Бумажный тигр (II. - "Форма") (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич

Глава 9

У Нового Бангора было много лиц. Иные из них были хорошо знакомы Лэйду, как лица старых приятелей из паба, другие лишь смутно угадывались, будучи сотканными из утреннего тумана и угольного дыма. Были среди них и те, что приходили к нему в ночных кошмарах. Город тысячи демонов, город тысячи ликов.

Лицо Хукахука напоминало ему лицо добродушного толстяка, лукавого любителя пива, любящего разлечься на солнце возле дверей своей лавочки и добродушно ворчащего. При мысли об Олд-Доноване он представлял старика с белой, как штукатурка, кожей, сухого и неприветливого. Шипси — возмутитель спокойствия, вечно пьяный паяц, фигляр и смутьян. Клиф — изможденный пропахший морем бродяга, насмешливо поглядывающий из-под выбеленных солью бровей. У этого города, противоестественного в своей сущности, было много лиц, а у Лэйда было много времени, чтобы узнать их получше.

Но в этой бесконечной веренице лиц было такое, которого Лэйд интуитивно сторонился. Которое не любил вспоминать и при виде которого всякий раз мысленно морщился, как морщатся при виде дохлой крысы, лежащей на тротуаре.

Скрэпси.

Одно это слово было колючим, как рыбий хребет и острым, как рыбацкий нож. Скрэпси. Это слово, казалось, невозможно произнести так, чтоб не поранить язык о зубы. Скрэпси. Скрип ржавых дверных петель под рукой убийцы. Скрэпси. Металлический шорох выползающего из ножен кинжала. Все самые отвратительные звуки мира, сплетенные в одном слове.

Лэйду приходилось бывать в Скрэпси, и не раз, но он не мог вспомнить случая, когда подобный визит доставил бы ему удовольствие. Тигры умеют учиться со временем. Лэйд научился терпеть ядовитый смог Коппертауна и затхлую сухость Олд-Донована, слякоть Лонг-Джона и фальшивую чопорность Айронглоу. Однако привыкнуть к Скрэпси было невозможно, как невозможно живому человеку заживо привыкнуть к могиле. Едва лишь произнося это название, Лэйд видел как наяву острую зубастую усмешку и слышал скрип, порожденный ее зубами.

Скрррэп. Скррр-рэп. Скрэпси.

— Держитесь спокойно, — инструктировал он Уилла, — Но не дерзко. Не пытайтесь прятаться в тень, но и не привлекайте к себе внимания. Не смотрите в глаза. Вообще старайтесь не смотреть на людей прямым взглядом, развивайте периферийное зрение. В Скрэпси не любят любопытных.

— Мне приходилось бывать в Скрэпси, — с неуместным достоинством заявил Уилл, — И, как видите, я все еще жив и здоров.

Лэйд едва не рассмеялся. Отчасти оттого, что Уилл в этот момент являл собой не самое подходящее для столь громких заявлений зрелище. Обряженный в старый излохмаченный плащ, словно снятый с китобоя, естественно украшенный угольной пылью и сажей, сменивший шляпу на какую-то рванину, он выглядел столь жалко, что едва ли показался бы достойной добычей даже самому опустившемуся грабителю на острове. Пожалуй, образ немного нарушают не в меру пухлые щеки, да и блеск глаз какой-то ребяческий, не тот, что бывает у людей, многие годы проживших в Скрэпси, отдающий холодной, небрежно выправленной на брусчатке, сталью.

— Простите, я смеюсь не над вами, — пояснил Лэйд, облачаясь в рванину сам, — А над вашим образом мыслей. Насколько я понимаю, вам приходилось бывать в Скрэпси лишь в компании с полковником Уизером.

Уилл осторожно кивнул.

— Совершенно верно. Мне показалось, его присутствие в самом деле произвело некоторое впечатление на тамошних обитателей, однако ни разу ему не приходилось вступаться за меня или…

— Произвело впечатление? — Лэйд все-таки рассмеялся, — Поверьте, вы даже не представляете, какое впечатление он умеет производить при необходимости. Скажем так, если полковник Уизерс волей судьбы встретит на узкой тропинке разъяренную пантеру-людоеда, уже через две с половиной минуты она покается во всех грехах, вступит в ближайшую общину мормонской церкви и до конца своей жизни будет платить пенни в месяц в пользу благотворительного приюта, при том считая, что легко отделалась!

Кажется, Уилл собирался ответить нечто остроумное, но Лэйд не дал ему такой возможности.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Слушайте внимательно, — приказал он, — Скрэпси — это вам не Харлингтон или Бишопс[175], где рассеянный джентльмен, вздумавший подышать воздухом, может лишиться бумажника, зонта и пары зубов в придачу. Это котел, в котором варится самое ядовитое варево на свете — из компонентов, которые могут показаться отвратительными сами по себе. Спившиеся матросы, потерявшие свои корабли. Самые отчаянные уличные головорезы. Пристрастившиеся к рыбному зелью безумцы. Дезертировавшие из армии солдаты. Дикари-полинезийцы. Рехнувшиеся кроссарианцы, сторонники самых неприятных и болезненных практик. Садисты, психопаты и члены причудливых и зловещих культов. Скрэпси — это вечно воспаленный лимфоузел, в который стекается вся зараза, исторгнутая из себя потрохами Нового Бангора. Причем зараза смертельно опасная. У Скрэпси нет имени, нет границ, нет площади. Формально его даже не существует, это лишь условное обозначения для той части острова, что лежит на стыке Клифа и Лонг-Джона, но поверьте мне на слово, это вместилище самых отборных неприятностей на свете.

Уилл хмыкнул, однако счел за лучшее посильнее надвинуть поглубже на глаза грязную шляпу, предоставленную ему Лэйдом. Чувствовалось, что ощущает он себя весьма неуютно. Как водолаз, оттягивающий тот момент, когда придется нахлобучить на голову тяжелый шлем из меди и стекла, чтобы камнем уйти в непроглядные океанские глубины, которых не достигает даже солнечный свет.

«Я бы мог его успокоить, — подумал Лэйд, — Скрэпси, без сомнения, дикий и варварский край, но здесь тоже есть подобие законов, пусть даже и дикарских. И, надо думать, кое-кто из здешних обитателей помнит услуги, оказанные им мистером Лэйдом Лайвстоуном из Хукахука. Да уж, когда-то мне пришлось здесь славно поработать и, надо думать, еще не все свидетели моей работы оказались выпотрошены, утоплены или задушены».

Если все по какой-то причине обернется скверно, ему останется утешать себя лишь тем, что Уилл вернется в город живым. Ему, самовольному сквоттеру и пришельцу, Новый Бангор не сможет причинить вреда при всем желании. Другое дело — сам Лэйд… Мысль об этом кольнула остренькой косточкой в основание шеи, но Лэйд прогнал ее, решительно и резко, как прогонял многие прочие досаждающие ему мысли.

* * *

Первым, что вспомнил Лэйд, едва лишь они с Уиллом пересекли невидимую линию водораздела, были «фосфорные челюсти» несчастных работниц со спичечной фабрики. Он не сразу понял, отчего, а поняв, втянул голову еще глубже в воротник.

Скрэпси походил на тронутую некрозом пасть, полную рассыпающихся трухлявых зубов, только зубами этими были дома — серые, покосившиеся, поддерживающие друг друга, точно искалеченные в бою солдаты, с трудом выдерживающие подобие строя. Здесь не было просторных чистых улочек Миддлдэка, к которым так привык Лэйд, не было гомонящих детей, беспечного звона подков, запаха свежей сдобы, шутливых окриков, скрипа телег и монотонного лая уличных собак. Это был другой мир, наполненный другими звуками и запахами, бесконечно чужими, незнакомыми и пугающими.

Переулки — узкие и кривые, напоминающие слепые отростки кишечника, и сходство это усиливалось царящим здесь запахом, въевшимся в камень и дерево, тяжелым липким запахом малярийного болота. Подворотни — темные норы, внутри которых копошилась жизнь, настороженная, сверкающая глазами и глухо ворчащая.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Нет, подумал Лэйд, ощущая, как взгляд сам собой отталкивается от этих покосившихся, давно потерявших цвет домов, точно боясь уколоться и норовя уставиться под ноги, самое страшное в Скрэпси это не дух разрухи и опустошения, щедро смешанный с вонью горелого лярда, гнилой соломы и заскорузлого пота. Мне приходилось видеть такое, и не раз. Я видел смрадные ямы Лондона, искусно отгороженные зелеными изгородями и задрапированные жимолостью. Я видел ужасные картины Нового Орлеана, похожего на звериное логово и наполненного нищими. Самое ужасное в Скрэпси — ощущение того, что здесь никогда ничего не переменится. Не вырастут новые, пахнущие лаком и краской дома. Не заиграют фонтаны. Не разнесется музыка уличных музыкантов. Это край упадка, скверны и нищеты — одна бездонная, наполненная смрадным месивом, яма, в которую город стравливает свои ядовитые соки.