Пой, Менестрель! - Максим Огнев

Плясунья спала на ее кровати, спала как мертвая, ничего не слышала. Гильда укрыла ее еще одним одеялом.

В это время раздался уверенный, требовательный стук во входную дверь. Гильда бросилась к окну. И — на лестницу. «Не открывай!» — хотела крикнуть отцу, но Оружейник уже распахнул дверь. Прихожую заполнили люди в черном. С ними — пяток алебардщиков. Гильда остановилась на верхней ступеньке. На пороге соседней комнаты появился Драйм с обнаженным клинком в руках.

— Я бы с радостью, — отвечал Оружейник на какой-то вопрос вошедших. — Рука болит. Вчера угораздило…

К изумлению Гильды, показал правую руку, замотанную до самого локтя.

— А ну снимай повязку, — потребовал начальник стражи.

Оружейник зубами развязал узел. Гильда крепко ухватилась за перила. Упал последний виток повязки, и Оружейник сунул руку чуть не в лицо алебардщику. Начальник стражи выругался.

— Где остатки? — грубо потребовал он.

— Все продано. Сами взгляните.

Прислужники в черном направились в лавку. Гильда знала, что найдут они немного: пару кольчуг да пяток наконечников для копий.

Разочарованные прихвостни Магистра не погнушались прихватить и такую малость. Уходя, начальник стражи грозно повелел:

— Как только поправишься — за работу.

— Да, да, — соглашался Оружейник, выпроваживая незваных гостей. — Мне, что ли, болеть нравится? Сплошные убытки.

Задвинул засов. Гильда сбежала вниз.

— Что ты с собой сделал, отец?

Оружейник протянул руку Либурне, вышедшему из комнаты Артура. Тот принялся заново накладывать повязку.

— Пустяки. Через пару недель заживет.

Гильда медленно, придерживаясь рукой за стену, побрела наверх, в свою комнату. Путь ей преградил Драйм:

— Твой отец поступил как доблестный рыцарь.

Гильда стояла, не в силах даже ответить.

— Слышала, что говорил глашатай? — спросил Драйм. — В чем угодно бы меня обвинили, но в этом…

Гильда смотрела на его побелевшие пальцы, сжимавшие рукоять меча. Подняла голову, сказала твердо:

— Стрелку не легче было, когда его назвали оборотнем. Ты выдержишь, Драйм.

Оба вздрогнули: в дверь снова постучали.

— Да что же это, — прошептала Гильда.

Знаком велела Драйму отступить, спустилась по лестнице, отперла. На пороге стоял Менестрель. Он затворил дверь, задвинул засов.

— Добрые вести, хозяюшка. Королева жива. Стрелок ведет ее в замок Дарль. Мелп и Плут с ними. Королевские дружинники укрылись в Турге, командует ими лорд Бертрам. Отряд Ральда подоспел к замку, спас лордов, сохранивших верность королю. Магистр бежал и укрылся в своем замке.

— Это все точно?

— Королеву я видел, об остальном поведал паж. Он успел выбраться из Турга до того, как войско Магистра окружило крепость.

— Значит, Тург осажден?

— Да. Лорд Бертрам и капитан Ральд не сдадут крепость Магистру. Паж дожидается в таверне у городских ворот. Отвезем новости в замок Дарль. Неизвестно только, что с королем.

На губах Гильды появилась усталая улыбка.

— Он спасся.

— Откуда ты знаешь? — быстро спросил Менестрель.

Гильда не ответила. Заскрипели ступеньки. Менестрель вскинул голову и увидел спускавшегося по лестнице Драйма.

* * *

Переменим снова одежды,Снимем траур, наденем шелк.Будет день — и будет надежда,Будет выплачен старый долг,Сгинет горечь талого снега,Треснет лед на черной реке,И покатится вдаль телегаВслед за солнышком налегке.

По какому-то приговоруПо дорогам вечной землиВслед за солнцем бредут актеры,Но не по небу, а в пыли.Чистым полем да темным лесом —Вдохновения не растрать!Развернется такая пьеса —Сил хватило бы отыграть.

Добрый сказочник скажет слово,И пойдут все дела на лад.Погляди! Изгой коронован,Негодяев поглотит ад.А влюбленным — финал известен,Не расстаться уже вовек.С верным словом, с хорошей вестьюПродолжаем свой вечный бег.

Ляжет зернышко — посмотрите,Вот и добрый колос пророс.Пусть поверит в притворство зритель,Но актеры живут всерьез.И герой — он всегда прекрасен,А злодей — он всегда смешон.Что бы ни было — видим ясно,Все закончится хорошо.

Так и бродим. И носит ветерНашу песню как добрый знак.Всем живущим на белом светеНас раздарит за просто так.И философу, и ребенку,Тем кто дома и кто в пути.Вслед за солнышком потихонькуНам идти, идти и идти.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Был мир непознан и велик,А я в нем — первый ученик,Что не захочет быть вторым.Не думал даже до поры,Куда дорога заведет,Был горделивым мой полет,Но — восковое! — подвелоШирокое мое крыло.

Но вынесла меня волна,Я пробудился ото сна,И — хоть жестоким был ударПрозрел отчаянный Икар.И если создал меня Бог,То, значит, я не очень плох,И, значит, мне еще даноНемного Веры той волной.

Не внемля сказкам или снам,Кумирам ложным строил храм,Глядеть не смея в небесаИ заглушая голосаАктеров, ангелов, бродяг.И ухмылялся вечный враг,Гордыни исполнял каприз:Я рвался ввысь — срывался вниз.

Но были проблески во тьме,Я возразить врагу посмел,Мне не бывать его рабом,Я понял, где мой отчий дом.Коль за меня распят был Бог,То, значит, я не очень плох.И пробуждается веснойНадежда, что живет со мной.

На размышленье мало дней.И все яснее и виднейВдали сияющий чертог.Когда ступлю я на порог,Когда всему придет конец,Когда скажу: «Прости, Отец!» —Когда не станет больше сил,Тогда пойму, что победил.

Не угасай, моя звезда!Я грешный — да! Я слабый — да!Но солнце греет и меня,Но я сумею все понять.И если любит меня Бог,То, значит, я не очень плох.И значит, что в любые дниЕго Любовь меня хранит.

* * *

Предательство! Гирсель закрывает глаза, зубы его выбивают дробь. Предательство! Он плачет, не стыдясь слез. Победы на состязаниях, верная служба Магистру, убийство короля — были делами мальчишки. Эти слезы — слезы взрослого. Он обрел мужество не стыдиться собственной слабости. Да, он слаб! Он, Гирсель-южанин, первый лучник в войске Магистра, — жалок. Руки не повинуются, истертые тетивой пальцы прижаты к груди. К тому самому месту, где под рубахой белеет шрам. Оставшаяся с детства метка — след кованого сапога.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});