Святитель Григорий Богослов. Книга 2. Стихотворения. Письма. Завещание - Григорий Богослов

Немногим дышал ты на земле, но все принес и отдал в дар Христу, и душу, и тело, и слово, и руки, о Василий, великая слава Христова, опора иереев, опора истины, которую ныне всего более стараются рассечь.

35. Науки! Общая обитель дружбы! Дорогие Афины! Ранние условия вести божественную жизнь! Знайте это, что Василий на небе, чего желал, а Григорий на земле и на устах носит узы.

Светоносный Василий, великая похвала кесарийцев! 40. Твое слово – гром, а жизнь – молния. Но и ты оставил священный престол! Так угодно стало Христу, чтобы как можно скорее присовокупить тебя к сонму небожителей.

Ты изучил все глубины Духа и всю земную мудрость. Ты был живой жертвой.

45. Восемь лет держал ты бразды богомудрого народа. Это одно мало в делах твоих, Василий.

Радуйся, Василий, хотя ты и разлучен еще со мной! Таково тебе от Григория надгробное писание!

Вот слово, которое любил ты! Воздан тебе, Василий, 50. долг дружбы и дар для нас многоплачевный.

Сию двоенадесятицу надписей возлагает Григорий на прах твой, Василий.

120. Макрине, сестре св. Василия Великого

Я, прах, покрываю собой светоносную деву, если слыхал ты о Макрине, первородной дочери великой Емилии. Она скрывалась от взоров всех мужчин, а теперь в устах у всякого и всех превосходит славой.

121. Евсевию и Василисе

Здесь лежат великославные Евсевий и Василиса, христоносные питомцы боголюбезных Ксолов, а с ними и священное тело блаженной Нонны. Ты, который проходишь мимо сих гробов, вспомни о сих великих душах.

122. Георгию

И ты здесь лежишь, любезное тело Георгия, который препослал ко Христу многие чистые жертвы; а вместе с тобой родная тебе сестра и по плоти и по духу, великая Василиса, имеет общий гроб, как имела общую жизнь.

123. Феосевии, сестре св. Василия Великого

И ты, Феосевия, дочь славной Емилии, в точном смысле подружие [247] великого Григория, опора жен благочестивых, покрылась здесь священной землей; от жизни же отрешилась в зрелых летах.

124. Филтатию

Эта священная земля скрывает в себе тело Филтатия – великого юноши, правителя великого народа.

125. Григорию

Дядя по матери, великий иерей Григорий, положил здесь у чистых мучеников юного, цветущего, не достигшего зрелых лет Григория; и прежние надежды иметь кормильца в старости стали прахом.

126. Максентию

Благородной был я крови, служил при царском дворе, высоко поднимал тщеславную бровь. Все рассеял Христос, когда призвал меня к Себе. На многих стезях жизни утверждал я стопу свою, волнуемый желаниями, пока не нашел надежного пути. Для Христа изнурял я тело многими скорбями, и теперь Максентий легким воспарил отселе горе.

127. Другое[248]

В трепет приходит сердце мое, когда пишу имя твое, Максентий; ты шел путем жизни суровым, не человеческим, высоким, неприятным. И к гробу твоему, превосходнейший, не без трепета приближаться будет христианин.

128. Евпраксию

Я, великая арианзская земля, заключаю в себе Евпраксия, архиерея сей священной страны. Он был друг, сверстник и сотруженик [249]Григорию, поэтому в соседстве с ним нашел себе и могилу.

129. Павлу

Неизвестен предел жизни, поэтому иди не на удачу, но стремись к добродетели, чтобы обрести тебе блаженство там.

5. Смотри, все прах и все обращается в пепел; что ни есть в мире, все непременно примет в себя могила. И продолжительная жизнь 10. есть скоро увядающий злак, не осуществляемое блаженство, не отпечатлевшийся след.

О родительница, проливающая горькие слезы на гроб мой! 15. …На что ни посмотришь ты, приобретаешь только новую болезнь сердцу.

Могилы полны слез, полны безмерной горести. 20. Кто ни заглянет в гроб, соберет в сердце скорбь.

Ты обращаешь взор свой на мое тело, рассмотри мои члены. 25. Как молодую ветвь, скосила меня смерть; ненасытный тартар отверз свою мрачную обитель и вовлек туда меня, Павла, срезав преждевременно, как нежный росток. Всю красоту юных, как траву, 30. пожинает смерть своей косой, ибо, действительно, она неизбежна.

Смотри, куда идешь? Остановись! 35. Смотри! Ты прикасаешься к тлению. Этот мир есть прах, облако, ветер, пепел. Все наподобие воздуха течет быстро, невозвратимо.

40. Земля сокрыла меня в недрах своих. Не могу произнести ни одного слова, тление связало мне язык, рассыпало все мои члены.

Отец, отец, Бог мой! 45. Тебе принадлежит дыхание каждого, Ты сотворил мои руки. Когда повлечет меня клокочущий пламень всеочистительного суда, тогда – увы мне! – как не воспламениться той скверне, 50. какую собрал я себе, ибо дела мои – солома?

Грамматику Феспесию[250]

Увы! Увы! Феспесий, и ты умер; завистливая смерть и тебя сокрыла в могилу! Но слава и умершего Феспесия не умрет; так обильно источал ты новородящиеся речи; и Аттика взывает: «Кто теперь поддержит славу моей мудрости?»

Надписания

Epigrammata

1. Строителю дома, Гигантию

Иной соорудил вавилонские стены, по которым могли ездить колесницы; другой воздвиг египетские пирамиды, а кто-то пеший перешел чрез море и хорошо оснащенные фракийские корабли перевез по суше. А я, всколебав возвышенность и небольшие пригорки Гигантиевой рукой, имею у себя орошенный водою сад.

2. Сигантию пустыннику

С радостью шел я, надеясь угасить пламень желания, какое имел насладиться твоей божественной беседой. Когда же ясно увидел, что водоем безводен, потому что не было удобопиемого для меня источника, 5. тогда возвратился с великой скорбью, приобретя одно – что же именно? – большую жажду. Помолись, однако же, чтобы мог я свидеться с тобой в другой раз и угасить великий пламень, заняв от тебя и тебе сообщив сколько-нибудь божественных мыслей.

3. Двоим Евпраксиям

Не в последних этот Евпраксий, а равно и другой; у обоих одно имя и одно сердце; оба были превосходными служителями иерея Григория. Ему же и ныне служа, там предстоят.

4. Филагрию, на его терпение

У древних в великой славе Эпиктет, в великой – Анаксарх. Один, когда сокрушали его, не обращал внимания на славу; другой, когда толкли руки его в ступе, кричал: выбивайте мешок. 5. Но ты, Филагрий, терпишь долговременные страдания в теле, которое пожирает болезнь, и душа твоя никогда не поражается этим.

5. Другое[251]

Если бы тело твое, Филагрий, не было так болезненно, то я не заметил бы всей силы твоей добродетели. А теперь оно истреблено болезнями, а ты непоколебим. Как справедливо то, что Бог посылает добрым болезни вместо врачевства.

6. Другое

Болезнь пожрала тебя, Филагрий, и закрыла твои глаза, но душа твоя от страданий стала светлее. Хотя знаю, превосходнейший, что ты сведущ во всякой мудрости, однако же ни о чем другом не могу сказать, чтобы оно было превосходнее этого.

7. Зловящему

Много худого говоришь ты обо мне, любезнейший. Если сам ты совершен, то, может быть, и поверю тебе. А если ты очень худ, то прошу тебя говорить обо мне всегда и еще хуже. Это может сделать меня совершеннее всех; прекрасно быть в ненависти у порочных.

13. Другое[252]

Много худого говоришь ты обо мне, любезнейший, а зло делаешь себе самому. Для меня врачевством в этой беде служит такое рассуждение. Если великий Бог благоволит к тебе, то в ином благоволит и ко мне. А если прогневается на тебя, то во сколько строже будет суд!

14. Другое

Много худого говоришь ты обо мне, любезнейший. Если говоришь справедливо, то виновен я, который дал повод твоему языку. А если несправедливо и ложно, что мне до твоих речей?

Говори даже всякому: за это, без сомнения, большее наказание получишь от Бога.

10. К любящим[253]

У меня уже седины; изнуряю свою плоть, смиряю око; дневными и всенощными трудами истомил я злосчастную душу, только бы избавиться мне от огня; но при всем этом не без труда удерживаю в повиновении тело. Как же ты, хотя еще молод и плоть у тебя шире, чем у слона, при всем этом покоишь себя, как человек, достигший чистоты и духовно возлюбивший свою возлюбленную? Нет! Бегать должно любви, которая нерадит о Христе.

11. Другое

Попечителем у тебя, дева, присноживущий Христос, твой возлюбленный Жених, ревнующий о твоем небесном образе. Поэтому в попечители своей бедной плоти не принимай опять плоть, но бегай пересуда злых людей. 5. Нескверного Христова хитона не покрывай позором, навлекши укоризну на всех дев.