Солдат удачи. Исторические повести - Лев Вирин

Всё решилось тут же. Рекомендации доктора Крупеник вполне хватило. В раздевалке тётя Лида критически оглядела измятый халат:

—               Ладно! Дома подштопаю, накрахмалю и выглажу.

В вестибюле гнойной хирургии Таня чуть не грохнулась в обмо­рок от густого, страшного запаха, но вовремя одёрнула себя: «Дер­жись! Не показывай вида».

Через несколько дней она привыкла и совершенно перестала за­мечать эту вонь.

Среди пожилых санитарок в отделении Таня казалась совсем де­вочкой, и старая тётя Глаша тут же взяла её под своё крыло.

Девушка быстро освоилась, а тяжёлая работа помогала не ду­мать.

В Москве стало тревожно. Теперь бомбили уже три-четыре раза в день. Возле Никитских ворот тяжёлая фугаска развалила разом четыре дома, скрутила кольцом трамвайные рельсы и сбросила на землю па­мятник Тимирязеву. Правда, к утру пути исправили, а памятник поста­вили на старое место.

Благополучным сводкам Совинформбюро никто не верил. Хо­дили слухи, один страшнее другого: дескать, наши армии попали в окружение под Вязьмой (позднее это подтвердилось), а Гитлер прёт на Москву и седьмого ноября въедет в Кремль на белом коне (а вот это оказалось ложью). Вдруг замолчало радио. Стало совсем страшно.

Старшая сестра послала Таню в тринадцатую палату пригото­вить постель для нового раненого. Тринадцатая палата, маленькая, на три койки, считалась привилегированной. Обычно в ней лежали гене­ралы или особо заслуженные командиры. Сейчас там было пусто. Таня едва успела застелить постель, как двое санитаров внесли раненого майора. Правая нога его была в толстом коконе бинтов. За ними шла Ольга Яковлевна. Она брезгливо оглядела палату:

—Грязно! Надо вымыть пол.

—               Я сейчас! — отозвалась Таня.

Когда она вернулась с ведром и тряпкой, Ольга Яковлевна, при­двинув табуретку поближе, дружески беседовала с раненым майором.

«Похоже, доктор его уже оперировала раньше»,— сообразила де­вушка.

— Ногу мы вам вылечим, Василь Васильич, — убедительно гово­рила доктор Крупеник. — Мы применяем новую методику профессора Войно-Ясенецкого. Результаты хорошие. Меня другое тревожит. Что на фронте? Упорно говорят о скорой эвакуации. Вы ведь служили в штабе у Рокоссовского. Должны знать!

Майор замялся и выразительно посмотрел в сторону Тани.

— Не беспокойтесь! Таня — человек надёжный, лишнего слова не скажет. Да вы, может быть, и знали её отца, полковника Коровина.

Василь Васильич резко повернулся:

—Таня Коровина?! Как изменилась за четыре года!

Девушка вдруг вспомнила вихрастого, тоненького, похожего на подростка капитана, который тогда почти всю ночь напролёт вполго­лоса толковал о чём-то с отцом.

— Так что там случилось под Вязьмой? — настойчиво спросила Ольга Яковлевна.

Майор откинулся на подушку:

—Большая беда. Классические немецкие Канны, как летом в Бе­лоруссии. И наши прошляпили! Связи нет, потеря управления, ре­зервы чёрт знает где. В котёл попали четыре армии и группа Болдина. Наши лучшие части! На фронте дыра в пятьсот километров. На Мо­жайской линии обороны почти пусто. Правда, и мы кое-чему научи­лись. Окружённые не разбежались по лесам, а дрались, пока не кончились патроны и снаряды. Немцам пришлось неделю потратить на их ликвидацию.

Тем временем Ставка вызвала из Ленинграда Жукова и бросила на Можайскую линию всё, что смогли собрать. Жуков навёл порядок! Ключевые направления: Волоколамск, Можайск, Медынь, Калуга худо- бедно прикрыты. Главное, туда выдвинули полки противотанковой ар­тиллерии, ИПТА. Отчаянные ребята! Гибнут, а немецкие танки выбивают. Так что надежда есть. Думаю, Москву не сдадим!

Таня напряженно вслушивалась в тихую, неспешную речь май­ора.

«Не сдадут Москву! — думала она с радостью. — Не сдадут!».

Утром 16 октября, окончив дежурство, Таня заглянула к тёте. Но той предстояли ещё три тяжёлых операции.

—Иди домой сама, девочка! Я приду попозже, — сказала Лидия Петровна.

Вместе с тётей Глашей (та тоже жила возле Таганки) Таня пошла домой.

Они ещё не знали, что немцы начали вторую фазу наступления на Москву. Что уже взята Калуга, немцы скоро займут Боровск и Калинин. До Москвы им останется рукой подать.

15-го вечером Сталин подписал приказ о срочной эвакуации в Куйбышев наркоматов, Генерального штаба и дипломатических миссий. Все ключевые объекты в Москве приказал подготовить к взрыву.

И совсем никто не мог угадать, что планы Вермахта на этот раз дадут сбой.

Что на удобных путях к Москве встанут насмерть подольские кур­санты и свежие дивизии Панфилова и Блобородова А тяжёлая распутица не позволит немцам их обойти.

Что танки Гудериана так легко, сходу захватившие Орёл и Брянск, упрутся под Тулой в железную оборону местных оружейников, прикрытую ди­визионами зенитных пушек, и ничего не смогут сделать. Что русские будут драться с невиданным упорством.

На трамвайной остановке было пусто. И на улице — никого. Таня и тётя Глаша постояли.

— Чего ждёте? — крикнула какая-то баба. — Трамвай нынче не ходит. И метро закрыто.

Пошли пешком. На Красноказарменной улице безлюдно. Город будто вымер. Вышли на шоссе Энтузиастов. Сразу всё изменилось!

Во всю ширину шоссе катил нескончаемый людской поток. Ты­сячи и тысячи! Из Москвы! Скорее!

Грузовики с барахлом и мебелью разных начальников, перепол­ненные автобусы. Ломовые извозчики на грузовых платформах, запря­жённых тяжёлыми лошадьми, увозили свои многочисленные семьи. В чёрных «Эмках» драпало начальство.

Но больше всего народу шло пешком. С рюкзаками, с тюками, с чемоданами, с детскими колясками. Только бы уйти из обречённого го­рода!

Таня с тётей Глашей шли им навстречу, по тропке, прижимаясь к палисадникам ветхих домиков. Испуганная старуха вцепилась в Танин локоть и бормотала тихонько:

—              Господи! Спаси и помилуй! Господи! Спаси и помилуй!

«Как страшно и противно идти против течения! Против всех!» — думала Таня.

На площади Ильича уже посвободнее. Возле трёхэтажного уни­вермага стояла густая толпа. Кто-то кричал, звенело разбитое стекло витрин. Рыжий парень торопливо пробежал мимо, прижимая к груди два новых ковра.

«Грабят универмаг! — поняла Таня. — И ни одного милиционера в округе!»

—              Что делают! — закрестилась тётя Глаша. — Матерь Божья! Пой­дём скорее отседа, от греха подальше.

Наконец, дошли до Андроньевской площади. Тут тётя Глаша свернула вправо, к Яузе, а Таня побежала домой по Большой Коммуни­стической.

Ей было совсем худо. Крепко сжав кулаки, чтобы не разры­даться, она пыталась как-то примирить в своей голове этот Великий Исход, массовое бегство москвичей из своего города, со всем тем, чему Таню учили всю жизнь, чему она до сих пор верила. В ушах назойливо звучали мажорные слова бодрых песен: «И на вражьей земле мы врага раз­громим,, малой кровью, могучим ударом»; «Красная Армия всех сильней.».

«Но Василь Васильевич сказал: «Москву не сдадим!» — уговаривала себя девушка. — Он ведь лучше знает!».

Так не хотелось идти одной в пустую комнату... Навстречу шёл невысокий мужчина с копной чёрных, курчавых волос.

«Это ж Григорий Петрович, Варин отчим! — обрадовалась Таня. — Он работает на ЗиСе инженером. И Варькин дом — вот он».

—              Ты к нам? — приветливо спросил Григорий Петрович. — Варя будет очень рада. Ты давно не показывалась.

По парадной мраморной, но такой грязной лестнице поднялись на второй этаж. Варя всегда хвасталась тем, что живёт в доме купцов Алексеевых, где родился и вырос сам Станиславский.

Наташа, младшая сестра Вари, кинулась Тане на шею:

—              Ура! Танька! А Вари нет. Но ты садись, она скоро вернётся. Мы тебя обедом накормим.

С кухни прибежала Катерина Ивановна, хозяйка:

—              Гриша! Что случилось? Почему ты днём дома?