Обречены на подвиг. Книга первая - Валерий Григорьев

– Не волнуйся, Лева все сейчас устроит лучшим образом!

И действительно, Лева, как гостеприимный хозяин, уступил нам кровать, а сам разделся и с разгону бросился в кучу своего барахла. Уже через секунду он скрылся из виду, как крот, зарывшись в нем.

Утомленные баней, спиртным и впечатлениями дня, мы тоже забылись глубоким здоровым сном. Утром я услышал разговор бодрствующих Левы и Валеры. В руках у них уже были початые бутылки пива. Заметив мое пробуждение, Лева протянул бутылку.

– Мне бы отлить? – выдавил скромно я, вспомнив состояние туалетной комнаты.

– Без проблем! В ванной за ночь набралось немного воды, так, что можешь и «погадить», – гостеприимно разрешил щедрый хозяин.

Смыв в унитаз полведра темно-коричневой ржавой воды, я немытыми руками схватил вожделенную бутылку пива и в два глотка залил полыхающий внутри огонь.

– А жизнь-то налаживается! – произнес я вслух фразу из затертого анекдота.

Тем временем Валера с Левой обсуждали план на предстоящие субботний и выходной день. Мы должны были посетить две бани и как минимум два чепка.

– Как бы то ни было, спать я здесь больше не буду! – подумал я, вслушиваясь в разговор приятелей.

Два выходных дня мы провели в беспрерывном пьянстве и освоении здешних бань.

Баня «высотников» разведывательного полка была приблизительно такого же уровня, как и предыдущая, но бассейн представлял собой расширенный до шести и углубленный до трех метров арык. К его берегу прямо из парилки был проложен деревянный настил, с которого и совершались прыжки, и на который потом приходилось карабкаться.

Очаровала меня знаменитая баня фотолаборатории. Массивная деревянная мебель, деревянные стены, не покрытые лаком, деревянная посуда источали такой приятный и тонкий аромат, что голова шла кругом. Во всем чувствовался изысканный вкус. Холодильник «ЗИЛ» – мечта совдеповского обывателя, – забитый пивом и всевозможными деликатесами, гармонично дополнял картину комфорта и достатка. Бассейн хоть и не был таким шикарным, как у парашютистов, но добротный деревянный настил и дубовая, отполированная руками лесенка придавали ему законченный вид. Все остальное было так же прекрасно, как и в первой бане: банщики-профессионалы, аромат дубового и эвкалиптового веников, освежающие и отрезвляющие прыжки в воду.

На ночлег к Леве я уже не ходил, предпочтя его «роскошной» квартире неуютную казарму. В воскресенье рано утром меня разбудил солдат-дневальный по нашей казарме. Удивленно тараща на него глаза, я подумал: кому это я понадобился в столь раннее время и в столь забытом Богом месте? Еще больше было мое удивление, когда я услышал на том конце провода голос своего командира, полковника Жукова. Сначала я подумал, не случилось ли что с семьей, но командир, предвидя это, тут же объяснил цель своего звонка:

– Ты Кормишина не видел?

– Видел.

– Когда? – с надеждой и радостью в голосе спросил полковник.

– В пятницу, когда прилетел.

– А после этого видел?

– Нет.

– А где он остановился? – нотки радости и надежды в командирском голосе постепенно угасали.

– Здесь, в казарме!

– И что, он больше не появлялся?

– Никак нет, ни разу не видел.

– А в каком он был состоянии?

– Да в нормальном, трезвый! – понимая, что хочет услышать от меня командир, соврал я. Не знаю, чего было больше в моем обмане – нежелания быть стукачом или благого чувства не огорчать командира.

– Ты мне звони ежедневно, утром и вечером, даже если он не появится! – обрадовал меня перспективой командир.

– А если появится, звони немедленно в любое время суток!

– Да, теперь проблема: как бы вечером язык не заплетался», – с досадой подумал я.

Ночевки в казарме были тоже связаны с определенными неудобствами. Дело в том, что ночи напролет пьянствовала половина ее обитателей, не давая спокойно спать другой половине. Особенно мне запомнился экипаж вертолета Ми-24. Командир экипажа, с мужественным лицом молодой капитан с планками орденов Красного Знамени и Красной Звезды на груди, пользовался у своих подчиненных, несмотря на молодость, непререкаемым авторитетом. Все трое пили беспробудно и шумно, спорили, иногда даже беззлобно дрались, после чего плача, умиленно объяснялись друг другу в вечной любви и уважении. И почти постоянно пели фронтовые, заунывные, одним им известные песни. Было понятно, что офицеры прошли Афганистан, и что делать им замечания не только бесполезно, но и опасно для жизни. Но, слава Богу, в чужие проблемы они не лезли, мирно варясь в собственном соку.

Высокие гости

Настал понедельник. После двух дней беспробудной гульбы голова напоминала непрерывно гудящую трансформаторную будку. Нас в предвидении посещения выставки товарищем Шеварднадзе в шесть утра в добровольно-принудительном порядке собрали на аэродроме. Я предварительно зашел в высотку «разведчиков», чтобы взять летную форму Левы Твердохлебова. Недовольный столь ранним визитом солдат, который охранял летные шмотки, открыл двери, бурча что-то нелестное в мой адрес, но, узнав во мне столь желанного за последние два дня гостя, с готовностью стал искать костюм Твердохлеба. То, что он мне предоставил, больше походило на замызганный комбинезон тракториста колхоза «Тридцать лет без урожая», чем на летный комбинезон. Засаленный, в пятнах самого разного происхождения, цветом даже отдаленно не напоминая свой родной серо-голубой, он был, к тому же, так измят, будто его специально замочили, скомкали и высушили в таком виде. Надев «костюмчик», я критически осмотрел себя в широкое панорамное зеркало. Бомж постсоветской, нынешней эпохи, наверное, выглядит лучше. Но делать нечего, я накинул сверху свою новую летную куртку. Она хоть как-то скрывала мой «шикарный» прикид.

– Да, Шеварднадзе такого не видел! – промелькнуло у меня в голове.

В этом непотребном виде я и предстал перед полковником – организатором показа. Было раннее утро. Густые сумерки скрыли недостатки моего одеяния, и полковник не обратил на него особого внимания. Да и другие были у него заботы. На стоянке вовсю шла завершающая стадия подготовки к показу. Кто-то из управления ВВС свежим взглядом оценил расстановку техники и вооружения, и полковник, грязно матерясь, наводил последние штрихи в картине, нарисованной авиацией округа. Холодный декабрьский ветер, ничем ни сдерживаемый на громадной площади летного поля аэродрома, пронизывал нас насквозь. Все были заняты, перетаскивая тележки с бомбами и НУРСами, меняя варианты подвесок и передвигая на доли сантиметра свои летательные аппараты. Мой «голубь мира» вместе с таким же «голубком» Валеры Александрова не потребовал никаких корректив. Вдвоем мы бесцельно слонялись по самолетной стоянке, с любопытством рассматривая экспонаты, представленные нашими коллегами и братьями по оружию.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});