И жили они долго и счастливо - Алёна Селютина

хотели самого простого – тепла и поддержки, кого-то близкого рядом. Как же она могла думать иначе?

– Нет, – повторила Василиса. – Я уверена, что ты вправе, и более, чем другие.

Снегурочка снова улыбнулась.

– Мне приятно, что ты сейчас подумала обо мне как о человеке… С тех пор как вы стали парой, ты стала живее. Словно оттаяла… Или словно он разжег в тебе костер… Он поделился с тобой огнем, да? Ведь в нем столько огня… Порой это пугает… А ты совсем не боишься… – нараспев произнесла она, ни капли не смущаясь, а у Василисы вспыхнули щеки: Божена знала!

Василиса судорожно попыталась придумать, что ответить, но ответ не понадобился. Не прощаясь, Снегурочка вдруг ни с того ни с сего развернулась и пошла прочь по коридору, но через несколько шагов опомнилась, обернулась.

– Не волнуйся, я никому не говорила, – заверила она, а потом взгляд ее неожиданно погрустнел. – Василиса, если тебе не сложно, когда я сплю, заходи иногда к Даниле. Ему важно слышать человеческий голос, обращенный не с просьбой, а с простым дружеским участием.

– Он раздражается, если я захожу, – призналась Василиса. – Я не хочу докучать.

– Он просто отвык от людей, – совсем печально вздохнула Божена. – Я буду тебе очень благодарна, Василиса.

И она снова развернулась и больше уже не оборачивалась, и бубенцы на ее браслетах печально пели свою последнюю для этой весны песню.

* * *

Тем вечером сразу после ужина Василиса сбежала в гостиную. После работы Настя затащила ее в торговый центр, а там недавно открылся целый отдел товаров для рукоделия. Василиса полчаса ходила вдоль рядов, пытаясь убедить себя, что ей ничего не нужно, а потом разозлилась и решила, что имеет право себя побаловать, она и так слишком долго отказывала себе в этой маленькой радости. Первые два года в этом мире ей ничего особо не хотелось, хватало и того, что она сама шила себе платья, но, с тех пор как она сошлась с Кощеем, руки все чаще стали просить работы для удовольствия, а не для дела. Так что к нему домой Василиса приехала увешанная пакетами и едва дождалась момента, когда стало можно отдаться любимому занятию. Полная предвкушения, она разложила все свои приобретения на диване, раздумывая, что именно хочет сделать. Решила, что могла бы вышить птицу. Оставалось придумать рисунок и выполнить эскиз на ткани, и можно было приступать.

Кощей зашел в комнату, положил руку ей на плечо.

– Пойдем в спальню, – не без намека позвал он.

– Я не хочу, – пробормотала Василиса, увлеченная своим делом, и замерла, осознав, что именно произнесла.

От переполнявшей ее секунду назад радости не осталось и следа. Она знала, что будет дальше. Сейчас он скажет: не дури. Возьмет ее за руку и потянет за собой. Сначала ласково, потом с силой… Это ведь была одна из причин, по которой она так ни разу и не сказала «нет», не остановила, даже когда почувствовала, что сможет сделать это. Она боялась узнать, что все его слова, что так можно, всего лишь слова. Нет, только не он… Ладно, это ничего, сейчас исправится, улыбнется и пойдет за ним добровольно и, может быть, даже захочет… Как плохо, когда на стенах нет цветов и не на что смотреть, не в чем спрятаться…

– Жаль, – ответил Кощей. – Что ж, передумаешь, разбуди. Не засиживайся допоздна и, пожалуйста, не забудь погасить свет, когда пойдешь на второй этаж, хорошо?

И он поцеловал ее в лоб и ушел. Вот так просто. Она сказала «нет». И ее «нет» все решило. И ничего страшного не случилось. Кощей не разозлился и не стал настаивать. Он позволил ей выбрать.

С Кощеем она была в безопасности. Рядом с ним она принадлежала самой себе. Так на кой черт ей понадобилась его любовь?! Или даже больше: зачем ей понадобилось подтверждение в виде его слов?

Нет, в этот раз она не позволит представлениям о том, как все должно быть, все испортить.

Правда, теперь возникла другая проблема. Василиса уставилась на разложенное по цветам мулине, пытаясь заново обрести внутреннюю гармонию в его палитре, но получалось плохо.

Судя по всему, она поторопилась, заявив, что никогда не захочет снова выйти замуж.

Глава 8

– Смотри-ка, – усмехнулся Григорий, глядя в окно. – Горбунок решил подработать семейным психологом?

Сокол отложил открытку с видом города, к которой то и дело возвращался, встал из-за стола и подошел к своему заместителю, выглянул наружу.

На одной из парковых скамеек сидела Агата. Горбунок с Елисеем подошли к ней, и она вскочила со своего места. Видимо, Елисей что-то сказал, за что их психолог толкнул его в спину. От этого толчка парень сделал пару шагов вперед, а потом протянул Агате планшетку и ручку. Она неуверенно приняла их.

– Чего это они? – нахмурился Григорий. – Уже успели поссориться? Молодежь…

– Кто бы говорил, – вздохнул Финист и вернулся за свой рабочий стол.

– Не начинай опять…

– Чтобы опять что-то начать, надо сначала это что-то закончить, а я как утверждал, что тебе надо жениться, так и буду утверждать.

– Ну, видимо, не родилась еще женщина, которая согласилась бы терпеть не только меня, но и мою работу.

– Ты просто не ищешь. А может, она где-то рядом.

– Ага, прям постоянно ее вижу и в упор не замечаю. Ладно, хватит. Как там Яра?

– Нормально. Скучает по нам, но вроде как не плачет, уже хорошо. А вот Настя что-то совсем расклеилась…

Сокол снова взял в руки открытку, повертел. «Здравствуй, Василиса! Известно ли тебе… Твой друг». Слова на ней уже примелькались, но Финист еще помнил то самое первое впечатление, сказавшее ему, что он знает этот почерк. Где он мог его видеть?

– Гриш, – позвал он, – глянь, а. Ничего не напоминает?

Григорий подошел к столу, внимательно изучил открытку, пожал плечами.

– Ладно, – вздохнул Сокол, кидая карточку на стол рисунком вверх. – Забудь.

В этот момент в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, открыли ее. На пороге обнаружился Леший.

– Сидите-сидите! – воскликнул он, входя в кабинет.

Сокол, который и не думал вставать, приподнял бровь.

– А я вот решил поздороваться, раз уж вы с утра не смогли ко мне прийти. Впрочем, вы, должно быть, и так знаете, кто я, правда ведь, Федор Яковлевич?

– Знаю, Вячеслав Павлович, – ответил Сокол.

Леший улыбнулся и подошел ближе, протянув руку. Финист все-таки приподнялся со своего места, перегнулся через стол и ответил на рукопожатие. Оно у Лешего оказалось крепкое, но Сокол лишь сжал ладонь сильнее, и улыбка их нового начальника дрогнула.

– Наслышан, – протянул он, бегло пожимая руку Григорию. – Один из сильнейших боевых магов Управления, гроза всех темных. Говорят, вам предлагали хорошую должность на Буяне, причем не один раз, но вы почему-то предпочли остаться здесь…

– На Буяне есть Гвидон и его богатыри, – ответил Сокол. – А здесь явно не хватало квалифицированных кадров.

– И вы исправили ситуацию, – снова улыбнулся Леший. – Видел статистику раскрываемости вашего Отдела, производит впечатление.

– Рад стараться. Но это не только моя заслуга. Баюн…

– Никто не отрицает заслуг Баюна, – перебил Вячеслав Павлович. – Но нужно смотреть вперед. А если постоянно оборачиваться, то можно и споткнуться невзначай.

Сокол стиснул зубы. Вот, значит, как.

– Боюсь, я несколько старомоден в своей приверженности к традициям, – ответил он.

Улыбка у Лешего стала совсем широкой, будто волчий оскал.

– Главное, чтобы это не мешало вам работать, – заметил его новый начальник, и взгляд его упал на стол. – А что это у вас?

Наверное, это свет от электрической лампы отразился бликом в его глазах, раз они внезапно показались Соколу не карими, а золотисто-желтыми. Леший провел пятерней по волосам, зачесывая их назад.

– Вещдок, – пояснил Сокол.

– И как продвигается дело, к которому он относится? – поинтересовался Вячеслав Павлович.

– Будет раскрыто, как и все остальные.

– Что ж… Тогда не буду вас отвлекать, Федор Яковлевич. Приятно было познакомиться с вами. Григорий Михайлович, – кивнул он на прощание Григорию и покинул кабинет.

– Ты мог бы быть полюбезнее, – мрачно вздохнул тот, когда дверь за Лешим закрылась и прошло несколько секунд.

– Мутит меня от него, – ответил Финист.

– И это повод портить отношения с новым начальством в первый же день?

На это Сокол промолчал. И сам чувствовал, что повел себя как дурак – несдержанно и глупо. Расхлебывай теперь. Его положение и так было шатким, как никогда.

– Тебе не показалось, что он как-то странно смотрел на открытку? – почесал бороду Григорий. – Словно напрягся малость.

– Считаешь? – откинулся в кресло Сокол.

– Не буду утверждать.

Финист задумчиво цокнул, а потом крутанулся в кресле, разворачиваясь к окну. Небо за деревянной решеткой оконных створок манило, предлагая упасть в него и ни