Деяние XII - Павел Виноградов

«…Если в отношении полотна „Китаянка“ нет сомнений, что оно принадлежит кисти художника В. (батыря Гардемарина), то о картине „Восстание в Учане“ мнения экспертов разделились. Таким образом, первая картина могла быть им написана при жизни, а вторая, на которой запечатлено событие, произошедшее после гибели автора, может принадлежать одному из его подражателей. Приходится констатировать, что по-прежнему нет прямых доказательств спасения батыря Гардемарина.

Ваш верный соработник, артельный VI ранга, чиновник особых поручений при Министре внутренних дел А. А. Красильников.

Только для членов Совета Артели.

Артельный меморандум № 3001 – 00.

Объяснение батыря Гардемарина, бывшего члена Совета Артели, о своём исчезновении.

Апреля 10-го 1926 года Р.Х.

Господа Совет!

С тяжёлым чувством обращаюсь я к Вам. Положение как Артели, так и России критическое. Произошедшая катастрофа почти полностью уничтожила наши шансы на преобладание в Игре, по крайней мере, в этом её Узле.

Я возвращаюсь к Игре, ведомый не только собственным убеждением, что в такой час необходимо сплотить все оставшиеся силы, но и прямым приказом Небесного нашего Батыря, видение которого было мне два месяца назад (отчёт о сём см. в приложении).

По поводу своего исчезновения весной 1904 года могу сообщить следующее. Как известно некоторым из вас, перед самым окончанием мною Морского кадетского корпуса я согласился сотрудничать с Третьим отделением в качестве заграничного агента. Я пошёл на это исключительно из чувства патриотизма.

К занятиям живописью меня призвал князь Василий Андреевич, начальник Третьего отделения, посмотрев на мои юношеские опыты. В те годы я не придавал им большого значения и желание стать художником должно было служить лишь поводом для моей отставки с морской службы. Однако вскоре я увлёкся искусством и имел немалый успех. Вскоре тот же князь Долгоруков, бывший в ту пору и Батырем батырей Артели, вовлёк меня и в Большую игру. Пройдя подготовку в Петербургской обители, я, одновременно с работой на разведку, выполнял многие поручения Совета.

Князь считал, что мне необходим образ оппозиционера, чуть не революционера. Поэтому мне приходилось постоянно провоцировать скандалы с Двором и правительством, высказывать крайние взгляды и так далее. Впрочем, я и правда был близок по взглядам с тогдашней демократической общественностью, однако полагал, что нынешней порядок управления Россией необходимо сохранить ввиду враждебности иных государств.

Так же я должен был скрывать и свою веру в Бога и даже написать несколько почти кощунственных полотен, которые, впрочем, позже уничтожил. Однако и это было не совсем ложь, так как я в ту пору отвергал официальную Церковь.

Всё это было причиной того, что во время нестроений в Артели, пришедшихся на эти годы, я сочувствовал партии революционеров, которую возглавлял батырь Мастер, с которым я был очень дружен. Позже террор, развёрнутый по России нигилистами, заставил меня пересмотреть свои мнения. Уверившись, что эти действия ведут к катастрофе и поражению в Игре, я, уже сам будучи членом Совета, поддержал его усилия по противодействию революции.

Как вы знаете, усилия эти оказались недостаточны, шатания в стране и Артели росли. Мои друзья были в обоих противоборствующих лагерях, что приводило меня в отчаяние. Всё больше я разочаровывался в Игре, сомневался в необходимости Артели вообще. С некоторых пор став пацифистом, я искал путь улаживания конфликтов, не чреватый насилием. Мне казалось, что ключом к достижению этого могут стать некоторые восточные учения, в частности, буддизм.

Это привело к тому, что единственно возможным выходом я видел отставку. Однако это, как вы понимаете, невозможно: любой бывший артельщик, тем паче член Совета, уйдя в частную жизнь, непременно окажется во власти противника. Так что мне оставалось исчезнуть, и исчезнуть так, чтобы все, в том числе Совет, были уверены в моей смерти.

Удобный случай представился в Порт-Артуре, где я, помимо тайных дел, рассчитывая сделать наброски для будущих полотен. Во время взрыва „Петропавловска“ я был сразу ранен и упал на палубу. Насколько я помню, по приказу адмирала Макарова на меня надели спасательный круг и выбросили за борт за секунды до того, как судно разломилось. Как погиб Степан Осипович, я не видел (см. мой отчёт о гибели „Петропавловска“ в приложении).

Поскольку я потерял сознание, не знаю, каким образом меня не затащило под тонущий броненосец. Очнулся я в воде, среди обломков. Ранен, похоже, был легко (позже оказалось, что отделался ранением головы по касательной и лёгкой контузией). Я не сомневался, что это именно тот, ожидаемый, случай. Потому, несмотря на риск утонуть в холодной воде, я постарался отплыть как можно дальше от места взрыва, понимая, что вот-вот прибудут спасательные шлюпки. Ветер отнёс меня далеко в море, и я понял, что самостоятельно достигнуть берега, как я сначала рассчитывал, не в состоянии. Меня несло на видневшиеся на горизонте японские суда, но я понимал, что вряд ли доплыву до них живым. Через какое-то время я потерял сознание и очнулся только на борту японского броненосного крейсера „Ниссин“. Как я узнал позже, меня заметили в бинокль и отправили шлюпку, которая меня подобрала.

Понимая, что скрывать своё имя бесполезно, я назвал его, требуя, чтобы меня, как гражданское лицо, передали российским властям (отдавая себе отчёт, что японцы на это не пойдут). Разумеется, мои требования были отвергнуты, и через некоторое время я был отправлен на одном из транспортов в Японию в качестве военнопленного.

По прибытии стало ясно, что мой статус одного из руководителей Артели не является тайной и я нахожусь в руках японского отделения Клаба, именуемого Кай – Общество. Мною занимался молодой офицер Доихара Кэндзи (ныне руководящий японской разведкой в Китае), который, как я узнал позже, является носителем традиции ниндзюцу школы Накагава-рю. По всей видимости, именно в этом причина его проницательности: вскоре он уяснил мои умонастроения, поэтому в работе со мной сделал упор не на получении информации об Артели, а на привлечении меня в качестве соработника Кай.

По его словам выходило, что японцы сотрудничают с Клабом временно и намерены в дальнейшем быть в Игре третьей стороной. Это подтверждалось тем, что о моём пленении Клаб ничего не знал. Военная экспансия, как утверждал Доихара, дело временное, а война с Россией – трагическая ошибка. В дальнейшем Япония намерена мирно объединить народы Азии и противостоять Клабу и натиску западной цивилизации совместно с Россией. Поскольку к тому времени юношеской европоцентризм надо мной боле не довлел, я постепенно проникался этими доводами. Ещё большее влияние на меня оказали несколько бесед с Тояма Мицуру, патриархом Кай.

Могу констатировать, что я не избег ловушки, в которую попался Мастер и его единомышленники: поиски некоей „третьей силы“. С другой стороны, очевидно, я представлял немалую ценность для Кай, имевшей слишком мало опыта в Большой игре. Однако я категорически отказался участвовать в каком-либо противодействии Артели. Мои условия (ещё я отказался от сотрудничества до конца войны) были приняты.

Мою ценность для Кай доказывает тот факт, что после согласия сотрудничать мне было предложено пройти процедуру омоложения – часть оммёдо, магического искусства монахов ямабуси. Процедура эта доступна лишь верхушке Кай. В течение года я принял несколько „золотых пилюль“ (отчёт см. в архиве). Внешне не изменившись, я вернул юношеские силы. Не знаю, стал ли я бессмертным – сэннин, но и ныне, на 85-м году жизни, не чувствую старости и никогда не болею.

В это же время я проходил подготовку разведчика в Шанхае, в заведении, именуемом „Колледж Тун Вэня“, а позже – в тайном клане ниндзя на острове Хоккайдо. Не могу сказать, что я овладел системой ниндзюцу – для этого необходимо тренироваться с детства, однако изучил некоторые их методы и способен успешно их применить (отчёт см. в приложении).

В течение нескольких лет я был советником высшего руководства Кай, а также выполнял некоторые поручения в Юго-Восточной Азии (отчёт прилагается). Во многом моими трудами в Китае произошёл разрыв гоминьдана с коммунистами. Кроме того, уверен, что в предстоящей мировой войне Япония выступит против США и будет соблюдать вооружённый нейтралитет в отношении Советской России.

Не оставлял я и занятия живописью, хотя все мои полотна скупали для частных коллекций заправилы Кай. То, что несколько картин попало на свободный рынок, было для меня неожиданностью.

В то же время мои взгляды менялись, чему немало способствовало знакомство с архиепископом Токийским и всея Японии Николаем. Беседы с владыкой привели к моему примирению с Церковью и окончательному оставлению мною революционных заблуждений и упований на благотворное влияние буддизма.