Дочь «Делателя королей» (ЛП) - Филиппа Грегори

Девушки Риверсов деликатно оставили двор, чтобы навестить свою мать, и я радуюсь, что не вижу их сейчас — трех из пяти прекрасных дочерей. Я не в силах думать ни о чем, кроме проклятия, о котором рассказал мне Ричард; о том, как мать и дочь поклялись, что человек отнявший у них детей, потеряет своих. Можно ли считать это доказательством того, что Роберт Бракенбери понял мой намек и задушил этих здоровых и красивых мальчиков в их постели, чтобы передать их титулы моему бедному потерянному сыну? Доказывает ли это, что мой муж бесстыдно и уверенно лгал мне в лицо? Мог ли он убить их, ничего не сказав мне? Мог ли он скрыть эту ложь от их матери? Может быть, она разгадала его ложь и забрала моего сына в отместку? Разве не проклятие ведьмы является единственным объяснением смерти Эдуарда, прошедшего через все опасные детские годы и умершего весной?

Да, это так, я верю. Я пришла к такому выводу после долгих бессонных ночей. Эдуард был маленьким, слабым, тонкокостным, но он не был подвержен лихорадке. Я думаю, что ее злая воля настигла моего сына и сожгла его вены, его легкие, его бедное, бедное сердце. Я думаю, что Элизабет Вудвилл и ее дочь Элизабет убили моего мальчика, чтобы отомстить за потерю своих.

Ричард по-прежнему приходит в мои покои, чтобы проводить к ужину, словно в мире ничего не изменилось. Но мне стоит только раз взглянуть в его лицо, чтобы понять: он никогда уже не будет прежним. Его лицо, сильное и мужественное, теперь кажется суровым, даже мрачным. От носа к уголкам рта пролегли две глубокие складки, а лоб между бровями прорезала резкая вертикальная линия. Он никогда не улыбается. Когда его мрачное лицо поворачивается к моему бледному, я думаю, что ни один из нас больше никогда не улыбнется.

Глава 8

Замок Ноттингем, лето 1484

С наступлением летней жары девушки Риверсов верхом возвращаются из деревни, и все молодые придворные радостно встречают этих уверенных в своей красоте всадниц. Очевидно, что их очень не хватало при дворе. Все трое идут в мои покои, приседают в низком реверансе и улыбаются, словно ожидают от меня любезного приветствия. Я спрашиваю их о путешествии, о здоровье их матери, но даже я слышу, как слаб и тонок мой голос. Меня не беспокоит ни их путешествие, ни здоровье Элизабет Вудвилл. Я знаю, что Элизабет будет писать своей матери и сообщит ей, что я стала бледной и почти немой. Наверное, она заметит, что ее колдовство убило моего сына и почти остановило мое сердце. Но меня это больше не волнует. Обе Елизаветы, ни мать, ни дочь, ничего больше не смогут сделать со мной. Они отняли у меня всех, кто был мне дорог, остался один Ричард, мой муж. Захотят ли они забрать и его тоже? Я настолько погружена в печаль, что меня это не интересует.

* * *

Наверное, они заберут его. Прохладными вечерами Элизабет гуляет с Ричардом по саду. Ему нравится, когда она идет рядом с ним, а придворные следуют за ними, чтобы вовремя похвалить тихую мудрость ее слов и очарование ее общества.

Из своего высокого окна я наблюдаю, как они спускаются все ниже и ниже к берегу, словно влюбленные из рыцарского романа. Она стала высокой, почти такого же роста, как он, и они идут рядом голова к голове. Со стороны они кажутся красивой парой: хорошо подходят друг другу. В конце концов, разница в возрасте между ними не так и велика. Ей восемнадцать лет, а ему всего тридцать один. Оба в полной мере обладают очарованием Йорков, которое могут теперь без помех изливать друг на друга. Она златовласая, как его брат, а он темноволос, весь в своего красавца-отца. Я вижу, как Ричард берет ее за руку, и, привлекая ближе к себе, что-то шепчет ей на ухо. Она с легким смехом поворачивает голову, она кокетлива, как и большинство восемнадцатилетних красавиц. Они удаляются от придворных, и те следуют за ними на небольшом расстоянии, чтобы дать королю и его возлюбленной почувствовать себя наедине друг с другом.

В последний раз я видела, когда придворные шли за королем, тщательно оберегая его уединение, когда Эдуард гулял рука об руку со своей любовницей Элизабет Шор, а королева Елизавета удалилась от мира ради очередных родов. Но в тот день, когда она вышла из своих покоев, шлюха Шор исчезла из дворцовых залов, и никто ее больше там не видел; я улыбаюсь, вспоминая застенчивую и извиняющуюся улыбку короля и прямой взгляд ее спокойных серых глаз. Мне странно снова видеть крадущихся по дорожкам сада придворных; но на этот раз это мой муж удаляется для интимной беседы, желая гулять со своей племянницей без провожатых.

Зачем они это делают? Я размышляю, прижавшись лбом к толстому холодному стеклу. Стали бы придворные так вежливо отступать перед леди Элизабет Грей, если не считали бы ее любовницей короля? Неужели они думают, что мой муж соблазняет племянницу в течении этих вечерних прогулок вдоль реки, что он забыл свою честь, свои брачные обеты, свою жену — скорбящую мать его умершего сына?

Может быть двор раньше меня заметил, что Ричард уже оправился от своего горя и понял, что может жить, может дышать, может снова видеть мир; и в это мире есть красивая девушка, готовая держать его за руку, слушать его слова и смеяться в восторге от его внимания? Неужели придворные думают, что Ричард хочет уложить к себе в постель дочь своего брата? Неужели он так глубоко зашел в своем нечестии, что решил лишить девственности собственную племянницу?

Я прихожу к этой мысли, шепча вслух слова «племянница» и «девственница», но не могу заставить себя беспокоиться о них больше, чем о завтрашней охоте или блюдах к сегодняшнему ужину. Для меня не представляют интереса ни девственность Елизаветы, ни ее счастье. Все словно происходит далеко от меня и с кем-то другим. Я бы не назвала себя несчастной — такое слово не подходит для моего настроения; я назвала бы себя мертвой для окружающего мира. Поэтому меня не заботит, соблазняет ли мой муж свою племянницу, или это она соблазняет его. Меня удивляет только стремительность, с которой Элизабет Вудвилл отняла у меня сына через свое проклятие, и теперь отнимает мужа через искушение своей дочери. Она поступает, как поступала всегда — в соответствии с собственной волей. Все, что я могу, это прижаться пылающим лбом к холодному стеклу и сожалеть, что вижу их. Вот и все.

* * *

Двор лицемерно обсуждает флирт короля и мой траур. Ричард каждое утро проводит со своими советниками, назначая уполномоченных мобилизовать графства, если Генрих Тюдор решится высунуть нос из Бретани, подготавливая флот к войне с Шотландией, изматывая посланников поездками во Францию через Узкое море. Он обсуждает со мной свои заботы, и я, проведшая детство в Кале, иногда могу дать ему совет, потому что Ричард следует политике моего отца, придерживавшегося мира с шотландцами и вооруженного нейтралитета с французами.