Сафьяновая шкатулка - Сурен Даниелович Каспаров

именно с ней?

— Ну как же, я ее по голосу знаю! Да и на пункте она одна работает.

Нет, он меня не понял. Он, как видно, не знает о магических свойствах человеческого голоса. А просвещать его мне не хочется. Я только говорю, глядя на играющих детей:

— Ну что же, это хорошо.

Антон нетерпеливо ерзает на стуле, потом начинает буравить асфальт носком своей туфли.

— Вообще-то я понимаю, конечно, но все как-то глупо получается…

О господи, если бы только существовал эталон, по которому мы соразмеряли бы свои поступки!

— И про женитьбу это я так сказал, в шутку. Куда мне сейчас!

— Опиши мне ее, — говорю я.

Он смотрит на меня озадаченно.

— Но я же ее не видел!

— Нет, я хочу знать, какой она тебе видится.

Антон с минуту, наморщив лоб, поглаживает своя ровные подрезанные усы.

— Ну, как тебе сказать, я вижу ее в сером халате…

— Почему в сером?

— Это рабочий халат. Принимая продукцию, они всегда надевают халат, чтобы не запачкаться: задвижки — ведь они под открытым небом, грязные… Потом вижу обыкновенный конторский стол, ну там чернильницу, телефон…

— Дальше не надо, — говорю я и, чтобы смягчить невольную резкость тона, выдавливаю из себя улыбку: — Это хорошо, Антон.

Он представляет ее вполне земной, рядом с грязными задвижками и запыленной чернильницей. Задвижки и чернильница — что может быть конкретнее этого? А ее он увидит сегодня — тоже конкретно, во плоти я крови. Днем раньше, днем позже — разве это существенно? Интеллигентские рефлексии чужды его натуре, а воображение не обременено книжно-кинематографическими образами: живая жизнь, которая его окружает со всех сторон, не оставляет им места, они приходят с каждой прочитанной книгой, с каждым увиденным фильмом и уходят, не оставляя заметного следа в его сознании. Она сильнее выдуманных образов.

Антон смотрит на часы и встает.

— Ну, я пошел, — говорит он. — Пожелай мне удачи.

— Желаю, — говорю я.

…Поначалу разговоры были чисто деловые, но постепенно они приняли более интимный характер. И со временем мы настолько привыкли к ним, что у нас не хватало духу встретиться. Мы боялись этой встречи. Боялись, что она может оказаться первой и последней, что она может в один миг убить в нас то, чем мы жили весь этот год. Мы знали, что это опустошило бы нас обоих. И мы искусственно отдаляли эту встречу.

Я знал, что мои представления о ней, так же как и ее обо мне, сложились чисто интуитивно, больше из воображаемых моментов, чем из действительных: голоса, смеха, манеры разговаривать, интонации, которые по телефону, естественно, искажаются в лучшую сторону или худшую, воздействуя на наше воображение, поскольку само содержание разговора в данном случае ничего не значит.

У меня это было сильнее, чем у нее. Никакие побочные факторы не ограничивали мое воображение. Или я просто не замечал этих ограничений…

На улице он берет такси и едет на автобусную станцию… Он делает так, чтобы все вышло пошикарнее. Он заставляет такси подождать на углу до тех пор, пока не покажется автобус. Такси останавливается как раз в тот момент, когда двери автобуса распахиваются и из него начинают выходить пассажиры. Антон ждет девушку в желтом платье в черную горошину.

Вскоре автобус пустеет, однако девушка в желтом так и не появляется.

Следующий автобус должен прийти минут через пятнадцать. Антон расплачивается с шофером такси, затем подходит к киоску, выпивает стакан воды, берет пачку сигарет и садится чуть поодаль на скамейку с таким расчетом, чтобы с самого начала оказаться в выигрышном положении: если девушка сразу же не понравится ему, он просто не подойдет к ней.

Ровно через пятнадцать минут подъезжает второй автобус. Антон, весь подобравшись, внимательно присматривается к пассажирам, чтобы не упустить свою знакомую незнакомку.

Пассажиры выходят из автобуса, легонько подталкивая друг друга. Один, другой, третий… И вот наконец в дверях показывается девушка в желтом платье в черную горошину.

«Боже мой!» — чуть не кричит Антон. И верно: хотя створки автобусных дверок и не давали особенно расходиться его воображению, все же оно прорывалось сквозь них и нет-нет да и рисовало ему… кого угодно, только не эту девушку. Она была вне пределов его мечтаний. Стройная, большеглазая, улыбающаяся — чему? неизвестно! — с модной сумочкой в руке. Густые каштановые волосы, слегка взбитые встречным ветром еще в автобусе, падают на ее полуоткрытые в широком вырезе платья плечи.

Выйдя из автобуса, она останавливается, оглядывается вокруг, затем изящным, совершенно неповторимым движением руки поправляет волосы. При этом платье ее слегка приподнимается, отчетливо обрисовывая высокую и сильную грудь и приоткрывая загорелые коленки. Это просто чудо — чудо, сотворенное для него телефонной трубкой!

Не мешкая Антон машет ей рукой, но девушка, как видно, не замечает его приветственного жеста, она как ни в чем не бывало уходит. Но Антон быстро догоняет ее.

— Здравствуйте! — говорит он и, чтобы скрыть волнение, поглаживает усы, не замечая, что этот жест придает ему вид начинающего ловеласа.

Девушка останавливается, смотрит на него, потом вдруг улыбается весело и озорно:

— Добрый день!

Антон в недоумении: голос не ее.

— А вот и мы! — говорит он не совсем уверенно.

— А это мы!

Ее насмешливый тон еще больше сбивает Антона с толку. И тогда он лезет напролом:

— Вы случайно не из поселка?

— Из поселка! — охотно отвечает девушка.

И все-таки что-то не то. Сообразить бы Антону сразу спросить имя, и все бы выяснилось. Но где уж там. Он не может справиться со своим волнением.

— А… — произносит Антон. — Ну… так я вас провожу…

— Нет, — по-прежнему улыбается девушка. — Я живу вот здесь,