Оркестр меньшинств - Чигози Обиома

опять он слушал мой голос. Я сделал некое утверждение, и он принял его. Он умыл лицо, высморкался в раковину, вытер лицо полотенцем, висевшим на гвозде в стене. Потом вернулся в гостиную и вытащил письмо с историей его жизни, решив на следующий день показать его Джамике. Он внимательно перечитал его, пытаясь убедиться, что изменения, которые он внес в него двумя днями ранее, не изменили сути. Ему вдруг пришло в голову, что судьба, или что уж там управляет ходом вещей, предвидела эту его встречу с Джамике. Потому что всего двумя днями ранее он проснулся посреди ночи и никак не мог уснуть. Бессонница стала частью его жизни после возвращения из тюрьмы. У него вошло в привычку включать радио и слушать – это помогало ему уснуть. Он уже начал засыпать, когда раздался голос проповедника. И о чем говорил этот человек? Об аде. Та самая тема, о которой он иногда так глубоко размышлял на протяжении проведенных в тюрьме лет. О месте, откуда никто не может убежать. Из всего, о чем говорил проповедник, он понял, что если у него были какие-то вопросы про ад, то в речи проповедника содержались все ответы на них: в аду нет искупления. Это место вечных страданий, где человек содержится, как в тюрьме, и где – проповедник снова и снова подчеркивал это – «червь никогда не умрет»[108].

Он выключил радио и принялся размышлять о том, что слышал, пугаясь собственных мыслей. Потом поднялся и перечитал письмо, которое написал Ндали. Он не перечитывал его после возвращения в землю великих отцов, так как не хотел добавлять соли на свои раны. А теперь он взял авторучку, перечеркнул название и под ним написал новое.

Моя история: Как я страдал на Кипре

Моя история: Как я попал в ад на Кипре

Закончив перечитывать письмо, он почувствовал удовлетворение оттого, что фундаментально ничего не изменилось. Завтра он отдаст его человеку, который помог ему сочинить его. И он никак не мог дождаться, когда придет время.

Чукву, отважные отцы говорят, что человек, укушенный змеей, боится дождевого червя. Много лет пространство и время прятали от моего хозяина его врага, но в этот день он будет с ним один на один. Он проснулся на следующее утро после почти бессонной ночи, но в относительно умиротворенном состоянии. Он сел на кровати и воспроизвел перед своим мысленным взором составленные планы, воспроизвел до финальной сцены, в которой Джамике лежал на полу в луже собственной крови. Он еще не знал о докучливости ненависти, о том, что, даже когда человек противится ей, пытается оттолкнуть ее, она просто отступает ненадолго, как отливная волна, а потом возвращается с новой силой, снова затопляя мозг.

Эгбуну, я видел это много раз – видел, что делали люди, когда их сердца переполнялись ненавистью. Всего я описать не могу, потому что мне не хватит времени. Но, не желая еще сильнее будоражить эмоции в моем хозяине, я смотрел в молчании, как его разум исполнял это кровавое задание, пока он не уснул в изнеможении.

Бо́льшую часть утра шел дождь. После возвращения в Алаигбо мой хозяин во время дождя лучше всего чувствовал себя дома, потому как большинство детских воспоминаний, сформировавшихся у него в Умуахии, омрачались присутствием в них гроз. Когда он был ребенком, тучи неизменно присутствовали в его сознании. Удары грома, шрапнель молнии заставляли сердце этого мира биться сильнее и оставляли воспоминания яркие, как воспоминания войны. У некоторых народов, например угву-хауса, могли доминировать другие стихии, но здесь главную роль играл дождь. У народа игбо солнце считалось слабаком.

В тот день он не пошел в магазин, поскольку дождь продолжался, пока не пролился весь и не уступил место солнцу. Дождь главнее всех других стихий. День назад, когда мой хозяин встретил Джамике, солнце встало рано и засияло на утреннем небе. Потом постепенно стали сгущаться тучи, оспаривая его право оставаться на небе.

Когда он вышел из дома, слабое солнце медленно катилось по кочкам мокрых облаков, как мяч по глинистой земле. Он снял брезент с мотоцикла, сел за руль. Впервые со дня своего возвращения он взял с собой сумку, подаренную ему Ндали. На коже сумки все еще хорошо была видна надпись: КОНФЕРЕНЦИЯ АФРИКАНСКИХ И КАРИБСКИХ ПОЛИТОЛОГОВ, АПРЕЛЬ 2002. Все ее содержимое оставалось в целости на своих местах, кроме двух фотографий Ндали и ее письма. Он теперь вспомнил, как после выхода из больницы, когда полицейские привезли его в отделение, один из них, обыскивая сумку, вытащил эти фотографии. Мой хозяин попытался выхватить их, но на нем были наручники. Полицейские передавали по кругу фотографии, смеялись и говорили что-то, делали непонятные жесты, стучали кулаком одной руки по ладони другой, что, как понял он позднее, означало секс. Один из них заговорил с ним на корявом английском: «Ты, ты киска любить сильно-сильно. Черный киска хорош? Да? Хорош?» Он в жизни не забудет этот момент, когда его наказание распространилось на самую невиновную из всех людей – Ндали. В этот момент за много тысяч миль от земли отцов он присутствовал при том, как ее насиловали глаза чужих людей. Позднее один из них, явно рассерженный действиями других, взял фотографии, положил их в сумку и сказал моему хозяину: «Извини, друг». Потом этот человек ушел, забрав сумку. В следующий раз мой хозяин увидел ее, только когда его освободили. Когда ему вручили эту сумку, он первым делом принялся искать фотографии. Письмо Ндали, сильно пострадавшее, извлекли из кармана его окровавленных брюк, когда его привезли в больницу.

Теперь в сумке лежал нож, спрятанный между страницами книги. Мой хозяин все спланировал. Он придет в ресторан, спокойно сядет за столик у двери, чтобы быстрее выйти, когда сделает дело. Он положит книгу на стол и быстро поест, потому что, когда появится Джамике, он будет слишком зол и не сможет есть. Он попытается разоружить своего врага, будет вести себя так, чтобы тот расслабился, даже поверил, что его простили. Потом он пригласит Джамике к себе домой. Он пригрозит ему ножом на глазах у людей. Но если Джамике из подозрительности откажется, у него не останется иного выбора – только воспользоваться ножом прямо там, в ресторане. Он заколет Джамике и убежит на автобусную станцию, а там сядет в автобус до Лагоса. Он попытается найти сестру или отправится в деревню отца и останется там в пустом отцовском доме.

Чукву, я опасался, что