Персональный детектив - Владимир Валерьевич Покровский

его заметили и располосовали ответным огнем.

Так закончилась эта совсем не шекспировская история. Никто не понимал, какого черта Ромео понадобилось стрелять по тридэ, но все жалели Ромео – его любили. Один моторола в разговоре с Фальцетти сказал однажды, что он такой развязки ждал и что он вполне в силах объяснить ее «психологически». Впрочем, может, и врал моторола – он часто врал, после того как сошел с ума.

Это была единственная помощь, оказанная моторолой бойцам Фальцетти, и единственный тридэ, выпущенный им в город за весь День Данутсе. Собственно, моторола и в мыслях не имел помогать камрадам, единственное, чего он хотел, – красиво завершить историю с Ромео и Джульеттой, начатую им же. Сойдя с ума, моторола полюбил законченные истории.

А коттедж сожгли. Вместе с цветником. Никто из камрадов в той засаде не выжил.

После первых крупных потерь кузены опомнились и стали защищаться намного искуснее. Отчасти это произошло после того, как командование на себя принял Витанова. Что бы о нем ни говорили потом, в нем жил прирожденный стратег и воин, куда более серьезный и опасный, чем сам Дон. Витанова тоже был Доном, но все, что от Дона, жило в нем как бы отдельно от его основной сущности. Он, естественно, знал все уловки хнектов, которые были известны Дону, он, естественно, разделял взгляды Дона, ибо теперь, после Инсталляции, это были его собственные взгляды, но, подобно Кронну Скептику, он свято хранил в своей душе то, что считал для себя главным, – свою суть, свое призвание воина. Под его командой четырем группам кузенов удалось воссоединиться и уже почти без потерь добраться до основного укрытия. Остальные две, сильно потрепанные и практически со всех сторон окруженные озверевшими камрадами, которые за все время террора так и не привыкли к ожесточенному сопротивлению, следовали его четким приказам и, теряя людей, пробивались к магистрату. Одну из этих групп вел он сам, другая изо всех сил пыталась его догнать.

Дон, словно бы пытаясь сымитировать Александра Македонского, поддерживал связь сразу со всеми группами. Он уже почти не отдавал приказов, а просто узнавал, как дела и кто еще жив. Смерть Ромео потрясла его, и ему понадобилось секунд десять, чтобы заменить погибшего Витановой, но к тому моменту Витанова уже командовал.

Кабинет Дона постепенно пустел. Сначала его по одному стали покидать контролеры интеллекторных систем – лишившись работы, они, ни слова не говоря Дону, сразу находили себе другую и мчались к Алегзандеру за оружием. Один, впрочем, остался – его задержал Скептик.

– Погоди-ка, не уходи, – сказал с сомнением в голосе. – Тут с твоими дорогами что-то не то творится.

– Что б ни творилось, меня это уже не касается. Дорогами теперь занимается моторола, – сказал контролер, его звали Арбак – судя по имени и говору, был он с Западных территорий, знаменитых своими спорщиками.

– В том-то и дело, – сказал Скептик. – Похоже, моторола тут ни при чем, он почему-то не смог взять на себя контроль. Так что сиди и следи за дорогами. По крайней мере, в эту секунду они твои.

– Ох, – сказал Арбак и остался.

Моторола и понятия не имел, что дорожный контроль остался за интеллекторами магистрата. Больше того, его управление над интеллекторной системой тоже было потеряно, и об этом моторола тоже не знал. Он полностью уверился, что, как и прежде, управляет всеми шестью терминалами. Но это было наваждение. Это была совсем не та иллюзия, которую планировал Дон, создавая свою визи-симфонию, и он очень удивился бы, если бы вдруг узнал, что не только симфония вызвала эту незапланированную иллюзию, но и «визи» вспомогательных групп, даже в первую очередь «визи» вспомогательных групп.

– Теперь будет повод для разговора, – сам себе сказал Дон.

По мере того как пустел его кабинет, он все меньше напоминал кабинет и все больше начинал походить то ли на огромный зал, то ли на храмовую комнату древних христиан. Высокие потолки, стрельчатые окна, иконоподобные портреты знаменитых горожан, запертая «исповедальня», словно часовня внутри храма, и это изумрудное, неестественное, нечеловеческое освещение, почему-то превращающее людей в карликов, особенно если людей мало. Но на это превращение никто из оставшихся никакого внимания не обращал – каждый был полностью поглощен своим делом.

– Отряд Витановы уже близко! – напряженно сказал Глясс, не отрывая взгляда от своего мемо.

– Знаю, – ответил Дон. – Я только что говорил с ним.

– Но у них на пути камрады!

– Знаю. И Витанова тоже знает. Так что все хорошо.

– Чего хорошего? Ведь бой будет!

– Витанова хороший воин. Он прорвется.

– Только на это и надежда, – буркнул Глясс. – Слабенькая, между прочим.

В этот миг проснулся мемо Дона, молчавший до того почти сутки, если не считать вчерашнего вызова от Фальцетти.

– Да? – сказал Дон.

Это говорила Джосика. Она была пьяна, и голос ее был неразборчив, поэтому вскоре в разговор вклинился полный достоинства баритон Дома Фальцетти – он всегда разговаривал с Доном таким голосом. Ему даже и представляться не надо было, потому что Дон сразу его узнал, но он все-таки представился.

– Уважаемый Дон, с вами говорит Дом Фальцетти. Джосика… э-э-э… Уолхов сейчас находится в расстроенных чувствах, поэтому я позволю себе передать вам то, что она хотела бы сказать сама.

– Мы до тебя с-с-сутки дозванивамыся! – крикнула Джосика. – Гдетбыл?

– Действительно, мы дозванивались очень долго. Но, боюсь, времени остается мало, поэтому слушайте. Я имею сведения, что в отношении вас готовится провокация с целью убийства. Поэтому ни в коем случае не выходите из магистрата, особенно если вы увидите, как люди Фальцетти ведут Джосику к своей машине. Запомните, это будет не Джосика, а просто похожая на нее женщина. Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не выходите из магистрата. Я…

Связь прервалась.

Это была еще одна ошибка моторолы, вызванная визи-симфонией и опять-таки работой вспомогательных групп. Совершенно неожиданно пал в «темную область» очень важный интеллектор, в результате чего моторола на минуту потерял одно из своих сознаний. Сознаний у моторолы было несчитано, и особого вреда эта потеря ему не принесла, однако вызвала в остальных сознаниях такой пароксизм ужаса, что он начал терять управление над положением дел в городе. Потери власти, в сущности, касались незначащих вещей: в одном доме на окраине города погас свет, на другой окраине отключились пауки-чистильщики, кое-где вышли из строя музыкальные тротуары да оказались недоступными стекла Центральной Восточной библиотеки. Единственным серьезным проколом оказалась разблокировка связи с домом Фальцетти, а также с Доном. Придя в себя и тут же снова заблокировав связи, моторола мимолетно пожалел,