Чтоб знали! Избранное (сборник) - Михаил Армалинский

Говорят, у женщин сила и характер оргазма может меняться от раза к разу. (Небольшой такой оргазмёнок. Или – вот это оргазмище!) Для мужчин, как правило, оргазм остаётся одинаковым. Потому мужская фантазия обращается на разнообразие подступов к оргазму. Каждый вырабатывает свой церемониал и всячески его изощряет. Кому представляется прекрасным подступ к оргазму на лепестках роз, а кому – в луже крови. Кому – нежнейшие ласки с помощью пёрышек, а кому – истязания. Проголодавшиеся же – весьма непритязательны и вполне удовлетворяются ускоренными телодвижениями, срезающими все углы на пути к оргазму.

Излишнее растягивание возбуждения, которое поначалу рассматривается как наслаждение, может превратиться в истязание, если оно не увенчивается оргазмом. Это справедливо особенно для женщин. Впрочем, Тантра утверждает, что это истязание оборачивается ещё большим наслаждением. Тантра – восточный вариант садизма.

Безразличия к женщине можно добиться только через саму женщину. Нужно её иметь столько, чтобы интерес к ней пропал. Но безразличие, как и желание, тоже не вечно.

Оргазм – это рубеж между двумя типами заблуждений: романтика предоргазмья шепчет о вечной любви, усталость после оргазма твердит о её вымышленности.

Мы верим тому, что чувствуем. Так как чувства от оргазма резко меняются на противоположные, то и вера осуществляет такой же скачок. Оргазм проверяет встряской, каков у тебя темперамент, на какое чувство ты сделаешь акцент: на то, восторженное, которое ты испытывал до оргазма, или на то опустошённое, которым тебя окатило после. Оптимист будет мечтать о возрождении желания, а пессимист грустить об умершем.

У творческого человека желания настолько сильны, что и оргазмы не в состоянии в полной мере избавить, освободить его от них, и часть неудовлетворённых-таки желаний обращается в творчество. Причём желания эти должны быть всегда противозаконны до такой степени, чтобы было невозможно удовлетворить их законными способами, которые предлагает общество (брак, гетеросексуальные связи и т. д.). Противозаконность желаний вовсе не указывает на то, что творец – преступник, просто эта противозаконность обеспечивает избыточность желаний, необходимую для творца, поскольку если бы желания полностью удовлетворялись законными методами, то у творца исчез бы запал и он перестал бы быть творцом.

У творца, осознавшего свои желания и не боящегося посмотреть им в глаза, возникает сознательный ли, подсознательный ли, но выбор: стать преступником и удовлетворить свои желания или устремлять их в творчество и преступать не юридические, а эстетические границы. Таким образом, для усиления творчества требуется не ограничение желаний, а наоборот, их ненасытность. Причём ненасытность эта должна быть оправлена в рамки закона, чтобы удовлетворять желания с помощью создания миров, в которых совершается любое преступление, но за которым не следует наказания, ибо в мире искусства законы особые. И речь здесь идёт не о сублимации, а о великой силе желаний у творца.

В человеке существует два совершенно различных восприятия мира, мировоззрения и оценки своего места в нём: до и после оргазма. Оргазм представляет собой метафизическую пропасть, в которую падаешь с наслаждением, но она не подставляет дно, а благодаря своей метафизичности выносит тебя на свою противоположную сторону, которая с течением времени снова превращается в исходную сторону, на которую ты попадаешь каким-то окружным путём, приводящим тебя опять к краю пропасти оргазма. (Штучки Лобачевского да Эшера.)

Мир различен в зависимости от расстояния до оргазма: чем ближе к нему, тем мир становится прекрасней, ибо всё более начинает походить на сам оргазм. В принципе, удовлетворение любого желания отождествляет мир с самим желанием, и потому этот мир представляется прекрасным. Если на пути удовлетворения желания возникает препятствие, физиологическое ли, в виде болезни, или старости, или депривации, духовное ли, в виде моральных запретов, стыда и т. д., то мир предстаёт в образе ущемлённого желания, а именно, ущербным, и сразу возникает порыв изменить этот мир так, чтобы он не препятствовал удовлетворению желания, или так, чтобы эти желания были подавлены до неузнаваемости. Следование этим порывам принимает форму преступлений, революций, социальных беспорядков. Когда мир представляется неприступным, бессмысленным или опасно враждебным, не поддающимся никаким изменениям, то тогда неудовлетворённое желание обращается вовнутрь человека, и он начинает представлять себя объектом борьбы, причём цель этой борьбы – уничтожение желания. Однако удовлетворение желания есть приятный способ его уничтожения. Временного уничтожения. Мы бы никогда не убивали желание, если бы его убийство удовлетворением не было таким сладким.

После уничтожения желание всегда возрождается. Смерть, после которой желание всегда восстаёт.

Человеку обеспечено занятие до конца жизни, ибо, пока он жив, до конца избавиться от желаний невозможно, и вся его жизнь превращается в борьбу с тем, чтобы держать эти желания в узде, удовлетворяя лишь прожиточный минимум желаний.

Уничтожение желания иным способом, кроме его удовлетворения, – это стремление поместить себя в послеоргазменное состояние, но без оргазма. Специфика послеоргазменного состояния как раз и состоит в том, что человек резко лишается того, что являлось целью его жизни всего несколько секунд назад. То есть оргазм лишает нас смысла жизни, полностью разочаровывает нас в том, что казалось высшей ценностью, и производит мгновенную инфляцию чувств. Человека потрясает осуществляемая оргазмом стремительность переворота с ног на голову всех понятий – то, что было бесконечно важным, стало абсолютно безразличным, то, что приносило величайшее наслаждение, вдруг вызывает желание отстранения, то, что представлялось верхом красоты, вдруг начинает восприниматься как нечто, красоте чуждое. Желание слияния вдруг становится желанием разъединения.

Подобная метаморфоза чувств имеет место при удовлетворении любого желания, но нигде она не происходит так резко, как при оргазме. Удовлетворение всех естественных потребностей: голода, жажды, сна, испражнений – происходит постепенно. Но только удовлетворение похоти происходит скачком и непроизвольно с помощью оргазма. Более того, в процессе удовлетворения всех желаний они постепенно слабеют и сходят на нет. В процессе же удовлетворения похоти желание продолжает расти, причём до такого предела, когда уже тело не может больше вынести этого роста и реагирует оргазмом.

Каждый раз, испытывая оргазм, мужчина оказывается обескуражен именно резкостью изменения своего отношения к миру. Нередко это выражается в удручённом состоянии после оргазма, в угрызениях совести, в ожесточении против объекта страсти, который посмел вдруг превратиться в столь безразличное тебе существо. Часто эта обескураженность миром, перевернувшимся в ощущениях на 180 градусов, оборачивается против себя самого, и прежде всего против своих половых органов.

В нормальной ситуации мужчина выводится из этого шока с помощью возрождения желания, которое увлекает его мысли прочь от негативного философствования. Посему самое опасное – это ослабление способности желания к возрождению. Именно это может оставить мужчину в состоянии недоумения перед обрушившимся миром, который недостаточно быстро вновь выносит его окружными путями к пропасти оргазма, шагнуть в которую заново призывает его всё его человеческое естество.

В этом плане женщина более жизнеспособное существо, ибо по сути своей не испытывает безысходности и абсолютности потери желания после оргазма в той степени, в какой это испытывает мужчина. Переход у женщины более сглажен, и она не ощущает такой встряски: от «всего» до «ничего», как это происходит у мужчины. Женщина балансирует между «всем» и «кое-чем» и потому редко сталкивается с мрачной картиной полного умерщвления желания, которую регулярно видит перед собой мужчина после каждого оргазма. Потому женщина и более жизнеспособна, менее подвержена самоубийственному настрою. Отсутствие желаний, которое одолевает мужчину после оргазма, является первым аналогом как свободы, так и смерти, и потому мужчина ближе, чем женщина, знакомится со свободой и смертью при жизни, а потому он чаще решает следовать на зов смерти до отведённого ему физиологией времени. Так что в оргазме есть элемент самоубийства, а не просто смерти.

Убийство своего желания, воспринимавшегося как самое главное в жизни, оборачивается убийством части себя, причём значительной части, поскольку желание заполняло всё твоё существо, особенно с нарастанием наслаждения. И вот ты оказываешься свидетелем, как эта значительная часть тебя вдруг исчезает, превращается в ничто. Потому-то юные самоубийцы хотят довершить дело оргазма и покончить с незначительной оставшейся частью – жизнью.