Работа с риском (сборник) - Андрей Кивинов

– Ладно… Пойдем.

Он встает из-за стола и подталкивает меня к двери.

– Я могу позвонить Гере?

– Я сам позвоню.

Он отводит меня в камеру.

На часах десять вечера. Вряд ли следователь приедет на ночь глядя. Значит, буду ночевать в чужой кровати. Хорошо бы это пошло в зачет двух суток [38] . Сомневаюсь, что Булгаков позвонит Гере и прочитает ему стихотворение про узника. Но даже если позвонит, Гера не побежит обрабатывать спартанцев, чтобы те забрали заяву. Ему девочки раны зализывают…

В общем, спокойной ночи, Павел Андреевич. Приятных сновидений.

Обидно, что не смогу вернуть Кериму тысячу. Не большая беда, конечно, но репутация пострадает, слухи поползут, таблоиды опять-таки…

Спал я, как всякий честный человек, снова оказавшийся за решеткой, плохо. Заснуть мешали мелкие насекомые и вопли невинных из соседней комнаты отдыха. Но под утро я все-таки вырубился.

Будь на моем месте граф Монте-Кристо, он рисовал бы план побега, подкупал охрану или обдумывал линию защиты. Но вновь напомню: я не герой. Я человек, которому немножко не повезло в жизни и который поставил на ней, жизни, маленький, но жирный крестик. И если вы случайно, поздним вечером в темной подворотне подойдете ко мне и спросите: «В чем смысл твоего жалкого существования, Павел?» – я, пожалуй, расплачусь.

Но на зону все-таки не хочу.

Глава 4

Сержант-дворецкий поднял меня в начале одиннадцатого. Завтрака и сигары не предложил. Голова была, как футбольный мяч – и так ничего, кроме воздуха, да еще и попинали…

Я снова оказался в оперативном кабинете. Окурков в пепельнице прибавилось. Лицо Булгакова не сверкало утренней свежестью – видимо, он вообще не ложился спать. Его настроение было под стать моей фамилии. То есть угрюмым.

Опер вытащил из стола изъятые у меня вещички – ремень с кобурой, мобильник, часы, шнурки и ключи от квартиры. Осмотрел телефон.

– У кого сорвал?

– Ни у кого. С рук купил у метро. Такой и был… Честно.

– Не возьмешься за ум, посажу. – Он швырнул вещички мне на колени. Забрезжила надежда, что на этот раз, кажется, пронесло. – Утром приходили потерпевшие. Заявили, что подрались между собой и претензий к тебе не имеют.

О, как! Похоже, я недооценивал Германа.

– То есть я могу уходить насовсем?

– Можешь… Хотя погоди. Личность ты перспективная, поэтому…

– В каком смысле перспективная? – испугался я.

– В прямом… Поэтому возьму-ка я тебя на личный профилактический учет.

«На учет возьмусь, но в тюрьму не пойду!»

Булгаков открыл сейф, достал цифровой фотоаппарат и бланк какого-то документа, изготовленного на ксероксе. Предложил мне встать к стенке. Хорошо, хоть не спиной. Прицелился и нажал спуск… Вспышка.

– Вообще-то фотографировать разрешено только с моего согласия. Права человека!

– Заткнись… Встань в профиль.

Спорить смысла не было. Повернулся. Состроил героическую рожу. Угрюмов-хан перед походом на Русь.

– Садись. – Булгаков убрал «мыльницу» в сейф и положил перед собой бланк. Заполнил шапку – мою фамилию и прочее. Позор! На дворе двадцать первый век, а сотрудник российской милиции от руки заполняет какие-то бланки вместо того, чтобы воспользоваться услугами Microsoft.

Когда он занес ручку-дубинку над графой «место рождения», зазвенел местный телефонный аппарат времен Берии.

– Да… Понял! Лечу!

Булгаков выдернул из сейфа пистолет, повернул ключ, выскочил из-за стола, положил бланк передо мной.

– Так, заполни сам, здесь ничего сложного. Оставишь на столе, дверь захлопнешь… Да… Ты, кажется, обещал помочь. Я очень надеюсь. Вот мой телефон. Не потеряй.

Он бросил на стол визитку с номером служебного телефона и исчез за дверью, оставив меня наедине с иконой святого Феликса.

Наверно, случилось что-то волшебное, раз он сорвался так быстро и даже не выгнал меня из кабинета. Очень неразумно. Ладно, я человек порядочный, хоть и судимый, но на моем месте мог бы оказаться проходимец или просто ворюга. А в милицейском кабинете всегда есть чем поживиться. Не столько в материальном плане, сколько в познавательном. Хотя…

Я окинул кабинет заинтересованным взглядом. Сейф, стол и пара стульев. На вешалке милицейская форма. Сейф закрыт, остается стол.

Я пересел на место хозяина, выдвинул ящик. Никаких отрезанных пальцев или изъятых брюликов. Кипятильник, стакан, лейтенантский погон, сборник застольных песен «За милых дам!», замусоленный уголовный кодекс и старый журнал «Вокруг смеха».

На огрызки карандашей, семечки, гильзы от патронов и мертвых тараканов я внимания не обращал.

Теперь ясно, почему Булгаков не выставил меня за дверь. Но все равно он лох чилийский. Вот возьму и заложу под стул противопехотную мину. Или напишу на кителе краской «Любите меня сзади».

Под стеклом на столе тоже ничего интересного. График дежурств и календарик с Памелой Андерсен за 2002 год. То есть, получается, Памела осталась еще от Добролюбова.

Стоп! А если это провокация? Они, мусора, шустрые на такие каверзы. Смотрит на меня сейчас Булгаков через скрытую камеру и ждет, когда я что-нибудь умыкну. Я ведь пока особо и не рылся в столе и под столом. А на выходе меня прихватывают, обыскивают и вешают статейку. Не прокатило с дракой, прокатит с кражей…

Так-так-так, вот это ближе к истине. Поэтому делаем, что велено, и валим по-быстрому.

А что велено? На учет самого себя поставить? Никаких возражений. Поставим с удовольствием.

Я взял ручку-дубинку.

Итак, место рождения. Дер. Большие Жепени Копчинского уезда. Адрес прописки и проживания. Что ж… Великобритания, г. Лондон, ул. Б. Йорика, замок № 3, строение А, кв. 135.

Я выводил буковки старательно, словно на уроке чистописания. Глумиться, так красиво!

Начнем с судимости. Надо что-нибудь поэкзотичней выбрать. Воспользуемся Булгаковским уголовным кодексом. Вот хорошая статья – принуждение к изъятию органов или тканей человека для трансплантации. Есть. Незаконное производство аборта. Тоже ничего. Ну и планирование, подготовка, развязывание и ведение агрессивной войны до кучи…

Нет, это перебор. Все должно быть серьезно. Выберем пиратство. Благородная, несправедливо забытая статья.

Идем дальше. Цвет волос, цвет глаз, цвет кожи. Все – зеленое. Шрек Андреевич Угрюмов. Особые приметы. В скобках – шрамы, татуировки, увечья. Местонахождение, описание. Ну, здесь есть простор для фантазии. Портрет голого президента на правом бедре. Надпись «I love Rodinu» на груди. Реклама сотовой связи «Билайн» на спине. Причем черно-желтая. «Живи на яркой стороне».

С татуировками всё. Увечья и шрамы опускаю (еще накаркаю!). Хотя шрам есть. На боку. Фурункул вскочил, резали. А «лепила» молодой оставил рубец с палец длиной. Но я всем говорю, что получил удар ножом во время разборки на зоне. Черный пиар.

Место работы. Тут все просто – «Газпром». Топ-менеджер. Пусть мечты сбудутся…

Состав семьи. Надо подумать… Конечно, хочется в качестве половины вписать Аню Семенович или Настю Заворотнюк, но в это никто не поверит. Может, Памелу Андерсон? Нет, силиконовые женщины не в моем вкусе. Впишу Гошу Куценко. Безволосый брат.

Вписать не успел. В дверь постучались. Скромно так, словно стесняясь.

Я не спрятался под стол. Я же не воровать в кабинет залез. Все вопросы к Булгакову, как там его по имени-отчеству…

Я откинулся на стуле и довольно уверенно произнес:

– Не заперто. Входите.

Дверца отворилась…

– Ой… Паша?

Скажу честно, если бы это происходило в кино, я набил бы сценаристу рожу за такие подставы и потребовал бы вернуть деньги за билет…

Я не сразу узнал вошедшую. Еще бы! Последний раз я видел ее лет девять назад. Если не больше. Но, надо отдать должное памяти, все-таки узнал. Хотя она здорово изменилась. В отличие от меня. Как был мудаком, так и остался.

Одноклассница…

Ксюха.

Не Собчак – Веселова.

Говорят, за мгновенье до смерти перед человеком проносится вся его жизнь либо самые яркие её моменты. Не берусь спорить, тьфу-тьфу, я пока не умираю и не умирал раньше. Но что-то похожее сейчас приключилось со мной. С момента вопроса Веселовой до момента моего ответа прошло не более двух секунд. Но мне хватило вспомнить. Не всю жизнь, конечно, но кое-что…

Декорации сменились незаметно и быстро, словно в хорошем театре. (Или после пропущенного прямого в голову.) Кабинет, стол, сейф, милицейская форма растворились в пространстве и во времени. Вместо них появился дворик перед стареньким трехэтажным домиком, скамейка. Снег. Девочка. Ксения Веселова. Из шестого «а» класса. И мальчик. Паша Угрюмов…

Девочка плакала. Паша шел мимо из школы.

– Веселова, чего ревешь?

– Ничего… Ключи потеряла.

– От дома, что ли?

– Да. На физкультуре.

– Так иди, поищи.

– Уже искала. Бесполезно. Мы же на улице занимались. Я где-то в снегу уронила.

Я присел на скамейку.

– И чего? Домой не попасть?

Веселова скорбно кивнула головой.

– У матери смена ночная, она только утром придет.