Плач - Кристофер Сэнсом

Я отнес книги вниз, зажег новую свечу от той, что горела на кухне, и пошел в ухоженный Агнессин огород за домом. Там была большая железная жаровня, на которой сжигали сорняки и прочий огородный мусор. Она была наполовину заполнена побуревшей, высохшей на недавнем солнце травой и ветками. Я взял сухую веточку, зажег ее от свечки и бросил на жаровню. Быстро вспыхнуло и затрещало пламя. Со вздохом взяв первую книгу, я стал вырывать из нее листы и бросать их в огонь, глядя, как черные готические буквы, которые я когда-то так внимательно читал, чернеют и сворачиваются. Мне вспомнилась Анна Эскью, ее высушенная огнем кожа, и я содрогнулся.

* * *

На следующее утро, в понедельник, я пришел в контору рано: мне нужно было кое-что наверстать. Когда явился Барак, я рассказал ему о своем разговоре с Николасом и о встрече со Стайсом. Сказав, что пока нам не надо ничего делать – только ждать известий от Сесила, – я спросил:

– Как Тамасин?

– Только и делает, что говорит о завтрашнем дне рождения. Придут все соседи. Вы знаете, какие эти женщины. – Джек пристально посмотрел на меня: – Думаю, она забыла о своих подозрениях насчет моей деятельности. Надеюсь, она будет и дальше забывать, а? – Он поднял руку, и я увидел, что повязки на ней нет и швы сняты. – Я готов к действиям.

* * *

Позже в это же утро я перешел залитый солнцем Гейтхауз-Корт и зашел к казначею Роуленду. Старик, как всегда, сидел за столом; ставни на его окне были прикрыты. Он поздоровался со мной коротким кивком.

– В субботу я ждал вас на похоронах Билкнапа. Не знал, придете ли.

– На самом деле я просто забыл, – признался я.

– Как и все прочие. Были только я и проповедник. Что ж, брат Билкнап лежит теперь под плитой в часовне, как и многие другие, лишь с датами рождения и смерти на ней. Он не заслужил мавзолея.

– Бедный Билкнап.

– О нет! – возразил Роуленд. – Богатый Билкнап. Много же ему дало под конец его богатство… – Я промолчал, и он обратился к кипе документов у себя на столе. – Люди секретаря Пэджета прислали мне новые подробности визита французского адмирала в следующем месяце. Событие будет еще значительнее, чем я думал. Я покажу вам переписку. Но сначала, – казначей понизил голос, – мне придется потратить время на этот нонсенс. – Он вытащил из кипы на столе письмо и пододвинул его мне – это была жалоба Изабель, две страницы, исписанные ее аккуратным мелким почерком. Как я и ожидал, она обвиняла меня в сговоре против нее с Филипом Коулсвином, ее братом и архитектором Адамом – «из порочной злобы», поскольку она принадлежит истинной религии, а мы еретики.

– Это совершенный вздор, – сказал я. – Она сама выбрала эксперта.

– Он радикал?

– Нет. Обвинение в ереси, которое она сочинила во время инспекции, перепугало его до смерти. Как я и сказал, это совершенный вздор.

Роуленд издал свой обычный смешок, напоминавший скрип ржавых петель, как будто у него в горле открывались и закрывались двери.

– Я верю вам, брат Шардлейк. Прошло много лет с тех пор, как вы якшались с радикалами, и не так давно мы говорили, как вы стали осмотрительны. Хотя вчера вас не было на мессе.

– Неотложное дело. На следующей неделе я буду.

Казначей откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на меня, поглаживая свою длинную белую бороду черными, как и у меня, от многолетней работы с чернилами пальцами.

– Вы словно притягиваете к себе неприятности, сержант Шардлейк, сами того не зная. Как вы закончили дело с этой сумасшедшей?

– Не повезло. У всех барристеров случаются такие клиенты.

– Это верно. Я рад, что не участвую в этом вздоре. А что Коулсвин – он радикал?

– У него репутация реформатора.

Роуленд бросил на меня колючий взгляд.

– Миссис Слэннинг пишет, что вы ходили к нему на ужин.

– Один раз. Мы подружились, потому что нас обоих довело поведение наших клиентов. Брат миссис Слэннинг – такой же досадный клиент, как и она сама. А она узнала о моем визите, потому что несколько вечеров шпионила за домом Коулсвина. Это дает вам представление об этой женщине.

– Она пишет, что ее брат сошелся с Коулсвином, потому что оба посещают одну и ту же радикальную церковь.

– Это вполне обычно для юристов и их клиентов.

Мой собеседник согласно кивнул и сложил руки домиком.

– Кто представляет ее интересы теперь? Мы знаем?

– Винсент Дирик из Грейс-Инн. Вчера он заходил ко мне, чтобы забрать документы.

Роуленд нахмурился:

– У него дурная репутация. В суде он раздует эту теорию заговора. Вероятно, и жалобу он подстроил.

– Говорит, что нет, что это была идея Изабель. И в этом я ему верю. Но он не сможет удержать ее от дальнейших заявлений в суде.

– Думаете, она может пожаловаться в Грейс-Инн на Коулсвина?

– На это она не имеет права. Он защищает не ее интересы.

Казначей задумался.

– Хорошо. Попытаюсь прекратить это. Напишу миссис Слэннинг, что нет никаких свидетельств обоснованности ее жалобы, и предупрежу о законе против диффамации. Это должно ее отпугнуть, – сказал он самодовольно, хотя я подозревал, что такое письмо только еще больше разозлит Изабель. – А вы, мастер Шардлейк, – продолжал он с сердитым раздражением в голосе, – больше не суйтесь в это дело. Я не хочу, чтобы вы оказались замешаны в религиозных спорах, когда в следующем месяце вам предстоит представлять на торжествах наш инн.

– Если хотите, я могу не участвовать в церемониях, – любезно предложил я.

Наградив меня неприязненной полуулыбкой, Роуленд покачал головой:

– О нет, брат Шардлейк, вы исполните свой долг. Я уже сообщил ваше имя. А теперь посмотрите вот это. – Он протянул мне другой ворох бумаг. – Подробности торжеств.

Я просмотрел их, вспомнив, как Пэджет и королева говорили о заказанных для нее драгоценностях и новых нарядах для фрейлин. И все же я вытаращил глаза, увидев масштаб запланированного. Адмирал поднимется по Темзе двадцатого августа с дюжиной галер. Корабли короля, встречавшиеся с этими галерами в сражении ровно год назад, должны выстроиться вдоль Темзы от Грейвсенда до Дептфорда, приветствуя его. Король примет гостя в Гринвиче, на следующий день адмирал по реке поднимется к Лондонскому Тауэру, а потом проедет верхом по улицам Лондона. Во время этой процессии лондонские олдермены и главы гильдий – и другие, включая старших юристов от всех судебных иннов, – выстроятся вдоль улиц, приветствуя его, все в своих лучших робах. Я закрыл глаза, вспоминая, как год назад стоял на палубе «Мэри Роуз», глядя на эти самые галеры, стрелявшие в наш флот.

– Ничего себе, а? – сказал Роуленд – даже его, похоже, это слегка потрясло.