Неверная - Айаан Хирси Али

потому что их семья слишком прогрессивна для этого. Я попыталась объяснить, что Махад старался сохранить лицо. Он не хотел, чтобы иностранец узнал, что в нашей семье соблюдаются обычаи, которые на Западе могут счесть варварскими. Брат мог болтать что угодно, но это вовсе не было правдой.

Журналист продолжал: правда ли, что, приехав в Голландию, я солгала, подавая прошение о натурализации? Это был общеизвестный факт, о котором я упоминала довольно часто. Едва войдя в круг голландских политиков, я добровольно призналась в том, что утаила часть информации, подавая прошение. И всякий раз, когда об этом заходила речь, я объясняла, почему так поступила. Так что и в разговоре с продюсером Zembla я подтвердила, что не сказала тогда всей правды.

Репортер задал еще несколько вопросов в том же недружелюбном тоне, но тут Айрис, моя помощница, постучала в дверь. Глава отдела безопасности и защиты при Министерстве юстиции прибыл в мой кабинет вместе со своим заместителем. Мне было пора идти. Все еще возмущенная нападками журналиста, я вошла в комнату и увидела на лице Аряна Йонге Воса, всегда таком бесстрастном, неожиданное сочувствие.

– Присядьте, – сказал он. – Вот, выпейте воды.

Затем он протянул мне папку с документами. Мои соседи подали в суд, требуя выселить меня из квартиры, так как повышенные меры безопасности нарушали их право на частную жизнь и вызывали у них тревогу. Разбирательство тянулось уже несколько месяцев, но я и предположить не могла, что проиграю это дело. Однако в папке лежало постановление апелляционного суда, согласно которому мне давалось четыре месяца на то, чтобы покинуть квартиру. Йонге Вос сказал, что ему нелегко было добиться такого благоприятного решения.

Я была поражена. Куда же мне податься? В отель? На авиабазу? Спрятаться в какой-нибудь пуленепробиваемой хижине в лесу? Где же мне теперь жить? Где я найду в Голландии такое место, чтобы вокруг не было соседей? Нидерланды – маленькая густонаселенная страна. Как я смогу работать, если мне придется постоянно переезжать с места на место? Это был серьезный удар. Наверное, мои слова сейчас прозвучат тривиально, но тогда, услышав новость, я была близка к отчаянию. Неужели моим скитаниям не будет конца?

Через несколько дней, в начале мая, я должна была отправиться в давно запланированное путешествие по Америке, чтобы представить там сборник своих эссе «Девственница в клетке». Также мне предстояло встретиться в Вашингтоне с Кристофером ДеМусом, мозговым центром и главой American Enterprise Institute, где мне собирались предложить работу. Спустя два с половиной года после начала карьеры я разочаровалась в голландской политике и решила покинуть парламент. За несколько месяцев до того я сказала Герриту Зальму, что не собираюсь больше выдвигать свою кандидатуру. Некоторые аспекты работы в парламенте мне нравились – острые дискуссии, столкновение мнений. Но законодательный процесс был чересчур неспешным и утомительным. Я не желала подчиняться требованиям партии, глубже разбираться в общеевропейской аграрной политике и транспортной системе пригорода Роттердама. Я не собиралась тратить безумное количество времени и энергии на создание коалиции с людьми, которые разделяли мои убеждения, но не могли поддержать меня на голосовании, потому что я из Либеральной партии. Каждое мое высказывание, каждая ошибка вызывали бурную реакцию в СМИ, что мешало нормальной работе. Хотя повышенное внимание прессы на первых порах обеспечило мне успех, из-за него многие парламентарии стали еще настороженнее относиться ко мне и моим законодательным инициативам.

Кроме того, я чувствовала, что добилась уже почти всего, что запланировала изначально. Я хотела, чтобы ислам обсуждался на политической арене – и теперь он был в центре дискуссий. Все общественно значимые личности в один голос утверждали, что безответственно и аморально предполагать, будто мирные исламские лидеры как по волшебству приведут страну к социальной гармонии. Коренные голландцы теперь задавались вопросами о том, как лучше интегрировать мусульман в свое общество, а мусульмане наконец-то поняли, что им нужно выбирать между западными ценностями и традиционным образом жизни. И одной из самых важных проблем, безусловно, стала судьба мусульманских женщин в Голландии.

Когда американская компания предложила мне работать у них, я подумала, что это может вывести мои идеи на новый уровень и способствовать их развитию. Теперь же мне захотелось заняться этим как можно скорее.

Телешоу Zembla вышло в эфир 11 мая под названием «Святая Айаан». Я в это время была уже в США, но знакомый голландский журналист из Нью-Йорка дал мне возможность посмотреть передачу в студии. Тон репортажа был неприятным, и сюжет явно должен был стать разоблачительным. Но, судя по отзывам друзей, никто не воспринял это как серьезную угрозу моей репутации. Журналист не поленился даже разыскать Османа Муссу, все еще жившего в Канаде, который заявил, что я вышла за него замуж добровольно. Но как сказал мне один друг: «Кто бы добровольно признался в том, что девушка не захотела выходить за него?» Было совершенно очевидно, что журналист объездил полмира, чтобы очернить мое имя.

«Если это все, что он смог накопать, значит, мои дела не так уж плохи», – подумала я.

Но ситуация ухудшалась с каждой минутой. Новый министр по делам иммиграции, Рита Вердонк, уже выслала из Голландии многих из тех, кто подавал прошение о статусе беженца: все они были уличены во лжи. Поэтому на следующий день после того, как «Святая Айаан» вышла в эфир, Рита поняла, что теперь ей придется выслать Айаан Хирси Али точно так же, как и любого другого солгавшего иммигранта.

Рита была моей подругой. За жесткий характер ее прозвали Железная Рита и все время припоминали ей то, что прежде она работала тюремным охранником. Но ко мне она всегда относилась тепло, даже с любовью. И хотя мы нередко не могли найти согласия по вопросам политики, она часто выступала на моей стороне в партии и парламенте. Мы обменивались идеями, и она временами использовала мои подсказки. Зачастую я вступалась за беженцев, которых она собиралась выслать из страны. Рита была одной из тех немногих, кто утешал меня после смерти Тео. И стараясь помочь мне, она прошла через множество трудностей.

Рита давно знала о том, что я солгала, подавая прошение о статусе беженца. Она не читала мои интервью (и с чего бы ей их читать), но мы с ней говорили об этом, причем в последний раз за пару недель до того телешоу. Тогда она решила депортировать Таиду Пасич, восемнадцатилетнюю девушку из Косово, хотя та как раз должна была сдавать выпускные экзамены в школе. Я позвонила Рите из дома Леона де Винтера и стала умолять