Фавориты Фортуны - Маккалоу Колин

Выведенный из себя, Цезарь встал, рукой пошарил в пройме кирасы в поисках платка, подошел к царю и бросил платок ему.

— Ради положения, которое ты занимаешь, соберись! Хотя наша встреча и началась неофициально, все же это аудиенция царя Вифинии официальному представителю Рима. А ты сидишь здесь, размалеванный, как saltatrix tonsa, и распускаешь сопли, едва заслышав неприкрытую правду! Меня воспитывали не для того, чтобы наказывать почтенных старцев, которые к тому же являются царями-клиентами Рима, но ты сам добиваешься этого! Ступай и умой лицо, царь Никомед, а потом мы начнем аудиенцию сначала.

Покорный, как ребенок, царь Вифинии поднялся с кресла и вышел из комнаты.

Очень быстро он вернулся, освеженный. Его сопровождали несколько слуг, которые несли подносы с легкими закусками.

— Хиосское вино, — объявил царь, садясь и приветливо улыбаясь Цезарю, вроде бы без всякой обиды. — Двадцатилетней выдержки!

— Благодарю тебя, но я предпочел бы воды.

— Воды?

Глаза Цезаря снова заулыбались:

— Боюсь, что так. Я не люблю вина.

— Тогда получается, что вода Вифинии знаменита, — сказал царь. — Что ты будешь есть?

Цезарь равнодушно пожал плечами:

— Мне все равно.

Царь Никомед теперь смотрел на своего гостя по-другому, пытливо, без примеси удовольствия при виде мужской красоты. Он заглядывал гораздо дальше того, что сперва восхитило его в Цезаре. Значительно глубже.

— Сколько тебе лет, Гай Юлий?

— Я предпочел бы, чтобы ты называл меня Цезарем.

— Пока ты не начал терять свои чудесные волосы, — сказал царь, выдавая то обстоятельство, что пробыл в Риме достаточно долго, чтобы хоть немного выучить латынь.

Цезарь засмеялся:

— Согласен, трудно носить третье имя, означающее «кудрявый, длинноволосый». Остается надеяться, что я, как все Цезари, сохраню их до старости, не в пример лысеющим Аврелиям. — Он немного помолчал и добавил: — Мне только что исполнилось девятнадцать.

— Моложе моего вина! — воскликнул царь удивленно. — Так в тебе течет кровь Аврелиев? Орестов или Коттов?

— Моя мать — Аврелия из Коттов.

— И ты похож на нее? Я не вижу большого сходства между тобой и Луцием Цезарем или Цезарем Страбоном.

— Некоторые черты характера у меня от нее, а некоторые — от отца. Если ты хочешь найти во мне Цезаря, думай не о младшем брате Луция Цезаря, а о его старшем брате Катуле Цезаре. Все трое умерли, когда Гай Марий вернулся, если ты помнишь.

— Да. — Никомед задумчиво отпил хиосского вина, потом сказал: — Обычно самодержавие производит сильное впечатление на римлян. Выглядит так, будто они предпочитают философию республиканцев, но на самом деле крайне чувствительны к реалиям царской власти. А ты абсолютно к ним равнодушен.

— Если бы у Рима был царь, я был бы им, — просто отозвался Цезарь.

— Потому что ты патриций?

— Патриций? — скептически переспросил Цезарь. — О боги, нет! Я из Юлиев! Это значит, я веду происхождение от Энея, чьим отцом был смертный человек, а матерью — Венера-Афродита.

— Ты — потомок сына Энея, Аскания?

— Мы называем Аскания именем Юл, — сказал Цезарь.

— Сын Энея и Креусы?

— Некоторые говорят так. Креуса погибла в пламени Трои, но ее сын спасся вместе с Энеем и Анхизом, отцом Энея. Они пришли в Лаций. Но у Энея был еще сын от Лавинии, дочери царя Латина. Его тоже звали Асканий, или Юл.

— Так который же сын Энея твой предок?

— Оба, — серьезно ответил Цезарь. — Видишь ли, я считаю, что имелся только один сын. Загадка в том, кем была его мать, поскольку все знают, что отцом его был Эней. Романтичнее считать, что Юл являлся сыном Креусы, но вероятнее всего, как я думаю, он был сыном Лавинии. После смерти Энея Юл, став взрослым, основал город Альба Лонга у подножия горы Альбан. Там он и скончался, оставив семью Юлов — Юлиев — править. Мы были царями Альбы Лонги. Но после того как город захватил римский царь Сервий Туллий, нас перевезли в Рим как его самых главных граждан, превосходящих других. И мы так и считаемся первыми гражданами Рима, о чем говорит хотя бы тот факт, что мы являемся потомственными жрецами Юпитера Латийского, который намного старше Юпитера Величайшего.

— Я думал, что те, древние, обряды отправляли консулы, — сказал царь Никомед, демонстрируя свое знание обычаев Рима.

— Это делается только раз в году, в день его праздника, как уступка Риму.

— В таком случае, если Юлии такие знатные, почему за несколько столетий существования Республики они не стали более могущественными?

— Деньги, — кратко ответил Цезарь.

— О, деньги! — воскликнул царь, хорошо осведомленный в данном вопросе. — Ужасная проблема, Цезарь! Для меня тоже. У меня как раз нет денег, чтобы дать тебе флот. Вифиния разорена.

— Вифиния не разорена, и ты дашь мне мой флот, мышиный царь! Иначе — плюх! — ты хрустнешь, как вафля.

— У меня нет кораблей!

— Тогда зачем мы сидим здесь, напрасно теряя время? — Цезарь вскочил. — Поставь свою чашу, царь Никомед, и — за дело! — Он взял царя под руку. — Давай! Мы сейчас же отправимся в гавань и посмотрим, что у нас есть.

Вне себя от гнева, Никомед вырвал руку:

— Перестань говорить мне, что я должен делать!

— Перестану, когда ты сделаешь это.

— Я сделаю, сделаю!

— Сейчас же. Времени нет.

— Завтра.

— Завтра из-за горы может появиться Митридат.

— Завтра Митридат не появится! Он в Колхиде, а две трети его солдат мертвы.

Цезарь сел, заинтересованный услышанным.

— Расскажи-ка мне поподробнее.

— Он взял четверть миллиона солдат, чтобы наказать кавказских дикарей за разбой в Колхиде. Типично для Митридата! Трудно понять, как он умудрился потерять в бою столько людей. Но, оказывается, дикарям даже не потребовалось для этого драться. Холод в высоких горах сделал дело за них. Две трети понтийских солдат погибли от холода, — объяснил Никомед.

— Рим об этом не знает, — нахмурился Цезарь. — Почему ты не сообщил об этом консулам?

— Потому что это случилось только что. И, во всяком случае, я не обязан сообщать обо всем Риму!

— Пока ты — друг и союзник, ты обязан это делать. Последнее, что мы слышали о Митридате, — что он в Киммерии, восстанавливает свои владения на севере Эвксинского моря.

— Он сделал это, как только Сулла приказал Мурене оставить Понт, — кивнул Никомед. — Но Колхида оставалась непокорной и не хотела платить дань, поэтому он решил сделать в пути остановку и решить вопрос с Колхидой, но тут узнал о набегах дикарей.

— Очень интересно.

— Так что, как ты сам видишь, слона нет.

Глаза Цезаря блеснули:

— И все-таки слон есть! И даже еще больших размеров. Его зовут Рим.

Царь Вифинии не мог сдержаться. Он согнулся пополам от смеха.

— Сдаюсь, сдаюсь! Ты получишь свой флот!

Вошла царица Орадалтис, следом за ней бежала собачка. Царица с удивлением увидела, что ее древний супруг смыл с лица косметику и смеется до слез. К тому же скромно, на расстоянии нескольких футов от молодого римлянина, похожего на тех парней, которые были не прочь сесть к царю Никомеду поближе.

— Дорогая моя, это Гай Юлий Цезарь, — представил царь, отдышавшись немного. — Потомок богини Афродиты, намного знатнее нас. Он только что вынудил меня дать ему огромный флот.

Царица (у которой не было иллюзий относительно Никомеда) царственным кивком приветствовала Цезаря.

— Удивляюсь, что ты не отдал ему все царство, — проговорила она и, прежде чем сесть, налила себе бокал вина и взяла пирожное.

Собачка медленно приблизилась к Цезарю и легла у его ног, глядя на него с восхищением. Когда Цезарь наклонился, чтобы погладить ее, она перевернулась на спину, предлагая почесать ее упитанный животик.

— Как его зовут? — спросил Цезарь, любивший собак.

— Сулла, — ответила царица.

Цезарь вспомнил, как она недавно пнула ногой по яйцам Суллы. Теперь настала очередь ему хохотать.

За обедом он узнал о судьбе Низы, их единственного ребенка и наследницы трона Вифинии.