До первого снега - Алиса Гордеева

доносится ворчание Анхеля. Понурив голову, улыбаюсь. Для деда я заноза в пятке, которая не даёт старику ни минуты покоя. А после, пока мужчины говорят в прихожей, бегу наверх, в комнату Вика, и прячу письмо на полке с кубками. Рано или поздно парень обязательно его найдёт!

Глава 33. Я не вернусь

— Я подожду тебя здесь, — надув щеки, Анхель медленно выдыхает, а после грузно садиться на стул возле сестринского поста. — Уверен, вам и без меня найдется о чем поговорить.

Молча киваю и, кусая губы, иду вдоль мрачного коридора к приоткрытой двери возле окна. Палата Мики — самая последняя.

Легкие раздражает больничный воздух, пропитанный насквозь лекарствами, стерильной чистотой и человеческой болью. С каждым новым шагом становится тяжелее дышать, да и ноги наливаются непомерной тяжестью. Мы не виделись с Микой целых три месяца, с той самой проклятой ночи, когда по моей вине ее свет погас навсегда. И несмотря на то, что в Тревелин я вернулась уже давно, отважиться переступить порог больницы в Эскеле я смогла только сейчас, да и то потому, что через несколько дней мне предстоит вернуться к отцу.

— Привет! — робко стучусь и заглядываю внутрь, несмело переступая с ноги на ногу.

Светлая палата кажется совсем крохотной, но вполне уютной. Ничего лишнего: односпальная кровать, тумбочка и стол с деревянным стулом. Большое окно напротив открывает чудесный вид на горы. И на его фоне хрупкая фигура сестры кажется до невозможности беззащитной и почти прозрачной. Мика и без того всегда была миниатюрной и худенькой, а сейчас она и вовсе похожа на привидение.

— Привет, — сестра не оборачивается и говорит тихо, будто на большее не хватает сил. До боли сжимаю кулаки, но все же делаю шаг навстречу: я давно простила Мику за обман, но знаю, что меня за предательство она не простит никогда. На тумбочку опускаю пакет с фруктами и, глядя в спину девчонки, произношу:

— Прости.

Это главное, зачем я пришла. И уверена, единственное, что может спасти Мику. Ее гложет обида, изнутри пожирает злость. Отпусти она ситуацию и взгляни на все под другим углом, уже давно могла бы вернуться к обычной жизни. Как и Толедо, восстановиться в школе, вместе с Тео выбирать колледж или с Роном встречать туристов в небольшом отеле. Но Мика сама выбрала свою темноту, внушив себе и всем нам, что без Виктора ее жизнь не имеет красок.

Для меня стало огромным потрясением известие, что сестра все видела еще с декабря, после того как отец оплатил операцию Мике в Буэнос-Айресе. Именно тогда, когда я осталась без волос, но обрела Вика, Микэла сняла повязку и могла навсегда позабыть об очках. Если бы не толстовка Сальваторе на моих плечах, которую она обнаружила в ту роковую ночь… Именно тогда Микэла выбрала тьму: оставаться слепой было на руку. Ее не трогали слезы Марты, которая не спала ночами, силясь понять, отчего врачи говорят одно, а дочь продолжает утверждать иное. Мика наплевала на деда, который до последнего был на ее стороне. Предала Тео, который бился за ее счастье, как за свое. Она использовала Дани, подарив тому надежду и веру в настоящую любовь, а потом запросто растоптала чувства парня. Она жила обещанием Вика — быть с ней до конца! Но Сальваторе его не сдержал. Дал новое, но уже мне…

— Прости меня, Мика! — повторяю чуть громче. Мой голос дрожит, а тишина в ответ кажется нестерпимой. Между нами смешное расстояние: шаг, может, два — неважно! Я вижу, как учащенно сестра дышит. Она все слышит! Все видит! Чувствует и понимает! Но так и не находит в себе смелости обернуться.

— Я улетаю через два дня, — протягиваю руку, чтобы коснуться плеча сестры, и почти шепотом произношу страшное. О моем отъезде знаю только я и Анхель. Даже Вик и тот думает, что в запасе у нас не меньше недели. — Ты больше меня не увидишь. Я не вернусь в Тревелин. Но я не хочу улетать вот так, с этим грузом, что тяжелее камня на моем сердце.

— Наигралась? — злорадно смеется Мика, а я вовремя отдергиваю руку: сестра так ничего и не поняла…

Смахиваю удушливые слезы и смотрю в окно, за которым огромными рыхлыми хлопьями внезапно начинает опускаться на землю первый снег.

— Ты его увидела, Мика! — бормочу, ощущая, как на душе вмиг становится свободно и светло. А потом срываюсь. Говорю громко, не в силах совладать с эмоциями. — Вик обещал, что ты увидишь снег! Вот, Мика! Ты его видишь! Больше Сальваторе тебе ничего не должен! Ничего!

Я бегу к деду, так и не дождавшись от Микэлы ни слова. Она не простила. Ни меня. Ни Вика. Но сейчас это уже неважно. Моя совесть чиста перед ней. Теперь точно.

— Когда ты собираешься объявить об отъезде? — спрашивает дед, пока пикап плавно урчит по трассе. Мое глупое желание— закопаться с головой в песок и тем самым отгородиться от реальности — выглядит жалко и глупо.

— Сегодня за ужином, — наблюдаю, как белые хлопья жадно бьются в лобовое и тут же тают, горькими слезами стекая в никуда.

— Прости, что вмешиваюсь, — прокашливается Анхель. — Но будет лучше, если Вик узнает о твоем отъезде немного раньше, чем все остальные.

— Знаю, — соглашаюсь с дедом, только подобрать нужные слова не могу который день.

Мы с Виком дали друг другу обещание больше не говорить о разлуке: как ни крути, но она неизбежна, а тратить драгоценные мгновения нашего счастья на сожаления глупо и бессмысленно. Поэтому каждый день мы проводим вместе, нежимся в объятиях друг друга и пытаемся наговориться впрок. Я обещаю ему звонить и на каникулах приезжать в гости. Вик ищет способы оформить визу и прилететь в Мадрид, но его стремление, каким бы мощным оно ни было, уже сейчас упирается в глухую стену из бюрократии. Вик слепо верит, что все получится, а я знаю, что Мадрид пережуёт Сальваторе и выплюнет. Поэтому улыбаюсь, дарю Вику всю свою нежность и безграничную любовь, а сама мысленно с ним прощаюсь. Навсегда! Я хочу, чтобы он был счастлив! Чтобы имел возможность остаться самим собой! Рядом с отцом и дедом мог