Чужая в чужом море - Александр Розов

— Iri! – одобрительно сказал Наллэ через секунду, — В смысле, «Wow!» и «Cool!», если в северо–американсих терминах. Главное – тебе самой нравится?

— Ну… Вообще–то да, но я еще не прочувствовала. Несколько необычно…

— Хочешь, пройдемся немного, — предложил он, — Как утверждает моя сестричка Тулли, новую тряпку надо сразу распробовать.

— Та самая, у которой родился внук? – уточнила Эстер.

— Да. То, есть, строго говоря, родился он у Хиинэ, это ее старшая…

— Понятно, — Эстер кивнула, — Что ж, прислушаемся к мнению бабушки. Идем гулять?

Дремавшая под столом собака встрепенулась и, виляя хвостом, пристроилась справа от хозяина (а слева пристроилась хозяйка). Хозяйка хорошая, но рядом с ней не спокойно. Во–первых, она очень возбуждена, того и гляди укусит. Во–вторых, у нее на шее амулет с сильным aku. Хозяйка не знает, а было так: большой мужчина и маленькая женщина пошли гулять и подстрелили дикую свинью. Голодная гиена была на своей охотничьей территории и думала, что может отнять их добычу. Глупая–глупая гиена. В нее даже не стали стрелять. Большой мужчина примкнул штык–нож к штурмовой винтовке и просто заколол ее. А маленькая женщина вырезала у нее клык, потому что она–то хорошо знала, какой сильный aku будет в клыке гиены, убитой холодным железом. Какая бы глупая не была гиена, она — существо необычное, ее mana сразу в двух мирах: среднем и нижнем. Вот почему этот амулет защитит от любого igbekela, даже такого, которое делал очень злой колдун из своей ядовитой ненависти. Хозяйка не слышит хохота мертвой гиены в нижнем мире, над разбитым igbekela, но чувствует, как пульсирует клык, и хозяйкино сердце бьется ему в такт. Хороший подарок сделала хозяйке маленькая черная женщина.

В этот момент собаку отвлек характерный набор звуков, свидетельствующий о том, что вокруг оврага Мтомбаджа идет очередная загонная охота на диких свиней. Глянув на хозяина, и поняв, что он не намерен участвовать в этом развлечении, собака вильнула хвостом и помчалась на звук. Риджбек – это порода, гуляющая сама по себе. Так–то!

Разумеется, за собаку думал Наллэ. Сам он не особенно верил в африканскую магию, но был с ней знаком: прочел несколько книжек, поговорил с местными ребятами. О том, для чего ему эта специфическая информация — разговор особый, и в другой раз. А сейчас ему было очень интересно, знает ли Эстер хоть что–нибудь о смысле предмета, который так эротично смотрится в изящном углублении чуть выше небольших грудей, навевающих мысли о тантрических храмовых скульптурах в Каджурахо? Вот викарий Джордан точно знает. Утром, когда они с Эстер собирались лететь к подножию горы Нгве, католический поп подошел перекинуться с Наллэ парой слов, и Наллэ видел, как его передернуло при взгляде на эту штуку. Шарахнулся, как Ладан от Черта… Или наоборот? Наллэ часто путал порядок слов в христианских идиомах, поскольку не видел логики в их структуре. Однажды, он до слез рассмешил Эстер, сказав об интернет–провайдерах в центрально–африканском регионе, что они: «передрались, как четыре всадника в Апокалипсисе»…

От этих несколько сумбурных мыслей, его оторвал вопрос Эстер:

— А сколько лет твоей младшей сестре? Той, которая стала бабушкой.

— Тулли? Ей 35. Она — бабушка только социально, а так — красивая девчонка. Хиинэ вся в нее, включая манеру приезжать с каникул в положении. Тулли так делала 3 раза подряд, сначала в колледже, потом — в университете. Хиинэ пока один раз, но мама считает, что будет то же самое. Она еще до того ворчала, что мол, кокос от пальмы далеко не падает.

— А как к этому относится ее муж? – спросила Эстер.

— Он сказал: пускай рожает хоть десять, не проблема. Ематуа всего 60, он любит детей, у него есть свободное время и он состоятельный дядька: второй по старшинству партнер в фирме «Hikomo». Это не последний брэнд в австронезийском регионе.

— Он на 25 лет старше жены?

— Нет, он всего на 5 лет старше мамы. Я думал, ты про ее faakane. А если ты про Тепото, теперешнего haikane Тулли, то он мой ровесник. Я их и познакомил 4 года назад. Мы с ним работали в Кинанту, в Папуа, когда я там сидел на каторге. Однажды мы пили пиво, болтали о женщинах, и я сказал: есть классная девчонка, красивая, у нее трое детей…

— Что, так и сказал? — удивилась Эстер.

— Ну, да. Тогда их было трое. Четвертый – это уже ее с Тепото совместное творчество. Я подумал: раз мне сидеть еще 6 с лишним лет, то пусть поживут в моем fare, пока мамин faakane строит большой fare. Он это задумал, когда они с мамой только познакомились — за год до того, как я сел. Правда, теперь решили, что Тулли и Тепото с детьми переедут в старый мамин fare (который сейчас ремонтируют). В новом fare (который достроили) и так много людей: мама, Ематуа, их дочка (моя самая младшая сестра), мой младший брат Омити, его vahine и трое их детей. Их средний сын и моя самая младшая сестра пошли в один класс (они одногодки), и это, согласись, удобно в организационном плане. Кроме того, мама пишет, что вторая дочка Тулли (ей 15), тоже нашла себе haikane, а эти юные акселератки рожают быстрее, чем соображают, вот пусть Тулли сама и няньчится …

Эстер стало казаться, что она находится на безумном чаепитии у Мартовского Зайца.

— Стоп! Ты хочешь сказать, что твоя самая младшая сестра только что пошла в школу?

— Естественно. У нас школьное обучение начинается сразу после полных шести лет.

— … А другая твоя младшая сестра в 35 лет стала бабушкой? Как–то странно это все.

— Да, смешно получилось, — согласился он, — Видишь ли, мама совершенно неожиданно сошлась с Ематуа, и… В общем, она сказала Тулли и Омити: если я все время вожусь с вашими мелкими, то почему бы мне не повозиться и со своим — так, для разнообразия?

— А сколько ей было лет в тот момент?

— Всего 49. Это нормально. Мама считает, что это самая классная идея в ее жизни.

— Ничего себе… Наллэ, а что, если я задам нескромный вопрос? — Эстер подождала его утвердительного кивка и спросила, — Как получилось, что у всех твоих родичей семьи, куча детей, а у тебя… Как получилось, что ты один?

— Вот так и получилось, — спокойно сказал он, — Сначала я был на войне, потом три года носился по окрестностям, организовывал модерновый авиатерминал у нас на Мотулало. Потом собрался было обзавестись семьей, даже построил fare, но тут меня пригласили в супер–азартную тему. Ты не видела наши поселки на рифах? Дома я тебе покажу ролик. Потом я снова почти собрался, но возникла тема в Папуа. А потом я сел. Ну, ты знаешь.

— Знаю, — подтвердила она, — Но у меня в голове не укладывается, что ты это сделал.

— А то, что я делал на войне, у тебя в голове укладывается?

— На войне… Эти твои мины…. Да, это ужасно, но там ты защищал свою страну, я могу это понять. А в Папуа ты устроил войну против людей, которые хотели защитить жизнь. Подожди, дай мне договорить. Я не ханжа, и понимаю, что в некоторых случаях аборт – это вынужденная мера. Но ты же не будешь спорить с тем, что аборт – это плохо.

Наллэ отрицательно покачал головой.

— Моя религия, Humanifesto, учит так. Плохо, если у человека отнимают имущество. Еще хуже – если у него отнимают здоровье или жизнь. Но хуже всего – если у него отнимают свободу стремиться к счастью, потому что только в этом стремлении приобретает смысл имущество, здоровье, и жизнь. Моя религия учит так. Можно отнять имущество для того, чтобы защитить жизнь. Можно отнять жизнь, если это необходимо для защиты свободы людей стремиться к счастью. Можешь считать меня экстремистом, но я так и сделал.

— Как у тебя все просто, Наллэ! Значит, если какая–нибудь эгоистка считает, что ребенок будет мешать ее счастью, то она, с полной моральной правотой, может убить его?

— Я – не женщина, — сказал Наллэ, — И я убил не ребенка, а 79 вполне взрослых людей. Я хотел не убить их, а просто напугать, но это уже детали. Я сделал то, что сделал.

Эстер, с жаром взмахнула руками.

— Ты не понимаешь или не хочешь понять? Ты защищал право эгоисток избавляться от детей, как от неодушевленной обузы, а «Life Protection» боролся за право этих детей на жизнь. Чтобы человек стал счастливым, ему надо сначала родиться на свет!

— Практически каждая женщина, — медленно сказал Шуанг, — способна в течении жизни родить от 30 до 90 детей, это завист от частоты рождения близнецов. Каждый их этих детей потенциально существует, и может вырасти счастливым. Надо ли, на твой взгляд, бороться за то, чтобы все женщины отрабатывали этот свой фертильный потенциал?

— Ты пытаешься довести дело до абсурда, — заметила она, — Все хорошо в меру.

— В меру? А чему примерно равна мера, если речь идет о количестве детей?

— Ну… — Эстер задумалась, — Я где–то читала, что трое — это оптимально.

— Значит, — продолжал он, — женщина, которая рожает только троих детей — не эгоистка?