Бумажный тигр (II. - "Форма") (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич

— Я… — сколь ни увлечен был Уилл навигацией по Скрэпси, его лицо перекосило болезненной гримасой — еще одно подтверждение болезненно чуткого воображения, — Да, я, наверно… догадываюсь.

— Обильнейшая диарея, — сухо констатировал Лэйд, — При которой все жидкости, покинувшие тело по естественным причинам, скапливаются в пространстве между лодками. Не проходит и нескольких дней, как в этой благодатной среде, превратившейся в одну огромную кучу перегноя, заводятся насекомые. Жуки, личинки, черви. Привлеченные обильным жиром и сахаром, истекающими из жертвы, они впиваются в этот клубок гнили, не делая различий между ним и плотью, которая сама начинает вскорости медленно разлагаться. Говорят, самые стойкие умудрялись выживать по три недели, но к тому моменту их тела напоминали кусок расползшейся на солнцепеке феты[181]. Ни единого целого лоскута кожи или мышечного волокна.

— Омерзительно! — с чувством произнес Уилл, — Омерзительно и бесчеловечно.

— Нечто подобное происходит и со скафитами, людьми, которые были столь неосторожны или столь самоуверенны, что рассердили Монзессера. Это его собственный вид казни — долгий, мучительный и, чего уж таить, весьма красноречивый. Нет, это не просто кишечная непроходимость или затрудненное пищеварение. У скафитов, говорят, полностью атрофируется большая часть кишечника, а естественные отверстия тела, не находящие более никакого применения, с легкостью зарастают. Лишенный возможности отводить продукты жизнедеятельности, организм скафита начинает откладывать их, медленно превращая все тело в подобие разбухшего, полного нечистот, бурдюка. Последствия весьма плачевны. Пролежни, гниль, открытые язвы, в которых в таком климате неизбежно заводятся насекомые… В скором времени внутренности превращаются в кишащий червями ком гнилой трухи. Я слышал про скафита, который прожил около года — исключительно за счет того, что периодически обращался к врачам, дабы те почистили его требуху от скапливающихся там шлаков, причем, как говорит молва, операция эта была столь часта, что в конечном итоге ему в живот вшили пуговицы — так было удобнее. Может, он протянул бы и дольше, кабы не заражение крови…

— Премного благодарен, — пробормотал Уилл, — Кажется, сегодня я сэкономлю на обеде…

— Или взять подход Мортлэйка, — с преувеличенным воодушевлением заметил Лэйд, — У старого разбойника есть свои излюбленные способы казни. Вспомнить хотя бы остеофитов… Их участь едва ли легче, чем у скафитов. Проклятье Князя Цепей заставляет костную ткань их тел безудержно разрастаться. Поверьте, выглядит это так же жутко, как ощущается. Кости, прорвавшие кожу и торчащие шипами наружу… Окостеневшие страшные маски на месте лиц с заросшими глазницами… Потерявшие подвижность суставы… Совсем не такой смерти желаешь себе, верно?

— Угу.

— Даже Брейрбрук, которого принято считать жизнелюбом, проявляет недюжинную смекалку, если суметь его разозлить. Один мелкий лавочник из Миддлдэка так часто поносил его, виня в своих неудачах, что привлек к себе его внимание и умер в ужасных мучениях спустя несколько дней — его язык стал так быстро расти и распухать, что перекрыл горло и удушил. Говорят, потом врачи вытащили из него пятьдесят футов[182] языка!

— К чему вы это? — нетерпеливо спросил Уилл, вертя головой. Я уже слышал столько отвратительных историй, что, кажется, обзавелся чем-то вроде иммунитета…

— Губернаторы Нового Бангора обычно весьма изобретательны в выборе казни, — пояснил Лэйд, — И только Карнифакс, видимо, считает подобные затеи нелепой тратой времени и бессмысленным позерством. Своих подданных он попросту разрывает на части, как дикий зверь. Не дает им времени ни раскаяться, ни ощутить свою страшную участь. Некоторых его жертв находят нашинкованными так мелко, будто их пропустили сквозь сито. От других и вовсе остается только кровавая взвесь в воздухе.

— Хватит вам… — пробормотал Уилл, — Если вы все это рассказываете только чтобы отпугнуть меня от исследования Скрэпси, знайте, что ваш замысел потерпел поражение. Я слышал достаточно ужасных во всех отношениях историй.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Не отпугнуть, — мягко возразил Лэйд, надеясь, что Уилл, даже не оборачиваясь в его сторону, слышит в интонации голоса вкрадчивую усмешку, — А подвести к очередному своему рассказу о жизнях и нравах Нового Бангора. В этот раз рассказ будет посвящен людям, чинящим насилие. Неудивительный выбор для того района города, где мы находимся, верно? О, это будет восхитительная во всех отношениях история, которая затмит многие прочие. Главным ее персонажем будет Тан Хоуквард, грабитель и убийца, человек, который сумел завоевать себе славу беспринципного ублюдка, а в Скрэпси для этого, смею заверить, надо немало потрудиться. Вообразите себе, этот человек попытался снискать себе милость, и кого — самого Карнифакса!

Рассказывать историю равнодушному слушателю непросто, но хороший рассказчик знает, что если история взаправду хороша, рано или поздно она пробьет барьер скепсиса, предубеждения или скуки. Это знают все рассказчики в мире, а Лэйд полагал себя если и не входящим в первую десятку, то, по крайней мере, не из числа худших. Однако, начав привычно плести нить истории, он вдруг ощутил, что Уилл не просто безразличен — это сопротивление он взялся бы пробить — он попросту его не слушает.

— Уилл!..

— Да, мистер Лайвстоун?

Он был настолько возбужден, что с первого раза не услышал свое имя. А когда услышал и оглянулся, Лэйд ощутил, как где-то в душе почти беззвучно лопнула сухая веточка нехорошего предчувствия, чувства, знакомого всякому лавочнику и говорящего о том, что где-то в досконально просчитанном торговом процессе произошел сбой. Не учтен один знак после запятой, не принят к сведению прошлогодний вексель, не проверено качество подмокшего товара… Он только сейчас понял, что возбуждение, державшее Уилла последнее время, не было болезненным возбуждением, вызванным его историями — это было чувство другого рода — возбуждение ищейки, учуявшей вожделенный след и забывшей про все сущее в этом мире. Похож на английскую гончую, отстраненно подумал Лэйд, пытаясь безотчетно подавить это нехорошее чувство, только что-то я не вижу вокруг оленя или на что там они охотятся…

— А вы… довольно целеустремлены в своей прогулке, — заметил Лэйд, стараясь держаться по-прежнему беспечно и непринужденно — по крайней мере, в той степени, в какой мог позволить себе в Скрэпси, — Не принять ли нам вправо на том углу? Кажется, я вижу паб, который с одной стороны, выглядит так захудало, словно был разграблен древними германскими варварами где-то полторы тысячи лет назад, но который в то же время обещает вознаградить нас за долгую прогулку глотком чего-нибудь освежающего. Как вы смотрите на то, чтоб…

— Нет, — коротко отозвался Уилл, — Извините, но, кажется, я знаю более предпочтительное направление.

Маршрут Уилла был не случаен, просто он слишком поздно это заметил. В то же время было заметно, что несмотря на несдержанность шага, доставлявшую запыхавшемуся Лэйду значительное неудобство, Уилл сам в полной степени не представлял конечной точки назначения, однако, разглядывая местность, видел в ней какие-то особые ориентиры, ведущие его по нужному пути.

Он что-то ищет, запоздало понял Лэйд. Так двигается человек, который точно знает, что ему надо, однако доподлинно не знает дороги, отчего вынужден на каждом шагу сверяться с ориентирами. И Уилл сверялся с ними, пока я, самовлюбленный старый глухарь, усыплял сам себя баснями…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Но что он ищет? Вопрос этот показался Лэйду тревожным, зудящим, как заросшая под кожей картечина.

В Скрэпси отродясь не было ничего, способного хоть в малой степени вызвать туристический интерес. Если у него и были памятники, то лишь памятники человеческой самонадеянности, оформленные совсем не так, как это принято в старой Европе. Гостиница? Паб? Лэйд едва не фыркнул себе под нос. Нелепо было и думать, что Уилла ведет нечто подобное. Лучшие гостиницы Скрэпси представляли собой рассадники клопов и мокриц, а здешние пабы могли предложить посетителю уйму развлечений, но, как правило, весьма бедное меню.