Солдат удачи. Исторические повести - Лев Вирин

Впрочем, в тот день из их класса пошли в военкомат только двое. Остальных вызвали по повесткам. Разницы никакой.

За обедом Яша спросил совета у дяди Исаака. Дядю в их семье уважали. В германскую он заслужил два солдатских Георгия, потом всю гражданскую оттопал с винтовкой в Красной Армии. Осел в Ташкенте, подмастерьем у местного сапожника, бухарского еврея, женился на его дочери Риве, сам стал мастером

А нынче к дяде Исааку приезжают на «Эмках» большие началь­ники, заказывают мягкие, лаковые сапожки для себя, модные лодочки для своих жён.

Зимой 1932 года, в самый голодомор, дядька приехал в Павло­град и вывез из вымирающей Украины сестру Сару со всей семьей. Спас. Устроил зятя бухгалтером у себя в артели, отдал родным поло­вину своего дома.

Дядя Яшку похвалил:

—              Спешить не надо. Война тебя не минует. Пока что есть выбор. Зайди-ка ты в Военно-химическое училище. Подай документы. От дома близко. Выйдешь лейтенантом. В солдатской казарме еврею уж слиш­ком погано. И не стесняйся своего еврейства. Не прячь его. От этого только хуже.

В декабре 1941 года лейтенант Рабинович прибыл в Саратов и был направлен в 63-й отдельный кавполк под Татищево. От станции добрый час топал пешком до штаба полка. Промёрз до костей. Зима в тот год была знатная, хотя в прошлом году, в финскую компанию, — и того лютее.

Немолодой, лысоватый полковник оглядел вытянувшегося в струнку лейтенанта, улыбнулся. Взял документы, прочёл негромко, но внятно:

—Лейтенант Рабинович, ВУС 578, направляется для прохожде­ния службы в должности начхима полка, — и протянул руку. — Здрав­ствуйте, Яков Изрилевич. Будем служить вместе. А я полковник Лазарьянц Ашот Григорьевич. Садитесь. Замёрзли с дороги? Здесь тепло. Верхом ездить умеете? Не приходилось? Не беда. Научим. Полк- то у нас кавалерийский

Командир взвода разведки старшина Саша Горленко, разбитной, черноусый джигит из терских казаков, подобрал Яше смирную ко­былку и начал его учить.

Сашка гонял новичка нещадно, по пять часов в день, добро­душно посмеиваясь над городским неумехой:

—              Надо же! Ни напоить коня, ни оседлать не умеет!

Скоро они перешли на «ты». Через неделю Яков вполне при­лично держался в седле.

Полковник снова вызвал лейтенанта к себе.

—              Садитесь, Яков Израилевич! — сказал Ашот Григорьевич (в раз­говорах с глазу на глаз полковник Лазарьянц обращался к своим офи­церам только по имени и отчеству). — Слышал, вы стали лихим кавалеристом. А как у вас с топографией? — полковник подвинул Яше развёрнутую карту-двухвёрстку. — Где мы?

Карты Яша полюбил ещё в пятом классе, когда зачитывался пу­тешествиями Стенли и Ливингстона. Место штаба на карте нашёл тот­час.

— Неплохо. Представьте себе, что полк расположен в деревне Телегино. А штаб корпуса — в Сердобске. Фронт рядом. Немцы насту­пают. Обстановка неясная. Необходимо доставить в штаб корпуса сек­ретный пакет. Как поедете?

Яша вгляделся в карту: «Единственная дорога через Камышлей. По ней — проще всего. Да ведь и немцы рвутся к дороге. Мессера там, небось, по головам ходят...».

—По змейке вдоль Хопра, — ответил лейтенант. — Дальше, зато надёжней. И если что, можно укрыться в кустарнике.

—Отлично! — кивнул полковник. — Я бы и сам выбрал этот марш­рут. Думаю, Яков Израилевич, вы и сам понимаете, что начхиму в полку делать нечего. Немцы ОВ9 не используют. И вроде бы не соби­раются. — Ашот Григорьевич помолчал, отложил карандаш. — Вы ду­маете, немцы бьют нас за счёт своих танков и самолётов? Это не главное. У них великолепное взаимодействие родов войск. И хорошее управление боем. Связь налажена! А у нас командующий зачастую не знает, что делают его части. Телефонные провода рвутся. Радио ни к чёрту! Единственная надежда на офицера связи. По старинке. Достав­ленное вовремя донесение нередко решает судьбу боя. В полку до край­ности нужен хороший офицер связи. Меняйте профессию, Яков Израилевич!

Невозможно отказать такому командиру. Яша согласился.

В пятницу Лазарьянц на единственном в полку грузовичке уехал в Саратов.

—              Людей и лошадей у нас почти полный комплект, — сказал Ашот Григорьевич начальнику штаба майору Окуневу. — А с вооружением беда. Одни карабины. Всего шестнадцать пулемётов. Ни артиллерии, ни миномётов совсем нет. Похлопочу в штабе округа.

Вечером Яша заступил на дежурство в штабе полка. Тихо, все спят. Чуть коптит семилинейная керосиновая лампа. Открыл «По­смертные записки Пиквикского клуба». Книг в округе было мало, пе­речитывал Диккенса в третий раз.

Под утро принялся за письмо домой. Покусывая деревянную вставочку, Яша писал:

«Мои дорогие! У меня всё хорошо. Служба идёт нормально. Ко­была «Веста» уже привыкла ко мне и тянется за корочкой или кусочком сахара. Старушка не слишком резва, но очень послушна. А вот с началь­ством мне жутко повезло! Полковник Лазарьянц — удивительный че­ловек! И манеры как у аристократа. Хотел бы я узнать о нём побольше».

В полковника Яков просто влюбился. Ашот Григорьевич гово­рил мало. Зато почти каждое его слово хотелось запомнить. Через много лет он пересказывал своим внукам скупые афоризмы полков­ника. Яша не раз пытался осторожно расспросить Лазарьянца про его жизнь, но тот только отшучивался и мягко переводил разговор на дру­гое.

***

Причины сугубой сдержанности полковника Лазарьянца Яша узнал только в мае 42-го подо Ржевом. Тогда они вместе с майором Оку­невым попали под шквальный миномётный обстрел немцев — двести метров не дошли до НП полка. Успели добежать до неглубокой канавы и рухнули рядом, уткнувшись в молодую траву

Минные осколки летели низко, сбривая головки одуванчиков. Но их теперь могло достать лишь прямое попадание.

—              Хорошо, полковник задержался, не пошёл с нами, — заметил Яков.

—              Да уж! Ему скакать зайцем как-то не с руки, — засмеялся майор.

—Николай Иваныч, — спросил Яша, — почему полковник о себе никогда не рассказывает?

— Битый. Потому и молчит.

Майор испытующе посмотрел на лейтенанта. Вроде, парень на­дёжный. Трепаться не будет. Должно быть, Окунев и сам хотел погово­рить о любимом начальнике.

— Война. Полегче стало. Не допытывают, что ты делал до 17-го года. А раньше ох как трясли. — Помолчав, он продолжил: — Полков­ник у нас — человек редкостный. Такого искать и искать. Да ведь родом он из купцов. Папаша в Нахичевани, под Ростовом, двумя эле­ваторами владел!

В шестнадцатом году Ашот Григорьевич пошёл добровольцем, воевать с немцами. Два офицерских Георгия заслужил. Не хухры- мухры. Теперь этим и гордиться можно. А раньше скрывать приходи­лось. Летом 17-го армия развалилась. Штабс-капитан Лазарьянц взял отпуск и вернулся в Нахичевань, к невесте. Обвенчались и уехали в Са­ратов, к родителям жены. Там его и мобилизовали в Красную Армию по приказу Троцкого.

Гражданскую кончил начальником штаба армии с орденом Крас­ногоЗнамени. Тогда — большая редкость. Остался служить. А в два­дцать шестом начались чистки. Дескать, «классовый враг». Спасибо, старый друг и однополчанин Саша Василевский помог перевестись в 48-ю территориальную дивизию, в Кашин.

В тридцать восьмом году бате повезло. Он был в отпуске, когда до их корпуса добрались чекисты. В штабе расстреляли почти всех. Из командиров полков уцелело меньше трети. Вернуться — верная смерть. Что делать?!

Тесть повёл в мединститут к другу, зав.кафедрой хирургии. Тот вырезал Ашоту Григорьевичу желчный пузырь. Бюллетень на полгода. Потом, пройдя медкомиссию, полковник Лазарьянц начал читать курс тактики в Саратовском военном училище. Так и уцелел. Там я с Ашотом Григорьевичем и познакомился.

Метрах в пяти рванула мина. Майор глянул на часы:

— Через двенадцать минут кончат. Обед у них. — Окунев закурил. — Тогда я крупно влип. Витька Костенко, сука поганая, подглядел у меня в тумбочке письмо от отца из Красноярского края. Ну и стукнул. Вы­дернули меня на комсомольское собрание исключать: дескать, кулац­кий сынок, скрыл своё социальное происхождение.