Фавориты Фортуны - Маккалоу Колин

— Значит, мы заблокируем Митилену кораблями, принадлежавшими царству, с которым Митилена так хочет союзничать! — сказал Цезарь, качая головой. — Удивительно.

— Нормально, — быстро возразил Никомед.

— И как же ты собираешься нанимать?

— Через агента. Самый надежный человек сейчас здесь, в Халкедоне.

Цезарь подумал о том, что, вероятно, если корабли будут наняты царем Вифинии для Рима, то Рим должен будет за них заплатить. Но поскольку Никомед, казалось, считал данную ситуацию обычной, Цезарь умно попридержал язык. Во-первых, у него не было денег, а во-вторых, у него не было полномочий на добывание денег. Следовательно, лучше всего принять обстоятельства так, как есть. Но он начал понимать, почему у Рима возникали проблемы в его провинциях и с клиентами-царями. Из разговора с Термом он заключил, что Вифинии заплатят за этот флот — когда-нибудь в будущем. Теперь же он понял, сколько лет Вифинии придется ждать этого.

— Ну вот, обо всем договорились, — сказал царь шесть дней спустя. — Твой флот будет ждать тебя в гавани Абидоса. Можешь забрать его в пятнадцатый день вашего октября. Это почти через два месяца. И конечно, ты проведешь это время со мной.

— Я должен сам следить за тем, как собирают корабли, — возразил Цезарь, не потому, что он так уж хотел избавиться от царя, а потому, что считал контроль необходимым.

— Ты не можешь следить за этим, — сказал Никомед.

— Почему?

— Так не делается.

Они вернулись к Никомеду. Цезарь теперь не чувствовал неприязни к нему. Чем дольше он общался со стариком, тем больше тот ему нравился. И его жена. И ее собачка.

* * *

Поскольку требовалось чем-то занять предстоявшие два месяца, Цезарь наметил путешествия в Пессинунт, Византии и Трою. К сожалению, царь настоял на том, чтобы сопровождать его в Византии, к тому же морем, поэтому Цезарь так и не попал ни в Пессинунт, ни в Трою. Дорога, которая заняла бы два-три дня по суше, растянулась почти на месяц при плавании на корабле. Путешествие с царем оказалось утомительно медленным, поскольку царь останавливался в каждой рыбачьей деревушке и позволял ее обитателям лицезреть свое величество в полном блеске — хотя, из уважения к Цезарю, без толстого слоя косметики.

Греческий по природе и населению, Византии существовал шестьсот лет на мысу гористого полуострова на Боспоре, со стороны Фракии, и имел одну гавань в форме рога с северной стороны и другую, более открытую, с южной. Высокие стены города были мощно укреплены, а о его богатстве свидетельствовали размеры и красота зданий, как частных, так и общественных.

«Фракийский Боспор красивее Геллеспонта и более величествен», — подумал Цезарь, которому случалось плыть по Геллеспонту. Царь Никомед был сюзереном города — это стало ясно с того момента, как королевская баржа вошла в гавань. Все важные лица города появились там, чтобы приветствовать его. Однако от Цезаря не ускользнуло, что некоторые смотрят на него не слишком дружелюбно. Возможно, не всем понравилось, что царь Вифинии в таких добрых отношениях с римлянином. А это вело к другой дилемме. До сих пор общение Цезаря с царем Никомедом имело место в пределах Вифинии, где жители хорошо знали своего правителя, любили и понимали его. В Византии все обстояло не так. Вскоре стало очевидно, что здесь Цезаря принимают за любовника царя Вифинии.

Было бы очень легко опровергнуть это предположение: несколько слов здесь, несколько слов там о старых дураках, которые выставляют себя старыми дураками, и какая досада ради флота возиться со старым дураком. Но дело в том, что Цезарь не мог так поступить. Он полюбил Никомеда — во всех отношениях, кроме того, в чем его подозревали. И он не мог обидеть бедного старика, нанося ему удар в то самое место, которое и для него самого было наиболее чувствительным. Цезарь не смел задеть его гордость. Однако имелись убедительные причины прояснить ситуацию, главным образом потому, что было затронуто будущее самого Цезаря.

Он всегда знал, куда он шел, — все время вверх, только к вершине. Плохо осуществлять такое восхождение, скрывая от всех истинную свою натуру. Но еще хуже пытаться это делать, зная, что выводы о тебе делаются неправильные. Будь царь моложе, Цезарь мог бы решиться на прямое обращение к нему, ибо, хотя Никомед и осуждал нетерпимое отношение римлян к гомосексуализму как неэллинское и даже варварское, он постарался бы сам рассеять неблагоприятную для Цезаря иллюзию — в силу своей природной теплоты и благодушия. Но преклонный возраст царя останавливал Цезаря. Он не мог быть уверен в том, что рана, которую он нанесет при таком обращении, не окажется слишком тяжелой. После юности, проведенной в жестких рамках самоограничения, Цезарь открыл для себя одну истину. Жизнь постоянно преподносит головоломки, которые очень трудно разгадать.

Возмущение Византия римлянами было вызвано, конечно, захватом города Фимбрией и Флакком четыре года назад, когда они — назначенные правительством Цинны — решили, что лучше идти в Азию и воевать с Митридатом, нежели отправляться в Грецию и воевать с Суллой. Для Византия не имел значения тот факт, что Фимбрия убил Флакка, а Сулла уничтожил Фимбрию. Важно было лишь то, что город страдал. А здесь их сюзерен ласкается к римлянину.

Итак, приняв решение, Цезарь поставил перед собой цель произвести на византийцев хорошее впечатление и по возможности спасти свое достоинство. В этом ему могли помочь его ум и образованность. Кроме того, он прибег к услугам еще одного своего качества, о котором так сожалела его мать, — обаяния. Благодаря этому знатнейшие граждане города несколько смягчили свое отношение к римлянину, видя, насколько он отличается от исключительно невоспитанных и тупых Флакка и Фимбрии. Но в конце концов Цезарь вынужден был признать: все это, вкупе с его внешностью, укрепило их убеждение относительно его подлинных сексуальных наклонностей. Понятие «мужчина-самец» не предполагает наличия обаяния.

Тогда Цезарь пошел в лобовую атаку. Первая фаза этой атаки состояла в том, что он стал грубо пресекать все попытки сближения со стороны мужчин. Вторая — в том, чтобы выяснить имя самой знаменитой куртизанки Византия и заняться с ней любовью. Ублажать ее до тех пор, пока она не запросит пощады.

— У него пенис, как у осла, и он настоящий развратник, — с утомленным видом сообщила она всем своим друзьям и любовникам, потом улыбнулась, вздохнула и чувственно раскинула руки. — О, как он великолепен! У меня уже столько лет не было такого мальчика!

И это сработало, не обидев царя Никомеда. Теперь его преданность римскому юноше виделась в истинном свете — как безнадежная страсть.

А теперь — обратно в Никомедию, к царице Орадалтис, к собачке Сулле, в этот сумасшедший дворец с его множеством мальчиков и его пререкающимися и интригующими слугами.

— Мне жаль, но я вынужден ехать, — объявил Цезарь царю и царице за их последним совместным ужином.

— Нам не менее жаль отпускать тебя, — хмуро отозвалась царица Орадалтис, подталкивая ногой собачку.

— Ты вернешься, после того как вы усмирите Митилену? — спросил царь. — Нам бы очень этого хотелось.

— Вернусь. Даю вам слово, — ответил Цезарь.

— Хорошо! — Никомед был доволен. — А теперь, пожалуйста, объясни мне одну латинскую загадку, которую я никак не могу разгадать. Почему cunnus — мужского рода, а mentula — женского?

Цезарь растерялся:

— Не знаю.

— Ведь должна же быть причина.

— Честное слово, я никогда не думал об этом. Но теперь, когда ты обратил мое внимание на данную проблему, я тоже заинтересовался.

— Cunnus должно быть cunna. Это ведь женские гениталии, в конце концов! A mentula должен быть mentulus, коль скоро это пенис. Вы, римляне, так гордитесь свои мужским достоинством, а на самом деле ваши женщины — мужчины, а мужчины — женщины!

И царь откинулся на спинку кресла, весь сияя.

— Ты выбрал не слишком вежливые слова для обозначения наших интимных органов, — серьезно отозвался Цезарь. — Cunnus и mentula — ругательства. Ответ очевиден, я думаю. Род слова обозначает пол, который должен найти себе пару. Пенис предназначен для женского органа, а судьба вагины — приветствовать приход пениса.