Буря на Эльбе - Мириам Георг

были недееспособны, что они сами не виноваты в своем «пороке развития», и поэтому их следует избавить от клейма греха. Прочитав это, Франц почувствовал себя еще хуже, чем раньше.

Но теперь он читал другое. И хотя подробные описания пугали его, а местами даже вызывали отвращение, он ощутил рой мурашек, охвативших все его тело. Это не было возбуждением. Это было счастье.

Он никогда раньше не чувствовал себя так. О таких мужчинах, как он, написана целая книга! Кроме Кая, он лишь однажды встретил кого – то, кто тоже любил мужчин, – и тот покончил с собой два года спустя.

Ходили слухи, и Франц, конечно, знал, что такие, как он, существуют, и даже знал, куда нужно было идти в Санкт-Паули, чтобы найти единомышленников. Но для человека его положения риск был слишком велик. В этом городе люди знали его в лицо. Это был очень маленький мир, который существовал только подпольно – и даже там он не мог быть собой. Но читать об этом в черно-белой книге, написанной чужой рукой, было для него чем-то совершенно новым. Конечно, книга была бульварным чтивом, самой дешевой порнографией, развратной и слишком низкого интеллектуального уровня. Тем не менее, он редко держал в руках что-то более ценное.

Франц поглощал страницу за страницей, его глаза были прикованы к бумаге. Вдруг он услышал шум из коридора. Он поднял голову, опустил на нос очки для чтения и нахмурился. Когда все затихло, он покачал головой. Возможно, шум доносился из соседней квартиры, или в шкафу упал зонтик. Он перешел к следующей странице, и тут дверь спальни распахнулась, и в комнату с громким визгом ворвалась какая-то фигура.

Франц вскочил, словно наэлектризованный, рядом с ним Кай чуть не свалился с кровати и задел тумбочку так, что лампа с грохотом упала. Они стояли там, оба обнаженные, как их создал Бог, и смотрели на Розвиту. Франц ничего не чувствовал. Шок парализовал его. Но он знал, что с этого момента его жизнь уже никогда не будет прежней.

Он всегда понимал, что однажды такое может случиться. И все же это стало неожиданностью.

Для его жены это, очевидно, также было чрезвычайным потрясением. Розвита, которая ворвалась в комнату, как разъяренная фурия, теперь стояла как вкопанная.

Ее грудь шумно поднималась и опускалась, как будто ей было тяжело набрать в легкие достаточно воздуха. Несколько мгновений никто ничего не говорил. Франц все еще чувствовал внутри себя оцепенение, парализующий холод, который леденил его конечности. Но постепенно страх стал просачиваться наружу. Его тело стало покалывать. Прежде чем он сообразил, что сказать, Кай собрал свою одежду и выбежал из комнаты. Франц слышал, как он сбежал по лестнице и как захлопнулась входная дверь.

Он не мог винить его. То, что они делали, было наказуемо. Их посадили бы в тюрьму.

Это было не так, как он ожидал. Он всегда думал, что, когда все рухнет, это будет громко, как грохот грозы. Но после первых громких криков Розвита издала лишь слабое хныканье и свалилась в обморок. Франц не бросился к ней, чтобы поймать. Он просто стоял неподвижно, прислушиваясь к буре, которая начинала бушевать у него внутри. В комнате было тихо, за окном дребезжала карета, вдалеке гудел поезд. Бесчисленные возможности приходили ему в голову. Отговорки, ложь, дикие истории, которые могли бы объяснить то, что только что видела Розвита.

Но он знал, что уже слишком поздно. Внезапно он вспомнил о своей бабушке. И из мешанины его скачущих мыслей начал формироваться план. Это было бы так просто. Она лежала совершенно беззащитная, обнажив белую обвисшую шею. Он мог бы перерезать ей горло и бросить в реку, чтобы все выглядело как несчастный случай. Возможно, это был его единственный шанс.

«Она или я», – подумал он и, словно в трансе, подошел к столику для бритья.

Розвита застонала. Она моргнула, открыла глаза и медленно села. Франц остановился. Когда он осознал, что чуть не сделал, его охватил ледяной ужас. Ему бы это никогда не сошло с рук, о чем он только думал? Снаружи кучер ждал у дверей. Но Франц знал, что им движет просто страх. Холодный страх, от которого перехватило дыхание.

Его жена приподнялась у кровати, застонала, ее лицо было белым, как мел. Теперь он увидел, что под пальто на ней была ночная рубашка.

– Я всегда знала, что с тобой что-то не так! – прошептала Роз-вита. Затем она заплакала. Она указала на него пальцем и вдруг закричала: – Я знала, что мы делаем это неправильно! В книге описано совсем по-другому. А ты смеялся надо мной! И все это время ты… – Розвита не могла больше ничего сказать, она закрыла лицо руками и разразилась громкими рыданиями.

Он неуверенно шагнул к ней и схватил ее за дергающееся плечо. Она вскрикнула, отступив в угол комнаты, как будто у него была заразная болезнь.

– Не трогай меня! Никогда больше не прикасайся ко мне, слышишь?! – кричала она.

В отчаянии Франц начал умолять ее:

– Розвита, послушай. Послушай меня. Все не так плохо, как ты думаешь!

– Не так уж плохо? Ты больной! Извращенец! Выродок! – кричала она. – Как ты мог жениться на мне? Ты разрушил мою жизнь!

Он покачал головой.

– Розвита, то, что у меня есть… Это называется гомосексуализм. Он еще не очень хорошо изучен, но… многие мужчины страдают от него. Нас не привлекают женщины. Но это не значит, что мы не можем их любить.

Он сам слышал, как жалко это звучало.

– О чем ты говоришь? – тут же закричала она с истерическим смехом. Она начала ходить взад и вперед по комнате. – Не можем любить? Ты ненавидишь меня, Франц! Ты всегда меня ненавидел. И теперь я наконец-то знаю, почему. – Внезапно она повернулась. – Ты потеряешь все, ты понимаешь это? – грозила она. – Если мой отец узнает, кто ты, он…

Франца охватила холодная ярость. Он шагнул к Розвите, схватил ее и со всей силы толкнул к стене.

– Ничего он не сделает, глупая корова! Это все вернется к тебе. Если ты не заткнешься, над тобой будет смеяться весь город. Неужели ты думаешь, что кто-нибудь женится на тебе после такого скандала? После того, как все узнают, что ты была со мной в постели? Если я выродок – тогда ты жена этого выродка!

Розвита смотрела на него не мигая, и по ее глазам он видел, что до нее медленно доходит, что он прав. Ободренный ее неуверенностью, он продолжал говорить, его голос вновь обрел свою