Жизнь коротка - Гордон Диксон

Тагека Кай жил в центре города, в фешенебельной квартире на верхнем этаже тринадцатиэтажного дома. У подъезда стояли его «ягуар» и «ланчиа» Крокетта. Мэнихен припарковал «плимут» рядом. Может быть, «феррари»?..

Крокетт потягивал пиво в гостиной и любовался моделью клиппера под всеми парусами, заключенной в бутылку.

— Привет, — бросил он. — Как доехал?

— Ну, — сказал Мэнихен, потирая красные глаза, — должен признаться, что я привык к восьмичасовому сну…

— Придется отвыкать, — отрезал Крокетт. — Я обхожусь двумя часами. — Он отхлебнул пива. — Старый добрый Тагека сейчас освободится. Он в лаборатории.

Открылась дверь, и в комнату вплыла роскошная девушка в лиловых шароварах, с пивом и шоколадными пирожными на подносе. Она ослепительно улыбнулась Мэнихену, и тот, пораженный, взял два пирожных и пиво.

Раздался звонок.

— Капитан Ахаб, — пояснила девушка. — Ждет.

— Сюда, Флокс, — сказал Крокетт, резво встрепенувшись.

— У тебя есть, Сэмми?..

Крокетт кинул ей кусок сахара. Девушка разлеглась на диване, высоко закинув обольстительные ноги, и маленькими белыми зубками стала покусывать сахар.

Домашняя лаборатория Тагеки Кая была просторнее и лучше оборудована, чем все отделы «Фогеля-Паулсона». Там стоял большой операционный стол, который поворачивался под любым углом, мощные лампы на шарнирах, шкафы с инструментами, стерилизаторы, холодильники со стеклянными дверцами, гигантский рентгеновский аппарат, микроскопы и все прочее.

— Ух! — воскликнул Мэнихен.

Тагека был одет в хирургический халат и в этот момент стягивал маску и шапочку. Под халатом виднелись голубые джинсы и ковбойские туфли на высоких скошенных каблуках с серебряными насечками.

— Я вскрыл восемнадцать мышей. Желтых. — Он улыбнулся Мэнихену, сверкнув самурайскими зубами. — Рано еще утверждать что-либо определенное; однако, по всей видимости, Мэнихен, вы наткнулись на нечто совершенно новое.

— В самом деле? — жадно спросил Мэнихен. — А на что?

Тагека Кай и Крокетт обменялись многозначительными взглядами.

— Пока я знаю только, что это новое, — мягко сказал Тагека Кай. — В наше время этого достаточно. Вспомните хула-хуп, вспомните очки для стереоскопического кино. За считанные месяцы сколачивались целые состояния.

Мэнихен учащенно задышал. Тагека снял халат и оказался в гавайской рубашке.

— Мои предварительные заключения, — отрывисто сказал он. — Нетоксичное вещество, для простоты назовем его «Флоксо», в соединении с другим известным нетоксичным веществом, диокситетрамерфеноферрогеном-14, обнаружило сродство к пигментному материалу восемнадцати желтых мышей йодного карпа…

— Девятнадцати, — поправил Мэнихен, вспомнив первую желтую мышь, выброшенную в мусоропровод.

— Восемнадцати, — повторил Тагека. — Я основываюсь только на фактах.

— Простите, — смутился Мэнихен.

— Исследование клеток, — продолжал Тагека, — и других органов показывает, что каким-то образом, пока необъясненным, раствор вступает в реакцию с пигментным веществом, чьей формулой я не стану вас обременять, с образованием нового соединения, которое стремительно поражает симпатическую нервную систему, почти немедленно парализуя названную систему и соответственно вызывая прекращение дыхания, движения и сердцебиения. — Он налил себе еще стакан шерри. — Почему у вас такие красные глаза, партнер?

— Понимаете, я привык к восьми часам сна… — начал Мэнихен.

— Придется отвыкать, — заявил Тагека. — Я обхожусь одним.

— Да, сэр, — сказал Мэнихен.

— Возможные перспективы практического применения этой интересной зависимости между нашим раствором и определенными органическими пигментами находятся вне моей компетенции. Я простой скромный патолог. Но нет ничего бесполезного в коридорах науки. В конце концов, Кюри открыли свойства радия всего лишь потому, что, оставив на ночь в темной комнате с очищенным уранитом ключ, сумели получить его фотографию. Ведь мало кто сейчас проявляет интерес к фотографированию ключей, не правда ли, партнер? — Он неожиданно хихикнул.

Странные эти японцы, подумал Мэнихен. Совсем не такие, как мы.

Тагека снова стал серьезным.

— Необходимы дальнейшие тщательные исследования. Для начала эксперименты хотя бы с пятью сотнями желтых мышей — при пяти сотнях контрольных. Тысяча карпов — аналогичная процедура. Естественные желтые организмы: нарциссы, попугаи, тыквы, кукурузные початки и так далее. Высшие позвоночные: собаки, некоторые желтозадые бабуины, встречающиеся в джунглях Новой Гвинеи, буланые лошади…

— Как я проведу в отдел моющих средств лошадь? — спросил Мэнихен, чувствуя легкое головокружение. — Особенно если мы хотим сохранить тайну?

— Эта лаборатория, — Тагека широким жестом обвел сверкающую роскошь, — в полном распоряжении моих досточтимых друзей. Кроме того, в проведении экспериментов необходимо проявлять определенную инициативу.

— Но я не могу затребовать лошадей! — в смятении воскликнул Мэнихен.

— Я считал условленным, что мы занимаемся этим делом в частном порядке, — ледяным голосом проговорил Тагека, глядя на Крокетта.

— Верно, — сказал Крокетт.

— Откуда взять денег? Желтозадые бабуины… О Господи! — вскричал Мэнихен.

— Я всего лишь патолог, — сказал Тагека и выпил шерри.

— У вас компании по всему миру, — причитал Мэнихен. — Лихтенштейн, Нигерия… А я зарабатываю семь восемьсот…

— Нам это известно, партнер, — прервал Тагека. — Я возьму на себя вашу часть предварительных расходов.

Мэнихен чуть не расплакался от благодарности и тяжело задышал. Теперь уже нет сомнения — он выходит в общество людей иного круга.

— Не знаю, что и сказать… — начал он.

— Не надо ничего говорить, — перебил Тагека. — В качестве компенсации за израсходованные средства я беру себе исключительные права на вашу долю в Северной Европе по оси Лондон — Берлин.

— Да, сэр, — произнес Мэнихен. Он хотел бы сказать еще что-нибудь, но не мог. — Да, сэр.

— Полагаю, на сегодня достаточно, джентльмены, — объявил Тагека. — Не желаю торопить вас, но мне еще предстоит работа.

Он вежливо проводил Крокетта и Мэнихена до двери лаборатории и запер ее за ними.

— Восточная подозрительность, — прокомментировал Крокетт.

Девушка в лиловых шароварах все так же лежала на диване. Ее глаза были широко раскрыты, но она вряд ли что-либо видела.

Да, несомненно, подумал Мэнихен, бросив последний жадный взгляд на обольстительную девушку, наш век — век узкой специализации.

Неслись бешеные недели. Днями Мэнихен строчил доклады о воображаемых экспериментах, доказывая, что не зря получает зарплату и движет науку вперед в интересах Фогеля-Паулсона. Ночи он проводил в лаборатории Тагеки Кая. Он приучился спать три часа в сутки. Опыты продолжались. Пятьсот желтых мышей благополучно почили в бозе. Желтый афганский пес с выдающейся родословной, купленный втридорога, прожил меньше часа, проглотив вместе с молоком три капли раствора Мэнихена, в то время как черно-белая дворняжка, за грош вызволенная у живодера, лишь радостно лаяла после той же трапезы. Дохлые карпы сотнями лежали в холодильниках Тагеки. Желтозадый бабуин, проявив сперва глубокую привязанность к Тагеке, терпимость к Крокетту и яростную ненависть к Мэнихену, испустил дух через десять минут после того, как его соответствующая часть была омыта умышленно слабым раствором.

Несмотря на изощренные манипуляции Крокетта (тот ухитрился выделить из «Флоксо» две гидроксильные группы и подверг диокситетрамерфеноферроген-14 бомбардировке радиоактивными изотопами), остаточные кольца упорно не желали удаляться с испробованных материалов.

Тем временем личные дела Мэнихена шли все хуже. Миссис Мэнихен стали раздражать постоянные ночные отлучки мужа. Мистер Паулсон прислал ему нежно-голубой конверт. «Ну?» — было начертано на листке бумаги. Это звучало неприятно. Мэнихен стал опасаться, что всю жизнь будет ездить на «плимуте» и никогда не разведется.

Он не мог поделиться своими страхами с Крокеттом и Тагекой Каем. С ними вообще было трудно чем-либо поделиться. Вначале они редко слушали его, а через пару недель вовсе перестали обращать внимание. Он работал молча, молча мыл посуду и писал под диктовку. Ему требовалось выспаться, но он не смел признаться в этом партнерам. Может быть, если поймать Крокетта где-нибудь наедине… Крок по крайней мере белый.

Так он стал таскаться за Крокеттом повсюду, но удобный случай представился лишь через неделю. Мэнихен ждал у ресторана, где Крокетт часто обедал, обычно с роскошной девушкой или с несколькими роскошными девушками. Ресторан назывался «La Belle Provencale», и обед там стоил никак не меньше десяти долларов — если не заказывать вина. Мэнихен, разумеется, ел в столовой «Фогеля-Паулсона». Там можно пообедать за восемьдесят пять центов. Этого у «Фогеля-Паулсона» не отнимешь.