Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

– Кстати, где все это время была Молли? Я бы хотела повидаться со своим маленьким ментором. Я слышала, что она сильно выросла и повзрослела с тех пор, как мы виделись с нею в последний раз.

– Ах! Как только она начинает сплетничать с обеими мисс Браунинг, то совершенно забывает о времени, – отозвалась миссис Гибсон.

– С обеими мисс Браунинг? Ах да! Я рада, что вы напомнили мне о них! Я очень привязана к ним. Несушка и Хлопушка… В отсутствие Молли могу называть их так. Перед тем как отправиться домой, я заеду к ним и тогда, быть может, повидаюсь и с моей дорогой малышкой Молли. Знаете, Клэр, эта девочка мне очень нравится!

Итак, миссис Гибсон после всех принятых ею мер предосторожности была вынуждена смириться с тем, что леди Гарриет ушла на полчаса раньше, чтобы «опуститься до уровня» (как выразилась миссис Гибсон) обеих мисс Браунинг.

Но Молли ушла от них до приезда леди Гарриет.

В качестве покаяния она совершила долгую прогулку на ферму Холли-Фарм, чтобы заказать тернослив. При мысли о том, что ее удаляют из дома столь примитивным способом, к которому прибегла ее мачеха, она не на шутку разозлилась. Разумеется, ни с какой Синтией она не встретилась и потому в одиночестве зашагала по прелестным тропинкам с поросшими травой обочинами и высокими живыми изгородями, совершенно не свойственными современным представлениям о сельском хозяйстве. Поначалу она испытала неловкость и некоторое неудобство, спрашивая себя, до каких пор позволительно не замечать маленьких домашних подлостей – ловушек и искажения правды, которые вошли в их жизнь после женитьбы отца на Клэр. Она понимала, что должна была бы возмутиться, но не делала этого из желания уберечь отца от лишних неприятностей. По его лицу она видела, что и он изредка замечает вещи, которые причиняют ему боль, поскольку со всей ясностью показывают, что моральные принципы его супруги отнюдь не настолько высоки, как ему того хотелось бы. И вот сейчас Молли раздумывала над тем, правильно ли она поступает, храня молчание. Учитывая свойственные юности отсутствие терпения и недостаток жизненного опыта, которые могли бы научить ее оценивать силу обстоятельств и соблазнов, ее частенько буквально так и подмывало высказать мачехе нелицеприятную правду. Но пример отца, предпочитающего хранить молчание, и проявление доброты со стороны миссис Гибсон (которая, пребывая в хорошем расположении духа, была очень добра к Молли, правда, на свой манер) заставляли девушку держать язык за зубами.

Тем вечером за ужином миссис Гибсон пересказала разговор, состоявшийся между нею и леди Гарриет, придав ему соответствующую окраску, что вполне входило в ее намерения. Поведав почти обо всем, она по привычке намекнула, что еще больше осталось недосказанным, поскольку носило конфиденциальный характер и она связана словом чести не разглашать этого. Аудитория миссис Гибсон, состоящая из трех человек, выслушала ее, почти не прерывая и, говоря по правде, не слишком-то обращая внимание на то, что она говорит. Но затем миссис Гибсон перешла к факту пребывания лорда Холлингфорда в Лондоне и причине его нахождения там.

– Роджер Хэмли отправляется в научную экспедицию! – воскликнул мистер Гибсон, разом стряхнувший с себя оцепенение.

– Да. По крайней мере ничего еще окончательно не решено, но, поскольку лорд Холлингфорд остался единственным доверенным лицом, кто проявляет интерес… и к тому же он сын лорда Камнора, дело почти наверняка идет к этому.

– Думаю, что имею право выразить свое мнение, – заявил мистер Гибсон и погрузился в молчание, внимательно прислушиваясь, правда, к дальнейшему разговору.

– Долго он будет отсутствовать? – осведомилась Синтия. – Нам будет ужасно его не хватать.

Молли уже совсем было собралась сказать «да», но с губ ее не сорвалось ни звука. В ушах ее звучал неумолчный гул, как если бы остальные продолжали разговор, но слова казались ей невнятными, и она скорее догадывалась об их смысле, ибо они проходили мимо ее сознания, не пересекаясь с единственным важным известием. Остальным казалось, будто она преспокойно ужинает, как обычно, а если и хранит молчание, то лишь потому, что внимательно прислушивается к болтовне миссис Гибсон и репликам Синтии и мистера Гибсона.

Глава 33. Радужные перспективы

Только день или два спустя мистер Гибсон выкроил время, дабы завернуть в Хэмли и узнать все подробности плана, непосредственно касающегося Роджера, так сказать, из первых уст, одновременно пребывая в некотором смятении и задаваясь вопросом, стоит ли ему вмешиваться или нет. Дело было вот в чем: по мнению мистера Гибсона, у Осборна наблюдались симптомы смертельной болезни. Доктор Николс был категорически с ним не согласен, и мистер Гибсон, зная, что старый врач обладает огромным опытом и что его не зря считают выдающимся представителем своей профессии, не мог не прислушаться к мнению коллеги. Тем не менее мистер Гибсон полагал, что в этом вопросе прав именно он: болезнь Осборна в ее нынешнем состоянии могла тянуться годами, но в то же время могла оборвать жизнь молодого человека и через час, и через минуту. Если допустить, что он не ошибается в своем диагнозе, позволительно ли будет Роджеру уехать в дальние края на целых два года – туда, где призыв вернуться немедленно попросту не дойдет до него? Однако неожиданное вмешательство врача в это дело может лишь ускорить трагическую развязку. К тому же нельзя исключать и то, что доктор Николс все-таки прав, утверждая, что симптомы болезни могут проистекать из развития какого-либо иного заболевания. Могут? Да. А вот проистекают ли? Нет. Мистеру Гибсону никак не удавалось заставить себя ответить положительно на последний вопрос.

Погруженный в раздумья, он ехал, отпустив вожжи и понурив голову. Стоял один из тех чудесных осенних деньков, когда на алых и желтых осенних листьях повисает тончайшая паутина, на которой, переливаясь на солнце, сверкают капельки росы; когда на живых изгородях, густо увитых плетями ползучей ежевики, раскачиваются спелые ягоды; когда воздух полнится прощальными криками птиц, короткими и звонкими, – совсем не теми долгими трелями, что звучат весной; когда на мощеных дорожках раздается отчетливый стук копыт и в покрытых жесткой стерней полях слышно хлопанье крыльев куропатки; когда здесь и там на землю, кружась, опускаются листья, хотя в воздухе не ощущается ни малейшего дуновения ветерка. Пожалуй, деревенский врач ощущал красоту времен года острее большинства людей, поскольку видел ее днем и ночью, в бурю и ясную погоду, тихим солнечным утром и в дождливый ветреный вечер. Он никогда и никому не признавался в своих чувствах, даже самому себе, но если когда-либо его настроение и приближалось к сентиментальному, то случалось это именно в такие дни.

Мистер Гибсон заехал на конный двор, передал лошадь конюху и вошел в дом через боковой вход. В коридоре он увидел идущего навстречу сквайра.

– Вот так встреча, Гибсон! Чертовски рад видеть вас! Каким попутным ветром занесло вас сюда? Надеюсь, вы не откажетесь от завтрака? Он еще на столе, я сам не далее как минуту тому вышел из комнаты.

Он возбужденно тряс руку мистера Гибсона и не выпускал ее до тех пор, пока, не слушая возражений, не усадил того за богато накрытый обеденный стол.

– Что это я слышу насчет Роджера? – поинтересовался мистер Гибсон, немедленно переходя к делу.

– Ага! Значит, и вы тоже слышали, не так ли? Какая удача, верно? Таким малым, как наш старина Роджер, можно только гордиться. Надежный, как скала, этот Роджер. Мы считали его недалеким, а теперь мне представляется, что верна поговорка: тише едешь – дальше будешь. Но скажите мне, что именно слышали вы? Что вам известно? Нет, давайте сначала наполним ваш стакан. Это старый эль, такого сейчас уже не варят, он ровесник Осборна. Мы сварили его в ту осень и назвали «элем молодого сквайра». Я рассчитывал выбить пробку из бочонка в день его свадьбы, но не знаю, когда это случится, и потому мы открыли его теперь, в честь Роджера.

Очевидно, старый сквайр уже распробовал «эль молодого сквайра» чуть ли не до потери благоразумия. Тот и впрямь, как он уверял, оказался «крепким, как бренди», и мистер Гибсон прихлебывал его очень осторожно, воздавая должное холодному ростбифу.

– Итак, что же вы слышали? Рассказывают много всего, причем только хорошее, хотя, должен признаться, я буду скучать по своему мальчику.

– Я не знал, что все уже решено. Я слышал лишь, что переговоры продолжаются.

– Ну, в общем, они продолжались, как вы это называете, до прошлого вторника. Но он мне ничего о них не рассказывал. Роджер говорит, что он боялся, как бы я не перенервничал, взвешивая все «за» и «против». Так что я ровным счетом ничего не знал вплоть до тех самых пор, пока не получил письмо от милорда Холлингфорда. Где же оно, кстати?

Сквайр извлек на свет божий огромную папку черной кожи, в которой у него хранились самые разные бумаги. Нацепив на нос очки, он принялся перебирать их.