Кризис и Власть. Том I. Лестница в небо - Хазин Михаил Леонидович

Учеба в частной школе — отличительный признак биографии людей высших классов. Если где и можно найти «центр подготовки» социальных верхов Америки, то именно в этих 15–20 частных привилегированных школах [Mills, 1956, p. 65].

Только человек, с молодости вхожий во внутренние круги уже сложившегося корпоративного руководства, может получить уникальный жизненный опыт решения вопросов:

Во внутреннем круге высших классов большинство объективных проблем крупнейших и важнейших общественных институтов сплавлены с чувствами и беспокойствами небольших, закрытых и дружеских групп. Именно этому учат семья и частная школа подрастающее поколение высших классов: закулисное обсуждение[638] является одним из способов, которым координируется (на основе дружеских соглашений) публичная деятельность высших классов [Mills, 1956, p. 69].

Роль закулисного обсуждения не слишком афишируется лидерами корпораций, но Миллс приводит показательный пример, насколько они его ценят в реальной жизни. В 1945 году в General Motors обсуждалось включение генерала Маршалла[639] в Совет директоров компании, причем сам владелец General Motors, Дюпон[640], не хотел этого делать — кому нужен старый (65 лет) служака, не располагающий даже серьезным пакетом акций?

Альфред Слоан[641], председатель General Motors, в общем согласился с этими соображениями, но затем добавил: «Я думаю, что генерал Маршалл может быть в известной мере нам полезен, если, получив новое назначение, выйдет в отставку при условии, что он останется в Вашингтоне; учитывая положение, занимаемое им в обществе и правительственных кругах, и его связи, можно надеяться, что, когда он познакомится с нашим образом мышления, нашими целями и задачами, его пребывание на этом посту могло бы послужить фактором, смягчающим общее отрицательное отношение к большому бизнесу…» [Mills, 1956, p. 136].

Наличие у Маршалла личных связей в военных кругах США показалось Слоану вполне достаточным, чтобы без колебаний ввести генерала в совет директоров крупнейшей американской корпорации. «Валюта»[642], в которой измеряется «социальное богатство» представителя элиты, — это количество и надежность его личных связей с другими представителями той же элиты (вспоминаем исследование Хантера). Личное богатство без таких связей уже ничего не стоит; столь же мало стоит высокий пост топ-менеджера, не подкрепленный принадлежностью к группе, решающей вопросы. Для обозначения членов этой элиты, управляющих громадными корпорациями, которые им не принадлежат, Миллсу приходится использовать новый термин — «корпоративные богачи» (corporate rich):

Неверно, что американской экономикой управляют шестьдесят блистательных, широко разветвленных, похожих на кланы семейств; неверно также, что мы пережили некую незаметную революцию управляющих, отнявшую у подобных семейств их привилегии и власть. Те действительные перемены, которые неправильно выражаются формулами «шестьдесят семейств» и «революция управляющих», могут быть точнее выражены формулой, гласящей, что мы пережили реорганизацию системы управления собственностью имущих классов, в результате которой они превратились в более или менее однородный класс корпоративных богачей [Mills, 1956, p. 147].

Корпоративные богачи отличаются от частных (лозунгом которых долгое время были слова Вандербильта «Плевать на всех!» — пока не выяснилось, что плюнули-то как раз на них самих) умением делиться, то есть направлять часть своих доходов на создание и поддержание собственной властной группировки. Тем самым они получают доступ к чужим ресурсам (будь то дочерняя акционерная компания, где им принадлежит лишь небольшой процент акций, или целое государство, где во главе могущественного министерства поставлен один, но свой человек) и приобретают куда большую власть, нежели самый богатый, но не обладающий собственной группировкой миллиардер. Типичный представитель корпоративной элиты — эффективный менеджер, которому все равно, какой руководящий пост занимать, и который готов по первому же требованию своей группировки отправиться осваивать новые прибыли и бюджеты:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Ядро властвующей элиты состоит прежде всего из тех людей, которые свободно переходят от командных ролей в верхах одной из господствующих иерархий к подобным же ролям в другой иерархии [Mills, 1956, p. 288].

Именно эта особенность элиты — отношение к организациям как к ресурсу, который можно и нужно выдоить досуха, — проявляется в отсутствии формальных организаций внутри самой элиты. Не существует никаких «тайных советов», никакого «комитета 300», все вопросы решаются исключительно в закулисных обсуждениях, созываемых по мере необходимости теми, кто знает, кого на них приглашать.

Властвующая элита по самой своей природе более склонна пользоваться уже существующими организациями (действуя внутри них и посредничая между ними), чем создавать определенные организации, в которые входили бы ее члены, и только они [Mills, 1956, p. 293].

Нарисовав столь впечатляющую картину «невидимой власти» корпоративной элиты, Миллс приступает к решению последнего вопроса. Как насчет «этих, в Вашингтоне»? Неужели и высшая власть в Америке — государственная — тоже принадлежит корпорациям? Как тогда быть с американской демократией, выборами, Конгрессом и Сенатом? Ответ дает очередное исследование, на этот раз — биографий государственных служащих федерального уровня. Получить соответствующую должность могут два типа людей: профессиональный политик, принадлежащий к политической партии и сделавший карьеру с уровня штата, или же сторонний назначенец, никогда не занимавшийся публичной политикой. Миллс называет вторых политическими аутсайдерами и приводит статистические данные (не столь впечатляющие, как в предыдущем случае, но вполне показательные):

Доля людей из состава политической элиты, работавших когда-либо в местных органах власти или в правительственном аппарате штатов, сокращалась из поколения в поколение; с 1789 по 1921 год она уменьшилась с 93 до 69 %. В правительстве Эйзенхауэра эта доля упала до 57 %. Укажем далее, что из состава политической элиты наших дней только 14 % (а из руководящих политических деятелей начала XX века — около 25 %) когда-либо состояли в законодательных собраниях штатов. Во времена отцов-основателей, в период 1789–1801 годов, такие люди составляли 81 % среди высших политических деятелей [Mills, 1956, p. 229].

Как и в случае корпораций, в государственном аппарате начинают преобладать назначаемые сотрудники:

В нынешней эйзенхауэровской группе [только] 36 % людей, принадлежащих к политическим верхам, получили все посты (вплоть до самых высоких), которые они когда-либо занимали, в результате выборов; 50 % чаще назначались, чем избирались, а 14 % никогда ранее не занимали политических постов [Mills, 1956, p. 230].

Подобное положение дел означает, что для достижения контроля над государственным аппаратом достаточно провести через выборы одного человека (президента); после этого расстановка своих людей на ключевые посты происходит автоматически. Миллс недвусмысленно намекает, что именно так и действовали «рокфеллеровские республиканцы», выдвинувшие Эйзенхауэра в президенты:

За два месяца до выдвижения партиями кандидатов в президенты США, которые должны были баллотироваться на выборах 1952 года, Гарольд Тэлботт[643], нью-йоркский финансист (а позднее министр авиации, уличенный в использовании своего поста в личных интересах), поручил одной фирме, консультирующей по вопросам управления, определить, какие посты должна будет забрать в свои руки республиканская администрация, чтобы установить контроль над правительством Соединенных Штатов. Через несколько дней после избрания Эйзенхауэра ему было вручено 14 томов, содержавших полную характеристику каждого из 250–300 высших постов, позволяющих влиять на политику [Mills, 1956, p. 238].