Путь в Европу - Сборник статей

Иван Крастев (руководитель Болгарского центра либеральных стратегий): Средняя зарплата в Болгарии – около 217 евро, средняя пенсия – около 130 евро.

Евгений Ясин: Получается, что зарплата у вас в несколько раз меньше, чем в странах Балтии и Восточной Европы. И пенсия тоже меньше.

Иван Крастев: У нас и производительность труда ниже, чем у других.

Евгений Ясин: Понятно. А насколько глубоко в Болгарии социальное расслоение? Я имею в виду коэффициент Джини, а также соотношение доходов наиболее бедных и наиболее богатых групп населения.

Иван Крастев: Коэффициент Джини у нас 30,3. Соотношение доходов – примерно 1:8. Это данные за 2006 год.

Евгений Ясин: Такие цифры свидетельствуют о том, что социальное расслоение в Болгарии не очень глубокое. По этим показателям вы близки к чехам и венграм. Однако в Чехии и Венгрии, где доходы в несколько раз выше, чем в Болгарии, эти показатели свидетельствуют о формировании многочисленного и относительно зажиточного среднего класса, а у вас – о сравнительно неглубокой социальной дифференциации как следствии бедности. Так?

Иван Крастев: На сегодня это так.

Евгений Ясин: Я еще не спросил об инфляции. Какова она в Болгарии?

Иван Крастев: В последние годы – в связи с ростом мировых цен на энергоносители и зерно – она несколько увеличилась, составив в 2007 году 8,4%.

Евгений Сабуров (научный руководитель Института развития образования при Высшей школе экономики): В некоторых посткоммунистических странах, причем экономически более благополучных, чем Болгария, после их вступления в Евросоюз и открытия европейских рынков труда наблюдается массовая эмиграция. У вас, наверное, то же самое?

Иван Крастев:

Не совсем. Пики эмиграции пришлись в Болгарии на начало и середину 1990-х годов. Тогда страну покинули около миллиона человек, что было одной из главных причин уменьшения численности населения с почти 9 миллионов человек в 1985 году до примерно 7,5 миллиона к 2002-му. И в основном уезжали люди молодые, образованные, предприимчивые. А вступление в ЕС сколько-нибудь заметного оттока рабочей силы пока не вызвало. Существенно увеличилась лишь сезонная эмиграция.

Люди уезжают на три-четыре месяца в Грецию, Испанию, Португалию, зарабатывают там какие-то деньги, а потом возвращаются. Причем очень часто мы видим среди них работников низкой квалификации и представителей средних возрастных групп. Так что по всем параметрам это совсем не та эмиграция, которая была у нас в 1990-е годы и которая сегодня характерна для таких стран, как Польша, Литва или Латвия.

Евгений Ясин: Выходит, что молодежь, которая могла и хотела уехать, уехала раньше…

Иван Крастев: Да, и это негативно сказалось на возрастной структуре населения, в котором молодежь сегодня не доминирует. В Болгарии очень высокий процент пенсионеров. И демографическая динамика у нас отрицательная.

Евгений Сабуров: У меня пока не очень совмещаются разные пласты информации, которую мы услышали. С одной стороны, те оптимистические данные об экономическом росте и притоке иностранных инвестиций, которые приводил господин посол. С другой – довольно удручающая картина в том, что касается качества жизни населения. Ведь в большинстве стран Балтии и Восточной Европы, вошедших в Евросоюз, темпы экономического роста вполне сопоставимы с вашими, а в Венгрии они даже заметно ниже. Между тем люди там живут несопоставимо лучше, их доходы значительно выше, чем в Болгарии. Чем вы это объясняете?

Иван Крастев:

Тем, что реальные реформы начались у нас намного позже, чем в других странах. Очень много времени было растрачено впустую. До 1997 года ни у одного из сменявших друг друга болгарских правительств реформаторской стратегии не было. А бывшие коммунисты, ставшие социалистами, которые пришли к власти в 1994 году, существенно отличались от экс-коммунистов польского или, скажем, венгерского образца. У них сохранялись иллюзии, что возможен некий особый болгарский вариант развития, при котором капитализм в сфере мелкого бизнеса сочетается с крупными государственными корпорациями. Предполагалось, что их эффективность может быть обеспечена за счет лучшего менеджмента.

Нельзя сказать, что у социалистов тогда ничего не получалось. Благоприятная экономическая конъюнктура позволила какое-то время обеспечивать определенный экономический рост. Сказывалось и то, что тогдашнее правительство социалистов не было коррумпированным. Но это было правительство, у представителей которого сохранялась инерция коммунистического мышления, сохранялась иллюзия относительно возможностей эффективного управления государственной экономикой. Итогом же стала гиперинфляция и хозяйственная катастрофа 1997 года…

Деян Кюранов (руководитель программы политического анализа Центра либеральных стратегий): За девять месяцев курс доллара подскочил со 100 до 1500 болгарских левов. А потом сразу и до 3000, после чего правительство социалистов рухнуло.

Иван Крастев:

И этот экономический коллапс (он, кстати, как раз и сопровождался второй волной массовой эмиграции) стал тем рубежом, после которого «особый путь» никто уже в Болгарии не искал. Гиперинфляция – это, как показал наш опыт, самый большой друг либеральных реформ. Она создает либеральный консенсус в политическом классе, потому что такой консенсус возникает в обществе. После этого остались в прошлом и иллюзии наших социалистов. И сегодня мы видим, как правительство, возглавляемое представителем социалистической партии, проводит те самые либеральные реформы в налоговой сфере, о которых упоминал господин посол.

Но тогда же, в 1997-м, наш политический класс вынужден был повернуться лицом к Евросоюзу и начать прислушиваться к его рекомендациям. Прежде всего – относительно сдерживания денежной массы. А потом – тоже под давлением Брюсселя – начались институциональные реформы, началась наша подготовка к вступлению в ЕС.

Почти целое десятилетие болгарские политики удерживали страну от шоковой терапии и искали альтернативу ей. Альтернативой оказался шок гиперинфляции и экономический крах. Экономический крах стал запоздалым началом болгарского пути в Европу.

Деян Кюранов: По инерции наши политики какое-то время в ответ на рекомендации международных организаций что-то продолжали говорить о суверенитете и опасности его утраты. Речь шла, в частности, о создании валютного совета, в котором предусматривалось присутствие представителей МВФ и который должен был ограничивать болгарское правительство в печатании денег. Но выбора не было, и суверенитетом пришлось поступиться. Эксперты МВФ получили право решающего голоса при составлении национального бюджета и контроля над его исполнением. Теперь, впрочем, о тогдашних сомнениях и опасениях никто уже не вспоминает.