Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

* * *

В это время к царской семье вновь вернулись прежние тревоги. Когда члены семьи поднимались в Петергофе по трапу на яхту «Штандарт», чтобы отправиться в ежегодный круиз вдоль берегов Балтийского моря, Алексей вдруг осту­пился и подвернул лодыжку. Нога стала болеть, и к вечеру боли стали невыносимыми. На следующий день, утром, яхта бросила якорь в одном из финских фиордов. Ребенок силь­но страдал. Кровотечение продолжалось всю ночь, сустав распух, утратил подвижность. Доктор Боткин не отходил от больного. Он все время ободрял императрицу, которая была бледной как полотно. Мол, не все так уж серьезно,

Ни министры, ни сам император не допускали и мысли, что подлое убийство в Сараево может привести к войне. Он решил в столицу не возвращаться, атак как состояние цеса­ревича немного улучшилось, было принято решение про­должать круиз.

Через день после смерти эрцгерцога на «Штандарт» при­шла еше одна важная новость, всполошившая всю семью: произошло новое покушение. На сей раз речь шла о Распу­тине. Такая новость быстро облетела яхту, но все говорили об этом только шепотом. Все теперь надеялись, что со «стар­цем» покончено, хотя никто не осмеливался говорить об этом открыто. Императрица не скрывала своего тревожно­го состояния. Она постоянно молилась и ежедневно посы­лала телеграммы в Покровское. Вскоре она узнала всю прав­ду. Распутин от раны не умер. Его перевезли в больницу в Тюмень, состояние его было довольно серьезным, но врачи считали, что им удастся спасти ему жизнь.

— Что же произошло?

Когда Распутин 27 июня возвращался в свою деревню, за ним незаметно следовала по пятам одна женшина, блажен­ная, — ее звали Хиония Гусева, и, как выяснилось позже, ее подослал монах Илиодор. Эта склонная к истерическим припадкам женшина долго следила за «старцем», в его дерев­не. Когда Распутин шел на почту, чтобы отправить телеграм­му императрице, она подошла к нему на углу одной улицы и протянула руку за подаянием. Когда Распутин остановился и стал шарить в карманах, чтобы дать ей несколько монеток, она вонзила ему в живот нож и тут же принялась истерично орать: «Наконец, я убила Антихриста...»

Какое, однако, странное совпадение, — два дня, два по­кушения и оба они будут иметь серьезные трагические по­следствия. Распутин был тяжело ранен. Ему удалось каким- то чудом избежать смерти. Две недели врачи не могли пору­читься, что он выживет. Ему пришлось провести на боль­ничной койке почти все лето.

Он тогда еще не знал, какие ужасные грозовые события заволакивали небо над Россией. Его отсутствие в император­ском окружении в это время помешало ему сыграть свою спасительную роль не только во имя царя, но и во имя всей Европы.

Самую большую ответственность за трагедию 1914 года нес, несомненно, кайзер Вильгельм Н. Разумеется, его союз с Австрией требовал от него выполнения определенных взя­тых на себя обязательств. А драма в Сараево стала лишь удоб­ным предлогом для возобновления всех жалоб со стороны Франца Иосифа в отношении сербского народа.

Этот престарелый деспот, который всегда мечтал о гром­ких триумфах Габсбургов и о господстве над всем Балкан­ским полуостровом, без малейших колебаний, решил вос­пользоваться договором с Германией и составить такой на­глый, такой оскорбительный ультиматум, который она не могла бы отвергнуть.

Такой ультиматум и был составлен в Вене* Его канцлер и министр иностранных дел граф Бертольд зачитал его на за­седании Совета министров, и все его коллеги шумно одоб­рили этот провокационный документ.

— Нам не нужен никакой дипломатический успех, нам нужно как можно больнее унизить сербский народ, и толь- ко крупная боевая операция поможет нам покончить с этой неразрешимой проблемой.

Берлин в равной степени был такого же мнения. Но Виль­гельм лицемерно заявил, что Сербия не склонит головы даже перед таким ультиматумом, и война в таком случае неизбеж­на. Он советовал Францу Иосифу действовать быстро, стре­мительно. Нельзя допускать в этот конфликт другие страны. Нужно поскорее поставить весь мир перед свершившимся фактом.

Оба императора от души радовались ловушке, которую они расставили. Но 25 июля все их макиавельские замыслы были развеяны ответом Сербии, прозвучавшим как гром среди ясного неба. Этот храбрый народ не был готов к воо­руженной борьбе. Сербы, стараясь избежать военного стол­кновения, принимали все условия ультиматума, причем с такой покорностью, что в Вене просто опешили. Сербия даже шла на такие уступки, которые могли задеть их нацио­нальное достоинство. Белград предлагал уладить все спор­ные вопросы мирным путем, после чего дожидаться вердик­та, вынесенного Международным судом в Гааге...

Теперь во все канцелярии руководителей европейских государств и днем, и ночью, непрерывно поступали новости, которые порой противоречили друг другу.

«Мир сохранен», — утверждали в Лондоне. В Париже придерживались точно такого мнения. Санкт-Петербург, где желали только мирного разрешения конфликта, терпе­ливо ожидали окончательного решения. Наконец, 28 июля Бертольд со своими коллегами его приняли. Австрия отвер­гла капитуляцию Сербии и собиралась объявить ей войну.

Вильгельм и не собирался призывать Вену к благоразу­мию. 27 июля его посол в Париже барон фон Шен телегра­фировал: «По мнению французов, если Германия и Фран­ция предпримут совместные действия, — одна в Вене, а дру­гая — в Санкт-Петербурге, — то можно будет найти разум­ное решение, которое обеспечит нам мир».

Но Вильгельм на это жестко ответил: «Пусть действуют только в Санкт-Петербурге».

Не стоит считать, что германский генеральный штаб сле­по выполнял все указания Вильгельма. Барон Хольштейн, эта самая одиозная фигура, отлично охарактеризовал импе­ратора в одной сжатой фразе: «У императора лежит сердце к театру, а не к политике».

Австрия отвергла капитуляцию Сербии и объявила ей войну. 29 июля, в 5 часов утра, австро-венгерская артилле­рия начала обстрел столицы Сербии Белграда, находящего­ся на противоположном берегу Дуная.

В ту же ночь, с 28 на 29 июля, Вильгельм с Николаем об­меняли сь телеграммами.

На обвинения в адрес Сербии царь отвечал так: «Преступ­ная война объявлена слабой стране. Возмущение в России, полностью разделяемое мною, огромно. Я предвижу, что очень скоро буду вынужден под давлением, оказываемым на меня, принять крайние меры, ведущие к войне. Вильгельм, умоляю тебя, во имя нашей старой дружбы сделать все, что в твоих силах, и остановить своих союзников, чтобы они не зашли слишком далеко».

А Вильгельм все пытался усыпить бдительность Николая. Через донесения своих многочисленных шпиков, разбро­санных по всей России, своих дипломатических агентов во главе с престарелым германским послом графом Пуртале- сом в Санкт-Петербурге, он знал, что русская империя сей­час к войне не готова, что в доме Романовых образовалось множество трещин, и его противникам нужно лишь немно­го везения, чтобы увидеть, как он рухнет, и, таким образом, опасный для Германии сосед не сможет оказывать помощь Франции, которую нужно было захватить, — давно такое время пришло...

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});