Сан Феличе - Александр Дюма

Это Джованна, или Джованнина, служанка Луизы Сан Феличе, обычно кратко именуемая Ниной.

Среди крестьян из окрестности Неаполя она представляет собою особый тип, своего рода человеческий гибрид, который порою с удивлением находишь под жгучим южным солнцем.

Это девушка лет двадцати, роста выше среднего и прекрасно сложенная; общение с выдающейся женщиной привило ей вкус к чистоплотности, редкостный в народной среде, к которой она принадлежит; густые ухоженные волосы уложены в шиньон, обвязанный небесно-голубой ленточкой, они яркого рыжеватого цвета, похожего на пламя, порхающее над челом падших ангелов; лицо у нее молочно-белое, но испещрено веснушками, которые она старается уничтожить при помощи косметики и настоек, заимствуемых с туалетного столика хозяйки; глаза у нее зеленоватые, отливающие золотом, как у кошки, и зрачки их часто суживаются; губы у Нины тонкие и бледные, но при малейшем возбуждении становятся кроваво-красными, они прикрывают безупречные зубы, за которыми она ухаживает и которыми гордится, словно какая-нибудь маркиза; на руках ее, белых и холодных, как мрамор, не видно вен. До того времени, когда мы знакомим с нею наших читателей, она, казалось, была беззаветно предана хозяйке и не давала ей иных поводов к неудовольствию, кроме тех, что объясняются девичьим легкомыслием и причудами еще не вполне устоявшегося характера. Если бы тут находилась колдунья Нанно и если бы она изучила ее руку, как изучила руку ее госпожи, она сказала бы, что, в отличие от Луизы, родившейся под счастливым знаком Венеры и Луны, Джованнина родилась под пагубным союзом Луны и Меркурия и что именно этому роковому сочетанию она обязана приступами зависти, от которых у нее порою сжимается сердце, и порывами честолюбия, волнующими ее ум.

В общем, Джованнина не представляет собою то, что зовется прекрасной женщиной или миловидной девушкой; это существо странное, влекущее и завораживающее взгляд многих юношей. Стоящие ниже ее или равные ей не раз обращали на нее внимание, но ни одному из них она не ответила взаимностью; она честолюбиво мечтает возвыситься и не раз говорила, что предпочтет остаться на всю жизнь в девушках, чем выйти за человека низшего или даже равного с нею положения.

Микеле и Джованнина — старые знакомые; за шесть лет, что Джованнина служит у Луизы Сан Феличе, они имели множество случаев видеться; Микеле, как и других парней, привлекало внешнее и душевное своеобразие девушки, он даже пытался за нею ухаживать. Но она напрямик объявила молодому лаццароне, что полюбит только синьора, даже если синьор не ответит ей взаимностью.

В ответ на это Микеле, отнюдь не будучи платоником, пожелал ей всяких благ и обратился в сторону Ассунты: она была чужда аристократическим притязаниям Нины и вполне удовлетворилась Микеле. А так как молочный брат Луизы, если не обращать внимания на его несколько восторженные политические убеждения, — превосходный малый, он, вместо того чтобы обидеться на Джованнину за отказ, предложил ей свою дружбу и просил ее о том же. Джованнина, чья повышенная требовательность распространялась лишь на любовные дела, протянула ему руку, и девушка и лаццароне обменялись обещаниями доброй и искренней дружбы.

Вот почему Микеле, собиравшийся, вероятно, навестить свою молочную сестру, при виде Джованнины, задумчиво стоявшей у калитки сада, остановился и не пошел к королевскому торгу.

— Что это ты уставилась на небо? — спросил он.

Девушка пожала плечами.

— Сам видишь — мечтаю, — отвечала она.

— А мне сдается, мечтают только знатные дамы, нашему же брату довольно и того, что мы думаем. Но я забыл, что если ты и не знатная дама, так рассчитываешь стать ею в один прекрасный день. Как жаль, что Нанно не видела твоей руки! Она, верно, предсказала бы, что быть тебе герцогиней, как предсказала мне, что я стану полковником.

— Я не знатная дама, и Нанно не станет тратить время на гадание мне.

— А я-то разве вельможа? Все же она мне погадала. И то сказать, должно быть, ей просто вздумалось посмеяться надо мною.

Джованинна отрицательно покачала головой.

— Нанно не лжет, — сказала она.

— Значит, меня повесят?

— Возможно.

— Благодарю покорно. А почему ты думаешь, что Нанно не лжет?

— Потому, что хозяйке она сказала правду.

— Какую правду?

— Ведь она описала ей молодого человека, спускающегося с Позиллипо: рослый, красивый, молодой, двадцати пяти лет. И она сказала ей, что его выслеживают четверо, а затем шесть человек. А еще она сказала, что этому неизвестному, с которым мы потом познакомились, грозит великая опасность. Она сказала даже, что для хозяйки было бы счастьем, если бы этого молодого человека убили, потому что, если его не убьют, она влюбится в него и любовь эта окажется для нее роковой.

— Ну и что же?

— А то, что, по-моему, все так и случилось: незнакомец спускался с Позиллипо, он был молод, красив, ему было двадцать пять лет, за ним следовали шестеро, ему грозила великая опасность, его почти смертельно ранили возле этой калитки. Словом, — продолжала Джованнина чуть дрогнувшим голосом, — предсказание сбылось и сбудется, вероятно, во всем. Короче говоря, хозяйка в него влюблена.

— Что ты говоришь! — воскликнул Микеле. — Перестань!

Джованнина осмотрелась вокруг.

— Нас не подслушивают? — спросила она. — Нет. Так что же? Ты ведь предан своей молочной сестре не меньше, чем я своей хозяйке?

— Предан до гробовой доски. Она может похвалиться этим.

— В таком случае в один прекрасный день ты, быть может, понадобишься ей, а я ей и сейчас уже нужна. Что, по-твоему, я делаю здесь у калитки?

— Ты же сказала, что любуешься небесами.

— Тебе кавалер Сан Феличе не встретился по дороге?

— Вблизи Пие ди Гротта? Встретился.

— Я смотрела, не повернул ли он домой, как вчера.

— Неужели? Вернулся с дороги? Уж не заподозрил ли он чего?

— Заподозрил? Бедный милый синьор! Он скорее поверит в то, во что не хотел поверить на днях: что, мол, Земля всего лишь кусок, оторвавшийся от Солнца при столкновении с кометой, а что жена ему изменяет — не поверит никогда. Да она ему и не изменяет… во всяком случае, еще не изменила. Она влюблена в синьора Сальвато — вот и все. Однако если бы муж сейчас пожелал видеть хозяйку, я оказалась бы в страшном затруднении, потому что она возле своего дорогого раненого, которого не оставляет ни днем ни ночью.

— Значит, она поручила тебе убедиться, что кавалер Сан Феличе действительно идет в направлении к королевскому дворцу?

— Нет, нет, слава Богу, до этого еще не дошло; но дойдет, будь покоен. Просто я заметила, что она волнуется, мечется по комнатам, заглядывает в коридор, потом в сад, умирает от желания стать у окна, но не решается. Тут я ей сказала: «Может, вам проведать, не нужны ли вы господину Сальвато, ведь вы ушли от него в два часа ночи?» — «Не решаюсь, дорогая Нина, — ответила она, — боюсь, как бы муж не забыл чего-нибудь и не вернулся, как вчера. А доктор Чирилло, помнишь, говорил, как это важно, чтобы муж мой не знал о том, что молодой человек находится у герцогини Фуско». — «Ну и что же, — говорю, — я могу последить за улицей, и если хозяин, как вчера, с полпути повернет обратно, то я, едва только увижу его, прибегу предупредить вас». — «Ах, милая моя Нина, — вздохнула она, — ты будешь столь добра?» — «Разумеется, госпожа, — отвечала я, — да и мне это пойдет на пользу, мне полезен свежий воздух». Вот я, как часовой, и стала у калитки, где имею удовольствие беседовать с тобою, пока моя хозяйка с удовольствием беседует со своим раненым.