Дети ночи - Дэн Симмонс

Они грубо приподняли ее за руки. Боль стала уже не покалывающей, а просто кинжальной. Кейт чуть не потеряла сознание, когда ее выволакивали из ямы. Ее тошнило, и она не понимала, что служило причиной приступа: боль, страх, гнев или невероятное облегчение при мысли о том, что она наконец покидает эту дыру.

Наверху стоял Раду Фортуна. Его темные глаза сверкали.

– Он хочет увидеть сначала тебя, женщина. – Фортуна поднял волосатую руку и поднес к ее лицу тыльной стороной. – Нет, разговаривать не надо. Если ты скажешь что-нибудь, что рассердит меня, я возьму иголку и толстую леску и зашью тебе рот. Говорить можешь лишь в том случае, если он тебя спросит. Понятно?

Он опустил руку, и Кейт кивнула.

– Хорошо, – сказал Раду Фортуна и щелкнул пальцами. – Ион, отведи ее в дом. Отец хочет увидеть эту женщину.

Глава 34

На ночных улицах не было ни души. Кейт привели в высокий старинный угловой дом неподалеку от башни с часами. Над единственной дверью на фасаде висел причудливый знак. Кейт подняла голову и увидела свернувшегося в кольцо золотого дракона с выпущенными когтями и разинутой пастью. Внутри дом напоминал заброшенный ресторан или винный подвальчик. От темной стойки до невысоких балок тянулась паутина.

Человек по имени Ион поднимался по лестнице первым, за ним шла Кейт, а безымянный стригой в черном время от времени подталкивал ее в спину, если она спотыкалась на крутых ступеньках. Деревянная лестница от древности сильно поистерлась посередине. Ковер на площадке третьего этажа был настолько изношен, что его цвет и узор стали неразличимы.

Ион достал из кармана ножницы и перерезал пластиковый шнур на запястьях Кейт. Подняв руки, она стала разминать пальцы, стараясь скрыть свои страдания от конвоиров.

– Ты молчать, пока Отец не спросить, – повторил Ион предостережение Раду Фортуны. Глаза налетчика казались совершенно черными. – Ты понимать, да?

Кейт кивнула. Несмотря на все усилия, ее глаза непроизвольно наполнились слезами от боли в руках. Ион улыбнулся и открыл дверь.

Небольшую комнату освещали лишь две свечи. Напротив восточной стены возле небольших окон стояла кровать, на которой Кейт различила бесформенный силуэт.

Одна из занавесок шевельнулась, и Кейт подскочила, увидев в противоположных углах комнаты двух огромных мужчин, настоящих великанов – не меньше двух метров ростом. Их бритые головы отсвечивали в неярком свете. Оба были одеты в черное, оба с длинными усами. Тот, что поближе, жестом показал, чтобы она подошла к кровати, рядом с которой стоял единственный стул.

Кейт сделала несколько шагов и встала за спинкой стула. Она попыталась разглядеть человека под покрывалами, как если бы была врачом, впервые увидевшим больного. Из-под покрывал виднелись лишь голова, плечи и желтые пальцы. На вид лежащему было около восьмидесяти; он был почти лысым, если не считать длинных прядей седых волос над ушами, разметавшихся по льняной наволочке; его изборожденное морщинами лицо с пятнами, вызванными, вероятно, заболеванием печени, было худым до истощения, а напоминающий клюв рот мог принадлежать или очень больному, или очень старому человеку; нос, челюсть, щеки и лоб выступали вперед; воздух выходил из легких с ужасным шумом, как это обычно бывает у тех, кто страдает синдромом Чейна-Стокса, и от него исходил кисловатый запах, который Кейт ощущала даже за метр от кровати. Она знала, что так обычно дышат те, кто долго голодал и чей организм поглощает свою собственную ткань; у него еще сохранились зубы.

Кейт стояла, путаясь в диагностических терминах, не в силах собраться с мыслями. Не так давно ей уже пришлось видеть это же лицо, только более молодое: на портрете Влада Цепеша, полученном на время из «Галереи чудовищ» замка Амбрас Венским художественно-историческим музеем.

Шумное дыхание прекратилось, и старик открыл глаза, как сова, заслышавшая добычу. Кейт старалась подавить безотчетный порыв бежать без оглядки. Ее пальцы, в которых все еще пульсировала боль восстанавливающегося кровообращения, побелели. Она крепко вцепилась в спинку стула, впившись ногтями в шероховатую поверхность дерева.

Несколько минут они молча смотрели друг на друга. Кейт разглядела его глаза: огромные, темные, властные. Затем старческие пальцы, сжимавшие край покрывала, разогнулись, и она заметила, что ногти у него не меньше двух дюймов в длину, а цвет их напоминает старый, пожелтевший пергамент.

Старик произнес что-то на языке, звучавшем, как турецкий или фарси. Голос его был слабым, как шорох большого насекомого, пробирающегося по толще гнилой древесины.

Она ничего не поняла и продолжала стоять молча.

Старик медленно моргнул, облизал белым, каким-то слишком длинным языком потрескавшиеся губы и прошептал:

– Cum te numesti? Эту простую румынскую фразу Кейт разобрала.

– Я – доктор Нойман, – сказала она, сама удивившись твердости своего голоса. – А вы кто?

Он не обратил внимания на ее вопрос.

– Doctorul Neuman, – повторил он. Услышав свое имя, сорвавшееся с его губ, Кейт почувствовала, как по ее телу пробежали мурашки. Она засомневалась в здравом рассудке старика; вполне вероятно, что болезнь Альцгей-мера сделала с его мозгом то же самое, что годы с его телом.

Он снова облизал губы, и Кейт вспомнила ящерицу, гревшуюся на солнышке, которую она видела на Тортуге.

– Вы гематолог доктор Нойман из Центра по контролю за заболеваниями? – шепотом спросил он по-английски без малейшего акцента.

– Да, – ответила Кейт, моргнув от неожиданности. Старик кивнул. Его похожий на клюв рот растянулся

в почти незаметную улыбку.

– Я гордился тем, что знал всех ведущих специалистов страны в области исследований крови. – Он надолго прикрыл глаза, и Кейт уже начала думать, что он задремал, но тут голос его снова задребезжал: – Вам здесь хорошо, доктор Нойман?

Она не представляла, что могло означать слово «здесь». В Румынии? В этом доме? В клетушке в часовой башне?

– Нет, – сказала она ровным голосом. – Моего ребенка, моего друга и меня похитили. На меня напали какие-то мерзавцы и продолжают силой удерживать здесь против воли. Когда об этом узнает американское посольство, будет большой международный скандал. Если… если нас не выпустят немедленно.

Старик снова кивнул, не открывая глаз. Трудно было определить, слышал ли он ее слова.

– Вы знаете меня, доктор Нойман? Кейт колебалась.

– Вы – Вернор Дикон Трент. Прозвучало это не очень уверенно.

– Я был Вернором Диконом Трентом. – Старик прокашлялся со звуком, напоминающим падение камней в пустое пространство. – Это имя – уступка. В один прекрасный момент начинаешь ощущать, что время и пространство становятся препятствиями для памяти. Всегда ошибка.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});