Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

Сквайр так часто раздумывал над отчуждением, которое питал к нему Осборн, что, в свою очередь, его манера обращения со старшим сыном становилась все более замкнутой и угрюмой и он все сильнее страдал от отсутствия доверия и привязанности, которые сам же и порождал своим поведением. Временами это становилось невыносимым, и Роджер, который старательно избегал играть роль отдушины для отцовских жалоб на Осборна – а внимание Роджера становилось для старого сквайра чем-то вроде успокоительного, – часто вынужден был переводить разговор на дренажные работы в качестве отвлекающего средства. Обвинение, выдвинутое мистером Престоном в том, что он рассчитал своих работников, глубоко задело сквайра. Оно прозвучало в унисон с угрызениями его совести, хотя он раз за разом повторял Роджеру: «Я ничего не мог поделать, у меня не было другого выхода… В карманах у меня было пусто…» А потом с горьким юмором добавлял: «Хотел бы я, чтобы та земля стала такой же сухой, как и мои запасы наличных». После чего, осознав, что еще способен шутить, грустно улыбался: «Что еще мне оставалось делать, я спрашиваю тебя, Роджер? Я знаю, что был в ярости, и на то у меня было множество причин. Быть может, я не подумал о последствиях в той мере, как должен был, когда отдал распоряжение уволить их, но и поступить по-другому я тоже не смог бы, даже если бы год хладнокровно размышлял над этим. Последствия! Ненавижу последствия! Они всегда были против меня, да и сейчас остаются таковыми. Я настолько связан по рукам и ногам, что более не могу срубить ветку, а ведь это является «последствием» того, что собственность так чертовски хорошо закреплена за наследниками. Иногда я жалею о том, что у меня столь длинная родословная. Да-да, смейся, если тебе угодно! Мне приятен твой смех, особенно после вытянутой физиономии Осборна, которая при виде меня вытягивается еще сильнее!»

– Послушай, отец! – как-то заявил Роджер. – Я думаю, что смогу каким-то образом изыскать деньги для продолжения работ. Доверься мне, дай мне два месяца, и тогда у тебя появятся деньги, по меньшей мере хотя бы для того, чтобы вновь начать их.

Сквайр взглянул на него, и лицо его просветлело, как у ребенка, которому пообещал новую игрушку тот, на кого он привык полагаться. Однако же, задавая вопрос, он посерьезнел:

– Но как ты их добудешь? Это нелегкая задача.

– Не беспокойся, я достану их – сотню или около того для начала, – хотя еще и сам не знаю, каким образом. Но помни, отец, что я старший ранглер и «очень многообещающий молодой писатель», как обо мне отозвались в той рецензии. Ты даже не представляешь, какой отличный малый твой младший сын. Тебе следовало бы прочесть рецензию, чтобы получить полное представление о моих достоинствах.

– Я читал ее, Роджер. Услышав, как о ней упоминает Гибсон, я попросил его привезти ее мне. Я бы, пожалуй, понял ее лучше, если бы животных называли английскими именами, а не пихали в нее французский жаргон через каждое слово.

– Но это же был ответ на статью французского автора, – взмолился Роджер.

– Я бы вообще не отвечал ему! – без обиняков признался сквайр. – Мы должны были разбить их и сделали это под Ватерлоо. Но на твоем месте я не стал бы унижаться, опровергая каждую их ложь. Тем не менее я дочитал эту рецензию до конца, пусть даже она была напичкана французским и латынью. Честное слово – а если ты мне не веришь, можешь заглянуть в самый конец вон той большой бухгалтерской книги, перевернув ее вверх ногами, и тогда сам увидишь, – я тщательно переписал все похвалы в твой адрес: «внимательный наблюдатель», «сильный выразительный англичанин», «будущий философ». Да! Я выучил их наизусть, и много раз, когда меня донимают мысли о безнадежных долгах, счетах Осборна или о невозможности свести баланс, я переворачиваю бухгалтерскую книгу, закуриваю трубочку и начинаю перечитывать те отрывки из рецензии, где речь идет о тебе, мой мальчик!

Глава 32. Грядущие события

Роджер мысленно перебирал планы, посредством которых рассчитывал получить сумму денег, достаточную для цели, которую желал достигнуть. Его предусмотрительный дед, городской коммерсант, таким образом связал те несколько тысяч фунтов, которые он оставил своей дочери при условии, что, если она умрет раньше своего супруга, последний сможет до конца жизни пользоваться процентами с этой суммы, но в случае кончины обоих их младший сын сможет вступить в наследство только по достижении им двадцати пяти лет от роду, а если и он умрет ранее этого срока, то деньги перейдут к одному из его кузенов по материнской линии. Короче говоря, старый торговец предпринял такие меры предосторожности, словно речь шла о десятках или даже сотнях тысяч фунтов. Разумеется, Роджер мог обойти все эти препятствия, застраховав свою жизнь до наступления вышеупомянутого возраста, и, скорее всего, если бы он обратился к какому-нибудь стряпчему, тот предложил бы ему именно такой образ действий. Но Роджеру претила мысль о том, чтобы посвящать кого-либо из посторонних в то, что его отец отчаянно нуждался в наличных деньгах. Он получил копию завещания своего деда в Коллегии юристов гражданского права в Лондоне, не без оснований полагая, что со всеми непредвиденными обстоятельствами, предусмотренными в нем, можно будет разобраться с помощью здравого смысла. Здесь он несколько ошибался, что, впрочем, отнюдь не уменьшило его решимости любым способом раздобыть деньги, обещанные им отцу, и, таким образом, пробудить в сквайре интерес, который отвлек бы его от ежедневных тревог и хлопот. Он начал с объявления «Роджер Хэмли, старший ранглер и член совета Тринити, готов к честной работе на того, кто предложит наивысшую цену», а закончил понижением ставок до «того, кто нуждается в его услугах».

Но была у Роджера и еще одна забота, которая не давала ему покоя. У Осборна, наследника поместья, скоро должен был родиться ребенок. Собственность Хэмли была ограничена в порядке наследования исключительно «наследником мужского пола, рожденным в законном браке». Но вот был ли его «брак» законным? Осборну, похоже, даже не приходило в голову усомниться в этом – так он был в этом уверен. Но если в этом не сомневался супруг, то Эйми, его жена, вообще не задумывалась об этом. Тем не менее разве можно быть уверенным в том, что любое сомнение в законности рождения не обернется бедой в будущем? Однажды вечером Роджер, сидя рядом с апатичным, бездеятельным и не загадывающим наперед Осборном, попытался расспросить его о подробностях бракосочетания. Осборн моментально догадался, к чему тот клонит. И дело было не в том, что он не желал безукоризненной законности для своей жены. Просто в тот момент ему настолько нездоровилось, что любое посягательство на его покой вызывало у него нешуточное раздражение. Словом, все было в полном соответствии с припевом о скандинавской пророчице у Грея: «О, дай же, дай же мне покоя».

– Попробуй рассказать мне, как ты все это устроил.

– Какой же ты все-таки зануда, Роджер, – вздохнул Осборн.

– Что ж, пожалуй, ты прав. Итак, начинай!

– Я уже говорил тебе, что нас поженил Моррисон. Помнишь старого Моррисона из Тринити?

– Да уж, второго такого тупоголового болвана я и не припомню.

– В общем, он принял духовный сан, а экзамены для его получения утомили его настолько, что он уговорил своего отца дать ему сотню-другую для поездки на континент. Он собирался отправиться в Рим, потому как слышал, будто там на редкость мягкие зимы. Вот так он и оказался в Метце в августе.

– Не понимаю, почему именно там.

– Как и он сам. Видишь ли, он никогда не был силен в географии и почему-то решил, что Метц, название которого произносится на французский манер, должен располагаться на дороге, ведущей в Рим. Кто-то хорошо над ним подшутил. А вот мне, однако, повезло, что я встретил его там, поскольку я твердо решил жениться, причем безотлагательно.

– Но ведь Эйми – католичка?

– Правильно! Зато я – нет. Неужели ты думаешь, что я способен обойтись с ней дурно, Роджер? – спросил Осборн, выпрямляясь в кресле. В голосе его прозвучало негодование, а лицо залил румянец.

– Нет, что ты! Я уверен, что у тебя и в мыслях не было ничего подобного. Но, видишь ли, у тебя скоро родится ребенок, а это поместье ограничено по завещанию для «наследников мужского пола». И поэтому я бы хотел уточнить, законен твой брак или нет? Как мне представляется, это скользкий вопрос.

– Вот оно что! – проговорил Осборн, вновь откидываясь на спинку кресла. – Полагаю, что следующий по очередности наследник мужского пола – это ты, и я могу доверять тебе, как самому себе. Ты же понимаешь, что мой брак совершен с намерением bonâ fide[95], и я полагаю, что по факту он является законным. Мы вместе отправились в Страсбург, Эйми прихватила с собой знакомую, славную француженку средних лет, которая сыграла роль подружки невесты и дуэньи, после чего мы предстали перед мэром – préfet[96]… Как это будет по-нашему? По-моему, забава пришлась Моррисону по вкусу. В префектуре я подписал все необходимые бумаги. Правда, читать их все я не стал из страха, что потом не смогу с чистой совестью поставить под ними свою подпись. Так было безопаснее всего. Эйми дрожала всем телом, и я даже испугался, как бы с нею не случилось обморока, после чего мы направились в ближайшее английское капелланство, Карлсруэ, но капеллан отсутствовал, и тогда Моррисон легко заполучил часовню в полное свое распоряжение. А на следующий день мы обвенчались.