Прочь из моей головы - Софья Валерьевна Ролдугина

теннисный корт, составленной из плохо стыкованных гранитных плит. Вокруг были трибуны, уходящие метров на пятьдесят вверх, разделённые на сектора, с ложами и балконами, как в театре, и в каждом, практически в каждом кресле кто-то сидел.

– Позвали даже малые семьи, – пробормотал Йен, и зрачки у него расширились. – Примерно пятнадцать тысяч человек… Что ж, такие масштабы как раз по мне, – добавил он и подмигнул нам. А потом сделал что-то, и голос его мягко раскатился по всей Арене, проникая в самые отдалённые уголки: – Господа, прошу прощения, мы немного задержались. Надеюсь, вы не стали выносить решение, не выслушав свидетелей защиты?

Слова его произвели эффект исполнения государственного гимна в военной академии – то есть вся эта огромная масса колыхнулась, а потом вытянулась во фрунт.

И – завалила нас атакующими чарами.

Я успела разглядеть падающие с небес горы, молнии, полчища насекомых, ядовито-жёлтый туман, стрелы, копья, мечи, вооружённых крылатых дев и, кажется, тираннозавров, к счастью, не вооружённых. Всё это надвинулось, как в страшном сне – а потом вдруг бесследно исчезло. Йен стоял, воздев руку, с пальцами, сложенными как для щелчка, и скалился; на виске у него отчётливо билась жилка.

Чародеи на трибунах продолжали волноваться, как море, за редчайшим исключением, но за потрясанием рук и бород больше не следовало ничего – ни вспышек пламени, ни раскатов грома, ни полчищ монстров.

Вскоре воцарилась удивительная тишина.

– Благодарю за тёплое приветствие, – недрогнувшим голосом продолжил Йен, хотя это явно давалось ему не так легко, как он пытался показать. – Очень рад, что вы соскучились по мне за минувшие пятьдесят лет. Поверьте, для меня время тоже тянулось практически бесконечно, хотя прошло не без пользы. Как вам эта изящная конструкция, к примеру? Она отменяет все чары в радиусе тысячи шагов. Я назвал её «Минуту внимания, пожалуйста», но, соглашусь, вышло длинновато… И да, если кто-то недоволен моим присутствием здесь – милости прошу на Арену, урегулируем разногласия, как подобает благородным чародеям. Один на один, толпой против одного – на ваш выбор.

Он вновь щёлкнул пальцами – и, похоже, снял свои блокирующие чары, однако новых желающих атаковать не нашлось. Более того, тишина стала даже более полной, густой, докатилась до самых дальних рядов, гася тревожные перешёптывания. И в этом вакууме, где слышно было каждое нервное пошаркивание подошвой, каждое покашливание, совершенно отчётливо раздался взволнованный голос Хорхе:

– Йен? Это правда ты?

К тому времени я уже немного привыкла к местному освещению, а потому сумела рассмотреть просторную ложу справа примерно посередине трибун. Вокруг неё пролегла широкая, метров десять, полоса без балконов и кресел, щедро затянутая цепями, как паутиной. В глубине ложи просматривались очертания массивной решётки, по бокам от которой замерли бледными тенями куклы, подозрительно похожие на те, что мы видели на фабрике Датура.

«Надо же, самая настоящая тюремная клетка», – успела подумать я, когда из мрака появились две изящные руки и легко выгнули прутья в стороны.

Куклы дёрнулись было навстречу заключённому, однако почти сразу же замерли, спелёнутые гибкими побегами плюща. А Хорхе, несколько потрёпанный и бледный, но всё такой же изысканный, выбрался из клетки, на ходу скидывая с себя оковы – и неуверенно, как слепой, приблизился к краю ложи.

Несколько цепей внизу лопнули с тонким музыкальным звуком.

– Йен? – снова позвал Хорхе очень тихо.

– Привет, старый хрыч, – запрокинул Йен лицо, улыбаясь. – Я торопился, беспокоился, даже прервал своё блаженное уединение в компании дивных красавиц, и тут выясняется, что ты цел, невредим и полон сил. Какое разочарование.

– Ещё раз так меня назовёшь – высеку, – ласково пообещал Хорхе и машинально покрутил запястьем, разминая затёкший сустав. – Во что ты вырядился? И почему опоздал? Слушанья почти закончились.

– Мне уйти? – кротко спросил Йен, выгнув брови.

– Только попробуй, – тем же вызывающим мурашки тоном пригрозил Хорхе. И обернулся ко мне уже нормально: – Здравствуй, Урсула. Рад видеть тебя в добром здравии. Рядом с тобой, полагаю, Салли?

Она радостно взмахнула тесаком, затем попыталась что-то сказать, но только пискнула – и сразу уткнулась ко мне в плечо, пунцовея.

– Стесняется, – пояснила я, поглаживая её по лопаткам. – Вообще это ей несвойственно. Можно сказать, что вы – исключение.

– Польщён, – улыбнулся он, а потом обернулся вбок, к трибунам, убранным пышными алыми цветами, и произнёс: – Вы продолжайте, не стесняйтесь. Я могу даже в клетку вернуться, если так будет спокойнее…

Йен фыркнул, и решётка в глубине ложи рассыпалась ворохом бледно-розовых лепестков.

– …впрочем, не стоит слишком много внимания уделять пустым формальностям, – невозмутимо заключил Хорхе и присел на перила, согнув одну ногу в колене.

Этот короткий обмен репликами подействовал на благородное собрание живительно. К счастью, прибить нас больше не пытались – впрочем, может, и пытались, но защитные чары Йена все покушения сводили к нулю, зато шепотков ощутимо прибавилось. Некоторые чародеи, оправившись от первого удивления, даже не старались понизить голос, размышляя вслух.

А замечательная местная акустика, рассчитанная на прения сторон в справедливом суде, отчётливо доносила мнение каждого.

– Действительно, Лойероз, – раздался задумчивый голос с трибуны из-за наших спин. Принадлежал он убелённому сединами импозантному мужчине с завитыми усами. – В окружении красивых баб, что характерно.

– Разуй глаза, это не баба, а Росянка, – зашептал кто-то слева, почти с самого верха. Судя по тембру – молодой парень.

– Рядом с ним и Росянка – баба…

Тильда полуобернулась, выразительно проводя пальцем по горлу, вдоль чокера.

Трибуны охватила эпидемия кашля.

– Я получаю огромное удовольствие от нашего непринуждённого общения, – между тем вкрадчиво заметил Йен, обращаясь, кажется, к тем самым ложам, утопающим в алых цветах. – Однако пора вернуться к делу, вы не находите?

Густые тени укутывали красные трибуны подобно вуали – можно было смутно различить силуэты, заметить движение, но не увидеть что-то конкретное. Вот и сейчас в ответ на эту реплику там выступила из глубины размытая человеческая фигура и царственно повела рукой. Тотчас же голоса смолкли – не хуже, чем после чар «минуту внимания». Большую часть лож и кресел также заволокло дымкой, и Тильда вполголоса пояснила, что так делают, чтобы сохранить анонимность и не оттягивать на себя внимание во время суда. А над тремя балконами наоборот вспыхнул