, ничего. — Мэтью заморгал и вернулся в настоящее. — Я знаю, что сейчас горячее время, вы не против, если я приду позже задать несколько вопросов? О Свенскоттах и этой трагедии?

— Ну, я здесь точно не специалист. — Том наполнял кувшин из бочонка за стойкой. — Но я вам скажу, кто наверняка знает все досконально. Гордон Шалтон все еще держит ферму к северу по дороге.

— Именно, — поддержала его Лизбет. — Мы у него как раз покупали на той неделе фасоль и кукурузу.

— Две мили отсюда по тракту, — продолжал Том, ставя кувшин на прилавок, откуда служанка тут же понесла его к столу. — Гордон может вам рассказать все с начала и до конца. Он у Свенскоттов долго был кучером и конюхом. С ними из Лондона приехал.

Лизбет взяла портрет и снова принялась его рассматривать:

— Он будет рад узнать, что она хотя бы жива. Он так убивался после смерти мистера Свенскотта.

— А как произошло это печальное событие?

— Никто точно не знает. Был это несчастный случай или же…

— Самоубийство, — договорил за нее Том. — Дело было в сумерках. Мистер Свенскотт шел по улице, обремененный тяжкими мыслями о судах, грозящих ему разорением и тюрьмой за преступную небрежность. Никто не знает, шагнул он навстречу карете случайно или же намеренно. Ходили предположения, что он застраховал свою жизнь в одной лондонской компании. Миссис Свенскотт уже была больна, когда это случилось. Она всегда была нелюдимой, но после этого… никто ее больше не видел.

— Трагедия. — Лизбет покачала головой. — Трагедия и позор.

Она отдала Мэтью портрет Королевы Бедлама.

— Спасибо, — сказал он. — За потраченное время и за ваши ответы. — Ему бы радость ощутить, подумал он: найдено имя, которое он искал с таким жаром. Отчего же на душе так уныло? — Две мили к северу, вы сказали?

— Да. — Том заметил страдание на лице у Мэтью и спросил:

— В чем дело?

— Должен признать, что мне почти страшно идти к мистеру Шалтону. Вряд ли вы это поймете, но я боюсь, что, когда мистер Шалтон расскажет мне все и во всех подробностях, я уже не смогу отличить убийцу от палача. — Мэтью вложил рисунок в саквояж и улыбнулся озадаченной паре. — Всего вам доброго.

Часть четвертая

МЕТОДЫ УБИЙСТВА

Глава сорок первая

— Мэтью! — На лице Джона Файва сияла такая широкая и счастливая улыбка, какой Мэтью никогда у него не видел. — Привет! Слушай, ты прямо как павлин вырядился!

Но улыбка Джона тут же слегка погасла: Мэтью знал, что недостаток сна на пакетботе оставил у него черные круги под глазами, и лицо несколько побледнело.

— Привет. — Он только что сошел с пакетбота и был по-прежнему в темно-синем сюртуке, жилете и треуголке и с тем же саквояжем в руке. Из порта он направился прямо в кузницу мастера Росса. В пышущем жаре горна взлетали искры и ярко-оранжево светились угли. Джон молотом на наковальне загибал в крюк железный прут, а второй подмастерье вместе с самим мастером Россом на другом конце задымленной кузницы разговаривали с заказчиком. — Найдешь несколько минут?

— Мастер Росс! — окликнул хозяина Джон.

Старший кузнец увидел Мэтью и проворчал скрипуче:

— А, это вы. Вы вообще работаете когда-нибудь?

— Да, сэр, я делаю все, что должен.

— Очень сомневаюсь, сэр. Ладно, идите отсюда оба! Три минуты, Джон!

Трех минут может и не хватить, подумал Мэтью, но это лучше, чем ничего. Снаружи, в теплом солнечном свете четвергового утра, Джон прищурился и крепко хлопнул Мэтью по плечу:

— Спасибо тебе. Не знаю, что и как ты сделал, но думаю, ты сыграл свою роль в той речи, что преподобный сказал в воскресенье. А где был ты?

— Работал, — ответил Мэтью.

— В воскресенье? Постарайся, чтобы преподобный этого не слышал. Но ладно, он нам в пятницу вечером рассказал все как есть. И уж как это нас с Констанс ни потрясло, а все-таки легче стало. Понимаешь… ну, больная дочь, которая вела такую жизнь, — это одно дело, но хотя бы преподобный Уэйд не безумен. Теперь, во всяком случае.

— Рад слышать.

— От него потребовалось большое мужество — вот так взять и все выложить. И требуется до сих пор — ходить туда и навещать ее, как он уже сделал. Ты знаешь, вчера он даже Констанс взял с собой. Она хотела увидеть сестру и отказа не собиралась принимать.

— Надеюсь, все прошло хорошо?

— Да, насколько мне известно. Она не распространялась. — Джон поскреб в затылке, будто работа молотом на наковальне его озадачила. — Понимаешь, никому не в радость, что Грейс там, где она есть, и то, почему она хочет там быть. Она не хочет оттуда уходить. Но я думаю, со временем все само образуется, как преподобный сказал. Я знаю, что ему предстоит схватка с некоторыми из церковных старейшин.

— Но не со всеми же, — улыбнулся Мэтью.

— Нет, не со всеми. — Джон склонил голову набок. — Я бы хотел тебя спросить, что ты знал про Грейс и когда узнал, но ты же не скажешь?

— Не скажу.

— Я так и думал. А это важно?

— Вот я и пришел говорить о том, что на самом деле важно, — сказал Мэтью, и от его хмурого тона Джон Файв тоже помрачнел. — Если точнее, о приюте.

— О приюте? Мэтью! Он же мертв. Ну чего ты все цепляешься за ту историю?

— Тут другое. Я вышел из приюта в девяносто четвертом, мне было пятнадцать. Тебя туда привез какой-то пастор, если я помню правильно, когда тебе было девять, и оставался ты там до семнадцати лет, когда тебя мастер Росс взял в ученики. Так?

— Да, и что?